АЯУАСКА, ВОЛШЕБНАЯ ЛИАНА ДЖУНГЛЕЙ : ДЖАТАКА О ЗОЛОТОМ КУВШИНЕ В РЕКЕ - Кузнецова

сверху, с капитанского мостика.

Тут же мы сидели в лодке как в скорлупе грецкого ореха, а со всех сторон

нас мягко обтекала вода. В этой шаткой и на первый (но только на первый)

взгляд не очень надежной лодке все рядом – все можно потрогать и

понюхать. И к воде можно прикоснуться, и на берег можно смотреть, как и

положено, с почтением, снизу вверх.

Я вижу, что река месяц за месяцем, год за годом вымывает в нем землю, и

обнаженные витиеватые корни деревьев проплывают сейчас в воздухе,

прямо надо мной.

В вечернем воздухе обострились запахи деревьев и трав, и густой запах

свежей земли опустился к нам в лодку.

А сама река, такая близкая и такая далекая, кажется наделенной разумом —

только очень отличным от человеческого.

Мы сидим так низко в воде, что к нам по ошибке в лодку стремительно

запрыгивают рыбки. Юноша поднимает со дна и показывает мне плоскую

серебристую рыбку с неровными и острыми зубами: кончики ее зубов

походят на стальные иголки. Предусмотрительно сжав ей по бокам рот, он

засовывает мозолистый указательный палец ей в пасть. Продемонстрировав

свое бесстрашие, выпускает ее за борт.

Весь путь от Пангваны пятой до Тамшияку занял всего минут сорок - но

каких...

Зачарованная река, околдованные джунгли, вода, с мягким плеском

ударяющаяся о борта лодки. В эти недолгие минуты заката река предстает в

разительном контрасте с тем, как она являет себя днем. Днем она Золушка, а

вечером - принцесса. Обычно из-за мельчайших частичек почвы,

взвешенных в воде, Укаяли, Амазонка и Мараньон окрашены в

коричневатый цвет. Сейчас от заходящего солнца остался небольшой

светящийся оранжевый сегмент, и от него вся река засветилась чистым

серебром, словно прощальные лучи солнца заковали ее в блеск

расплавленной и сияющей амальгамы. В эти короткие минуты мне явилась

сказочная принцесса: для этого только и требовалось, чтобы одинокий

странник смиренно припал к ее стопам и затерялся у подножья ее берегов.

Потом сегмент заходящего солнца неумолимо сжимается в сияющую

розовую точку, а вслед за этим и она, и оставшийся от нее свет окончательно

растворяются в висящих над ними облаках.

Наступают тропические сумерки. Мы идем по центру реки, а у самого

берега в воде плещутся дети и чуть подальше от берега, ближе к нашей

лодке, расставлены сети - стоя по пояс в воде, мужчины выбирают оттуда

заблудившуюся в неводе рыбу.

Я вначале особо не задумывалась о том, что река – место не вполне

безопасное, хотя, вроде бы это и так понятно. Но деталями прониклась,

когда на «Эдуардо VII» штурман мне сказал, что в этой коричневой толще

воды много чего активно обитает. В том числе и пираньи, и крокодилы.

Сейчас, глядя на детей и мужчин, я невольно вспомнила и про хвост

крокодила на базаре в Белене, и про пираньас. Их я видела в колоритных

лавочках местных индейских сувениров в Пукальпе. Засушенные рыбки

были водружены на лакированные деревянные подставочки и предлагались

для продажи. Даже засушенные, они агрессивно ощеривали неприятно-

зубастый рот. Подбрюшье у них было красное, словно им так и не удалось

утаить кровь невинно загубленных жертв, и она предательски проступала

наружу.

- Да, - печально подумала я, - ну и что из того, что плаваю хорошо? Если

вдруг пойдем на дно (хотя с чего бы вдруг?), то непоседливые подводные

обитатели уравняют шансы спастись для плавать умеющих и не умеющих.

Но от мысли о хищных обитателях речных пространств, затаившихся в

непроницаемой толще коричневатой воды, меня отвлекли появившиеся в

паре метров от лодки два дельфина. Я снова с изумлением увидела, что они

действительно были розовые!

Мы явно привлекли их внимание, и они устроили для нас настоящее

представление: блестя мокрыми боками, они синхронно выпрыгивали из

воды и, взлетев в воздух, изгибались плавной дугой, прежде чем снова

упасть и мягко врезаться в темную воду. А потом один из них вдруг завис в

полете - в ореоле сверкающих и разлетающихся брызг, и тогда он – честное

слово! – на мгновение посмотрел на меня, и мы встретилась с ним глазами,

и тогда... тогда неумолимый бег времени замер.

В это мгновение я отчетливо увидела пограничную зону, в которой успела к

этому времени успешно завязнуть и затеряться - она была заполнена

сутолокой и мельтешением дней, но еще я увидела, что за пограничной

зоной и за демаркационной линией был другой, отличный мир, и что он по

своей сути - счастье и свобода, и что сейчас можно было сделать один

последний шаг, чтобы войти в новый мир, в незримый рай.

И пока я проверяла свою готовность пересечь демаркационную линию,

неведомый и безбрежный мир посылал мне в качества аванса это неземное

состояние — беспредельной гармонии и безграничного покоя.

20. ВЕЧЕР, ГОРИЗОНТ И КРЕСЛО

Автор взял себе тайм-аут в своем рассказе и решил тут пока присеcть и посмотреть вдаль... на горизонт, на небо, а потом вообще на все, что разворачивается вокруг.

21. ВЕЧЕР В ТАМШИЯКУ

Переступив через низкий заборчик, установленный поверх порога – он удерживал внутри дома суперактивную двухлетнюю дочь курандеро, я зашла в дом Вилсона Баскеса. Малышка в этот момент как раз очень удачно, прямо как канцелярская скрепка, вертикально зацепилась за гамак локтями и, аккуратно поджав ноги, ритмично раскачивалась на нем в режиме заведенной механической игрушки. Очевидно, этот живой маятник был такой неотъемлемой частью окружающей его обстановки, что никак не отвлекал Вилсона от процесса лечения растянувшейся в кресле пациентки.

Я представилась, объяснила цель своего визита. Мы немного с ним поговорили, а потом Вилсон попросил подождать и вернулся к процессу целительства. Курандеро был крепкого телосложения и невысокого роста, даже немного ниже меня, хотя и я высоким ростом в родной стране никогда не отличалась. Его темно-коричневая кожа указывала как на яркое

тропическое солнце, так и на генетическую близость к индейцам бассейна

Амазонки. Несмотря на властные ноздри и резко очерченный подбородок,

весь его вид вызывал какое-то подспудное ощущение, что он находился в

каком-то отдалении от окружающего его мира, и лишь иногда приближался

к нам, балансируя на грани двух миров.

Посреди комнаты неприкаянно стоял одинокий деревянный стул – его и

предложили моему вниманию. Спинка у него была высокая и прямая,

поэтому я чопорно угнездилась в него с чувством английской дамы,

прибывшей на дружеский 5 o?clock tea, но готовой и подождать

запаздывающий чай.

В это время к нему в дом заглянуло еще пару пациентов – все они были

местные. В этом я лично для себя углядела несомненно положительный

знак. Раз местные люди к нему тянутся – значит, доверяют.

Он вернулся к пациентке и лечение продолжилось. Затянувшись мапачо, он

выдохнул дым сигареты ей в центр головы, туда, где находится чакра

сахасрара, а потом запел икарос – песню, которой его научила аяуаска и без

которой лечение (как говорят знающие люди, приобщенные к традиции) – не

может быть эффективным. Под ритмичную песню он принялся методично

постукивать ее по макушке веером. Веер был занятный. Почти круглый, из

сухих листьев фисташкового цвета, с недлинной ручкой, как раз

достаточной по длине, чтобы ее крепко обхватила небольшая рука Вилсона.

Необычным веер казался из-за того, что был объемным. На нем были такие

большие букли из сплетенных листьев, и все вместе это походило на

симметрично приплюснутый шар. Позже оказалось, что не зря он с первой

же минуты привлек к себе внимание: с ним мне довелось потом

познакомиться - очень близко и в драматических обстоятельствах.

Церемония лечения женщины продолжалась долго, за дверями сгущались

сумерки, а я сидела и ждала, когда он освободится. Временами казалось, что

он так увлекся целительством и настолько глубоко погрузился в свое личное

пространство, что напрочь забыл о моем присутствии. Даже когда он

отходил от женщины и садился передохнуть на низкий табурет неподалеку,

он по-прежнему молчал. Молчание у него получалось какое-то

сосредоточенное и, я бы даже сказала, осмысленное. Может быть, это такой

местный обычай, - думала я, - когда гость и хозяин просто сидят вместе и

молчат? Я где-то про такое читала. Я попыталась вспомнить, где именно, но

был уже конец долгого дня, и ничего не получилось. Но это было неважно.

Важно было то, что комаров было немного, и что кусались они несильно; но

главное же успокоение приносила мысль, что временно никуда не надо было

идти, плыть или лететь, а вместо этого, прибившись к тихому берегу, можно