Танцующая на гребне волны - Карен Уайт

– Да, я надеюсь. – Он заглянул в пакет. – Хотите посмотреть?

На мгновение я онемела, соображая, как бы мне отказаться. Но отказаться было уже невозможно.

– Мне бы очень хотелось. – Я скорчила любезную мину. На самом деле вовсе мне не хотелось знать, как выглядела Адриенна. Гораздо легче бороться с абстрактным образом и вытеснять из своей жизни призрак, а не конкретную личность с определенной внешностью.

Джон сунул руку в пакет, достал потертый конверт и загорелыми пальцами вытянул фотографию и дал ее мне.

Сначала я не заметила на снимке воду. Женщина в центре приковывала внимание, затмевая все остальное. Я знала, что между ними не было родства, но они с Джоном так походили друг на друга, что их можно было легко принять за родственников. Как и Джон, она была очень светлая блондинка, глаза у нее были ярко-зеленые. Она была прекрасна, с великолепной кожей, замечательные черты лица, но было и еще что-то помимо этого. Если харизма могла в таком виде предстать на бумаге, трудно было вообразить, насколько она могла быть изумительна в реальной жизни.

Она смотрела на фотографа с улыбкой Моны Лизы, но в ее взгляде не было робости. Я пристально посмотрела на ее глаза. На первый взгляд они казались мне такими же, как у Джона, но я ошиблась. Его взгляд можно было прочитать, его эмоции легко различимы. Но глаза Адриенны отличались даже по цвету: на ярко-зеленый фон ложились тени. Я держала снимок за уголок и думала, что, если пригляжусь поближе, смогу различить что-то, что она желала скрыть.

– Она прекрасна, – сказала я, ненавидя это слово, зная, что это было все равно что называть цунами волной. Я заставила себя перевести взгляд на остальное на снимке и увидела, что она стоит на палубе парусной яхты, держа веревку с уверенностью, свидетельствующей о том, что она знала, что делает. Она обернулась через плечо взглянуть на окликнувшего ее фотографа.

– Кто ее снимал? – спросила я, неохотно возвращая Джону фотографию.

Он смотрел на конверт, в который вкладывал фотографию.

– Мэтью, – ответил он невыразительным тоном. – Они собирались следующей весной участвовать в гонке в Чарльстоне, так что часто выходили на этой яхте.

– Они выиграли?

Он смотрел на меня мгновение, прежде чем ответить.

– До участия дело не дошло. В конце августа она умерла.

Я пожалела, что уже отдала ему фотографию. Я хотела снова ее увидеть и понять, не затуманивало ли ее глаза знание, что ей оставалось жить всего несколько месяцев. Как будто такое было возможно.

– Мне очень жаль, – проговорила я, словно это имело какое-то отношение ко мне. Как будто я могла это предотвратить.

– Благодарю вас, – чуть кивнул он. Взгляд его прояснился, и улыбка была искренней.

Я взглянула на часы и удивилась, что уже так поздно. Мэтью работал дома и, наверное, ожидал меня.

– Мне, пожалуй, пора ехать. Рада была снова с вами увидеться.

– И я тоже, – сказал он. Затем достал бумажник и вручил мне визитку. – Позвоните, когда фотографии проявят. Мы могли бы вместе позавтракать и посмотреть на них.

– Позвоню, спасибо, – сказала я, убирая карточку, неуверенная, что я так и сделаю.

– Прекрасно. Тогда до встречи. – Он пошел было к двери, но по дороге остановился и снова обернулся ко мне. – Кстати, скажите Мэтью, что мои родители благодарны за все рисунки Адриенны, которые он вернул сегодня. Я уже четыре года просил его об этом. Но скажите ему, что это ничего не меняет.

Не дожидаясь моего ответа, он повернулся и вышел. Автоматические двери захлопнулись со звуком, напоминающим легкий вздох.

Кровь прилила у меня к щекам. Мы с Мэтью условились вместе пересмотреть все в студии, когда оба будем свободны, чтобы решить, что с этим делать. Предполагалось, что мы будем решать это вдвоем.

Руки у меня дрожали, когда я расплачивалась кредиткой. Почему он сделал это сам, без меня? Я уложила все в машину и выехала с парковки. И только тогда поняла, что большой цветочный горшок с крутыми боками остался в тележке. Впрочем, мне было плевать на все горшки мира… Единственная волновавшая меня мысль была: что именно он надеялся там найти?

Памела

Сент-Саймонс-Айленд, Джорджия

Июль 1808

Я стояла на коленях в грязи с моей корзиной, вырывая в огороде сорняки и собирая окопник для Леды. У нее так разыгрался ревматизм, что она могла с трудом сгибать пальцы, и мне пришлось взять на себя обязанности по садоводству. Джемма много мне помогала, но я знала, что она предпочитает нянчить маленького Робби, и позволяла ей это. Она любила моего мальчика, как и он ее. Как только он мог понять, я рассказала ему, что Джемма спасла жизнь ему и мне, и мы перед ней в неоплатном долгу.

Я опустилась на пятки, распрямила спину, стараясь не думать, что чрево мое пусто. Я знала после рождения Робби, что детей у меня больше не будет. Робби был чудесным ребенком, добрым, умненьким и жаждущим знаний. И все же я оплакивала пустоту в нашем доме, где уголки и комнаты должны были бы быть наполнены детским смехом и топотом маленьких ножек.

Джеффри утешал меня. Робби было для нас достаточно, и мы привыкли к тому, что у нас один ребенок. Но когда Джеффри по ночам любил меня, я угадывала по его ласковому шепоту, что втайне он был рад. Потому что я видела ужас на его лице, когда я рожала нашего сына, видела страх узнать, что «навсегда» могло означать только несколько лет.

Робби засмеялся, этот звук – отрада для моего сердца. Он вставал на пухлые ножки и пытался бежать. Он был осторожный ребенок и останавливался каждый раз, когда Джемма тянула его за ручку. Мне казалась естественной его неуверенность, раз жизнь досталась ему так нелегко. Все, что мы с Джеффри могли делать, это не вскакивать и не бежать к нему всякий раз, когда он спотыкался или оказывался далеко от наших заботливых рук.

Я снова занялась огородом, смех Робби облегчил мне труды. Когда Джорджина и я были маленькие и наша мать была еще жива, у нас был прекрасный сад, полный душистых цветов и трав, потомков черенков из сада нашей бабушки в Саванне. Мой отец был фермер, но он завоевал сердце девушки из богатой семьи в Саванне. Он отвел место на нашем огороде для ее легкомысленных цветов, надеясь этим как-то возместить ей переезд на наш пустынный и иногда враждебный остров. Но это ему не удалось. Когда мне было одиннадцать лет, а Джорджине девять, она родила мертвого ребенка и вскоре впала в лихорадку. Однажды она заснула днем и больше не проснулась. Ни дети, ни муж, ни ее любимые цветы не смогли сохранить ей жизнь. Хотя мне не хватало нескольких месяцев до двенадцати лет, я дала себе обещание позволять себе любить что-нибудь только всем сердцем.

Я поправила на голове капор, чтобы спрятать лицо от палящего солнца, пот ручьями лился у меня между лопаток. Мне хотелось больше помощниц, новое платье, цветы в саду, как у Анны Матильды Кинг с соседней плантации. Она не желала сажать ничего без приятного аромата, и ее сады были легендой.

– Мистрис Фразье.

Я увидела Натэниела Смита, подходившего со стороны дома со шляпой в руках. Я с усилием выпрямила затекшие ноги, чтобы подняться и дождаться его. Он наклонил голову в знак приветствия.

Джеффри не изменил о нем мнение после ужасного дня резки свиней и рождения Робби. Но я изменила. Я стянула перчатки, золотой обруч у меня на пальце сверкнул в солнечном свете, и протянула к нему руки.

– Называйте меня Памела. Я вам бесконечно обязана и благодарна за помощь, когда родился Роберт.

Не снимая перчаток, он взял мои руки в свои.

– Вы ничего мне не должны. Я был рад быть полезным вам и вашей семье. И вы, конечно, можете называть меня Натэниел. – Он отпустил мои руки и какое-то время смотрел в землю. – Однако я пришел с надеждой попросить об услуге, но никак не о плате.

Робби взвизгнул, и мы оба посмотрели туда, где Джемма подбрасывала его в воздух и ловила. Она увидела, что мы на нее смотрим, и, застенчиво нагнувшись, натянула себе на лицо шарф, прикрывая отсутствующий глаз.

– Девочка работает у вас? – спросил Натэниел.

– Да, благодарю вас. – Я внимательно на него посмотрела, тревожно наморщив лоб. – Надеюсь, вы не пересмотрели наш бартер.

– Нет, конечно нет. Я рад, что она вам полезна.

– Но это не то, о чем вы пришли поговорить.

Он покачал головой, и я заметила, что ему неудобно заговорить о том, что ему нужно.

– Пойдемте, – сказала я, – сядем в тени и выпьем холодной воды. И вы сможете изложить свое дело.

Он кивнул в знак согласия и последовал за мной.

Джемма, посадив Робби себе на бедро, уже шла к леднику за льдом. Мы сели в тени на дубовую скамью, которую Джеффри вырезал из упавшего дерева, и говорили о пустяках, пока Джемма не принесла для нас напиток.

Без всяких оговорок он сказал:

– Я пришел поговорить с вами о мисс Мак-Грегор.

– О Джорджине? – спросила я с удивлением.

– Да. После смерти вашего отца вы взяли на себя ответственность за сестру, и она живет теперь под вашей крышей.