Пьесы - Эдвард Радзинский

Кирилл Владимирович. Возьмите авторучку. (Протягивает.)

Надежда Леонидовна. Я отравлюсь чернилами. Боже-боже!

Ирина сует ей карандаш. Шипение часов.

Лейте мне шампанское!

Кирилл Владимирович наливает. Удар часов.

(Лихорадочно записывает, бросает листок в бокал)

Удар часов.

(Пьет) Успела! Успела!

Ирина. С днем рождения, тетя! Надежда Леонидовна. С днем рождения! Ура! Ура!

Звонок телефона.

Затемнение в комнате. Высвечивается коридор. Ирина заканчивает разговаривать по телефону. Во время разговора входит Кирилл Владимирович. Снимает плащ с вешалки.

Ирина (говорит по телефону). Да, Иван Кузьмич. Это я… Именно, лермонтовское… А кто вам это передал?.. (Смеется). Ах, этот Аверкий Борисович… Да, по-моему, это тоже удачное определение… Что вы говорите? (Выслушивая ответ) Ну-ну… Ну… Ну-ну… Побеседуем завтра. Спокойной ночи! (Вешает трубку)

Кирилл Владимирович. Что вы наделали?

Ирина удивленно глядит на него.

Значит, все эти четыре звонка вы прославляли наш фильм?

Ирина. Я ничего не прославляла. Мне действительно понравилась картина, и я сочла своим долгом…

Кирилл Владимирович. Зря сочли…

Ирина. Я вас не понимаю.

Кирилл Владимирович. Дело в том, что картину, в которой есть нечто лермонтовское, закрывают.

Ирина. То есть как?..

Кирилл Владимирович. То есть просто… Завтра к нам вылетает Трофимов из Минкульта. Будет просмотр материала. Потом обсуждение, а потом… Видимо, где-то в лучезарно-далеком «там» кто-то посмотрел отснятый нами материал, и…

Ирина. Кто вам все это сказал?!

Кирилл Владимирович. Восхитительная! Существует первая и вторая сигнальные системы. Их открыл и описал наш знаменитый русский физиолог Павлов. А есть еще третья сигнальная система, ее он не описал. По ней текут все министерские слухи. Короче, два часа назад мне позвонили и сообщили… Я пытался дозвониться нашему любимому режиссеру. Но режиссер затерялся в ночи.

Ирина. Что же делать?

Звяканье ключа. Открывается входная дверь. Входит Аня.

Аня (пытаясь бодро). Здравствуйте!

Кирилл Владимирович (радушно). Здравствуйте, молодые люди, впоследствии разбойники!

Аня (Ирине, поспешно). У нас был вечер. И вдруг сообщили, что завтра нас срочно посылают в совхоз… С агитконцертом. Ну, разразилась ужасная дискуссия. Все были недовольны. Пока туда, пока сюда… В общем, завтра я уезжаю, горели мои выходные!

Ирина (даже не понимая, что она сказала, думая о своем). Иди к тете. Она вне себя.

Аня уходит.

Кирилл Владимирович. Так что же вы решили делать?

Ирина. По-моему, ясно. Я приду на обсуждение и выступлю.

Кирилл Владимирович. Не понял, лучезарная! Зачем вы выступите?

Ирина. То есть как это зачем? Я видела материал, я должна его защищать.

Кирилл Владимирович. Опять не понял. От кого защищать?

Ирина. Слушайте, перестаньте!

Кирилл Владимирович. Нет, я серьезно хочу понять. От кого вы собираетесь защищать… (Насмешливо.) Защищать в данных условиях — это значит обречь себя…

Ирина. Я редко думаю о себе.

Кирилл Владимирович. Кто же этого не знает, великолепная! Но ради других… Ведь вы еще столько должны сделать… Стольких защитить… Наконец, ради него самого…

Ирина (с надеждой). А почему ради него самого?

Кирилл Владимирович. Не знаю. Но я почему-то чувствую, что ради него самого вы не должны его защищать. И наконец, главное… Мне отчего-то с самого начала… интуитивно… показалось, что картина вам совсем не понравилась. Вы просто были снисходительны… Вы увлеклись.

Ирина (после длинной паузы). Честно говоря…

Кирилл Владимирович. Ну вот видите!

Ирина. Ну что же делать! Не защищать его нельзя!

Кирилл Владимирович. Безусловно. Никак нельзя. После ваших звонков вы просто обязаны его защищать. Приходите и защищайте его, лучезарная… Но… молча.

Ирина. То есть как — молча?

Кирилл Владимирович. А так… (Вдохновенно.) Защищайте его всем своим видом: походкой, жестами… но не выступая… Защищайте его молча. Как говорили древние римляне: «Храня молчание, мы тем самым громко заявляем». Заявляйте, но без слов! Это будет великолепно. Этого еще никто не сумел. Но я в вас верю, вы сумеете!

Ирина (помолчав). А вы что скажете на обсуждении?

Кирилл Владимирович (пожав плечами). Что я могу сказать? Зачем мне говорить? У меня больное сердце, я должен думать о своем сердце, и я о нем думаю. Оно может не выдержать. Оно много испытало в свое время. Он ведь… не жил тогда. Вообще, они мало что пережили, эти, молодые… Опять вижу облачка сомнений! Перестаньте, мягкосердечная! Не думайте о нем, он сам о себе подумает. «Шел по улице малютка, посинел и весь дрожал». Это девятнадцатый век. «Шел по улице малютка, посинел и весь дрожал — и прохожих раздевал». Это наш, двадцатый. Он сам себя защитит, поверьте!

Ирина. А если… не защитит?

Кирилл Владимирович. А это даже будет лучше для него, для его творчества. Без сомнения, люди искусства должны быть несчастны! Только тогда они творят. Сервантес был без руки. Лермонтов — урод. Пушкин — арап. Достоевский — эпилептик. Ну, о художниках… и говорить нечего — все были шизофреники. Так что во всех случаях верьте латыни! «Храня молчание, мы громко заявляем». И спокойной вам ночи! (Засмеялся.) «Не подавай надежды ты, а подавай пальто Надежде!» (Целует руку, уходит?)

В коридор входит Надежда Леонидовна.

Надежда Леонидовна. Я уже думала, что он до завтра не уйдет… Все говорят, что он умный. А у нас он почему-то всегда глупый. Это, наверно, оттого, что он в тебя влюблен. Я всегда замечала, что от любви они глупеют.

Ирина. Давайте спать, тетя!

Надежда Леонидовна. А тебе не кажется, что Анина поездка в совхоз…

Ирина (думая о своем). Нет, это хорошо, что она с коллективом. (Уходит.)

Надежда Леонидовна возвращается в комнату. Входит Аня с чемоданом.

Аня. Я, пожалуй, сейчас соберусь, чтобы отмучиться.

Надежда Леонидовна. Сейчас нужно спать. Зачем ты берешь в совхоз новое платье? (Подходя к ней вплотную.) Спрячь свои глаза. Замажь их чем-нибудь. Так нельзя. Ты не умеешь шептать о счастье. Ты о нем кричишь. Ты будешь несчастна.

Аня. Не буду. У меня две макушки.

Надежда Леонидовна. У тебя сумасшедшие глаза. У тебя в глазах март. Я молчу. Я знаю, с тобой сейчас ничего не сделаешь.

Аня смеется.

Ну хорошо, поезжай! А я буду стоять на лесенке. На кривой лесенке из прожитых дней и буду благословлять твой совхоз. Ирина (входя). Ну, товарищи, ну давайте же спать, наконец. Половина третьего!

Затемнение.

Конец второй ночной съемки.

Дальше идут выходные дни.

Утро. Комната в квартире Нечаева. Нечаев один. Бреется. Жужжание электробритвы. Он в чудесном настроении. Заканчивает бриться. Напевает. Открывает шкаф и вынимает рубашки.

Нечаев (безмятежно). Эта рубашка несчастливая, в ней нам не везет. (Вынимает другую.) Эта грязная. Что лучше? Предпочтем гигиену. (Он надевает чистую, но «несчастливую» рубашку, потом с сожалением оглядывает ботинки и чистит их газетой ,)

Звонок телефона. Наверняка неприятности! Вот почему-то в воскресенье по телефону сообщают одни неприятности. Для контраста, что ли?

Звонок.

Фиг я пойду.

Звонок.

Мерзавец, а не телефон. (Берет со стола стакан, подносит его ко рту, потом снимает трубку и говорит по телефону через стакан, оттого голосу него глух и неузнаваем.) Алло!

Голос Кирилла Владимировича. Будьте добры Федора Федоровича.

Нечаев. Федор Федорович уехал за город.

Голос Кирилла Владимировича. Простите, но мне нужно передать ему очень важную вещь…

Нечаев. Это вряд ли возможно, Федор Федорович вернется через три дня. (Вешает трубку.) Явная неприятность. А, черт с ними! Неприятности подождут. Да, но все-таки… (Он снимает «несчастливую» рубашку, надевает грязную. Стал задумчив. Настроение явно испортилось) Нужно было подойти, мальчишество.