Простой советский спасатель - Дмитрий Буров

городке, а на входе в парке стояли такие аппараты. Четыре штуки! Кинул копейку — получил воду без газа. Опустил три — вот тебе и сладкий лимонад.

Отчаянно захотелось пить, но в карманах шелестели только бумажки. Оглянулся в поисках магазина, обнаружил «Гастроном», двинул в его сторону, надеясь разменять рубль.

В «Гастроном» как раз вносили деревянные лотки со свежим хлебом. Белый, бородинский, рогалики, булочки… Недалеко от школы, где я учился, был хлебный. После уроков мы шли домой и обязательно в него заходили, чтобы купить четвертинку белого или сдобную булочку.

А если меня посылали за булкой хлеба для всей семьи, то я обязательно обкусывал хрустящую корочку. Мам всегда улыбалась и спрашивала: «Неужто в магазине завелись мыши?» Я хохотал в ответ и подтверждал, именно так, именно мыши погрызли булку белого.

В «Гастрономе» народу оказалось немного. Вкусно пахло горячей сдобой и хлебом. В соседнем зале натужно тарахтели холодильники. Я помнил, что в центре холодного зала всегда стояли железные ящик с молочкой в стеклянных бутылках. Молоко, ряженка, кефир, топленое молоко, баночки со сметаной. В эти же корзины советские граждане составляли пустые бутылки.

За пустую стеклянную бутылку можно было выручить пятнадцать копеек, а полная молока стоила двадцать восемь. Ящики потом забирала таровозка, которую слышно было издалека из-за несмолкающего дребезжания. Но я больше всего любил молоко в треугольничках!

Купив пакет молока и любимую булочку, я зашагал в сторону библиотеки. Старое здание встретило меня прохладой и запахом книг. За библиотечной стойкой, а точнее за полированным столом приличных размеров стояла женщина средних лет с уставшим лицом и плохо прокрашенными волосами. Она что-то искала в длинном ящике с карточками.

— Здравствуйте! — широко улыбаясь, поприветствовал я книжную фею.

Фея оказалась сердитым гренадером и зашипела на меня:

— Что вы разорались, молодой человек? Вы в библиотеке! Здесь люди работают!

Я в недоумение окинул взглядом пустое помещение, где из работающих живых существ были толь она и я. Тетенька нахмурилась, недовольно меня разглядывая.

— Что вы хотели?

— Мне бы подшивку газет за прошлый год и за это полугодие, пожалуйста, — подключив все свое очарование, пропел я, заглядывая женщине в глаза.

Черт, надо срочно менять подход к дамам за тридцать! Двадцатилетний советский пацан уж точно не назовет их девочками! За такое и огрести можно! Привык, понимаешь что для тебя все кто моложе сорока, девочки! А тут сам сопляк!

— Фамилия? — дама никак не поддавалась на мое просто светящееся от любви к ней лицо.

— Лесовой, — отрапортовал я и тут же мысленно застонал: «Ну, дура-а-а-ак!». — Ле-са-ков! — громко и по слогами повторил я, спеша исправить оплошность.

— Молодой человек! Я не глухая! — снова отчитала меня библиотекарша и принялась рыться в карточках. — Газеты только в читальном зале!

— Я знаю, — кивнул я и сообразил, что не взял с собой никаких документов!

Черт! А если студент Лесаков не записан в библиотеку? Придется делать покаянный вид, каяться в том, что не умею думать головой и переться через полгорода обратно в общагу за паспортом. А потом идти обратно по жаре. Я принялся выстраивать стратегию захвата сухопарого бастиона, когда сотрудница городской библиотеки уточнила:

— Алесей Степанович?

— Он самый! — кивая головой, подтвердил я.

Отлично! Хороший ты парень, Леха Лесаков! Читать любишь!

— Вам какие газеты?

— Давайте начнем с центральных!

— Уточните запрос, — строго глядя на меня, женщина продолжила допрос.

— Давайте «Правду», — я смирился с проигрышем: обаяние молодого и вполне симпатичного студента на советского библиотекаря не действовало от слова совсем. Ну, или я, старый ловелас, плохо старался в новом теле.

— Вот тут распишитесь, — библиотекарь развернула ко мне тонкую читательскую карточку, ткнула пальцем, где оставить автограф.

Я взял ручку, привязанную к столу веревочкой, расписался и вернул формуляр.

— Присаживайтесь, сейчас принесу.

— Большое спасибо! — поблагодарил я спину. — Доброе утро, — поздоровался с другой сотрудницей, вынырнувшей из-за стеллажей.

Женщина ничего не ответила, и принялась, как и её товарка, перебирать бумажки.

Я оглядел длинный читальный зал, выбрал место у окна, и стал ждать. Вскоре первая дама принесла подшивку «Правды», хлопнула ею об стол.

— Семьдесят восьмой, первое полугодие.

Старое столярное изделие содрогнулось, библиотекарь развернулась и молча ушла. Я принялся неторопливо перелистывать серые страницы, вспоминая прошлое своей страны, которое не мог хорошо помнить, но историю которой любил и знал.

Январь семьдесят восьмого. Стыковка космического корабля «Союз-27» и орбитальной станции «Салют-6». Владимир Джанибеков и Олег Макаров — состав первой экспедиция посещения станции.

В тоже время в Великобритании Железная леди Маргарет Тэтчер высказывает свои опасения по поводу того что страну «наводнили» иммигранты. Мне кажется, или жизнь их ничему не учит?

Март семьдесят восьмого. Супруги Галина Вишневская и Мстислав Ростропович лишены гражданства СССР. А все потому открыто поддержали Александра Солженицына. Двоякое у меня отношение к этому автору. Читал, и читал взахлеб. Но, видимо, что-то не доловил в историях.

В апреле в США увеличивают возраст выхода на пенсию по старости с шестидесяти пяти до семидесяти лет. Интересно, американские пенсионеры точно также поддержали этот закон, как и наши, обработанные жуткой рекламной компанией, которую возглавили знаменитости?

Помнится в девятнадцатом году, когда началась пенсионная реформа, не безызвестная телемедичка с лицом, похожим на мордашку восторженного корги, потребовала продлить рабочий возраст женщинам до шестидесяти семи. Объяснение потрясло меня до глубины души: дама заявила, что женщины в нашей стране слишком долго живут и при этом мало работают, а потому выходить им на пенсии нужно позже…

«Место встречи изменить нельзя» начали снимать в Одессе в мае семьдесят восьмого, и об этом тоже писала советская пресса.

В июне запустили советский пилотируемый космический корабль «Союз-30», на борту которого вместе с нашими ребятами находился первый и единственный польский космонавт-исследователь Гермашевский…

Полугодие закончилось. Я не торопился изучать семьдесят седьмой. Что-то привлекло мое внимание в прогнозах погоды и коротеньких заметках происшествиях. Я еще раз пересмотрел информацию о погоде. Черт, без бумаги и ручки не запомню!

Я поднялся и подошел к библиотекарше. Теперь за столом выдачи сидела та, которая вынырнула из-за стеллажей, немного моложе и добрее. А за пределами работы большая любительница сладкого и похохотать. Напускная суровость не скрывала чертиков, скачущих у нее в глазах.

— Прошу прощения, не могли бы вы мне одолжить листок и ручку или карандаш ненадолго?

— Вот еще! — фыркнула барышня.

— Не думал, что понадобится выписать даты. Вот и не взял, — я состроил просящую рожицу и жалобно улыбнулся, разводя руками.

Девушка сдержала улыбку, быстро оглянулась через плечо и, не увидев никакой опасности, протянула