Я все помню - Уэнди Уокер

Дать ему адвоката он не просил. Мне даже пришлось заставить его подписать соответствующий отказ. У меня не было ни малейшего желания нарушить «правило Миранды»[5]. Его поместили в камеру с прослушкой. Двое копов наблюдали снаружи, мы с напарником устроились вместе с ним внутри. Принесли сигарет и лимонада. Для начала человеку нужно создать комфортные условия, не так ли? И посмотреть, как он реагирует, ничего не говоря о том, почему его сюда притащили. В ожидании, когда ему принесут белье, я просто завел дежурный разговор. Что-то вроде «Да, не повезло тебе. Но эта дрянь сейчас считается почти что законной. Вполне возможно, что мы что-нибудь придумаем. По правде говоря, нам просто не хочется, чтобы наши дети шли по кривой дорожке, понимаешь?» Он пожал плечами. Сказал, что это машина его брата и что он понятия не имел о наркотиках. Напарник слегка сыграл с ним в «злого полицейского». Напомнил, что он у нас на глазах продал пацану дурь. Круз улыбнулся и сказал: «Какую дурь? Парень просто спросил, не заблудился ли я. Сказал что-то еще, а потом наклонился, помогая разобраться с картой». Что ты говоришь? В бардачке мы действительно обнаружили карту. Но какому придурку сегодня придет в голову ею пользоваться? А этой, пожалуй, было от роду лет десять. Затем раздался звонок в дверь. Ему принесли постель. Начало было положено.

История взаимоотношений Демарко с системой уголовного правосудия была долгой. И неизменно связанной с наркотиками. В основном это были мелкие правонарушения, такие как хранение и употребление запрещенных средств. Но о продаже до последнего времени речь не шла.

Однако в досье может содержаться одно, а арестовать человека в первый раз могут совсем за другое. Я убежден, что вы достаточно часто смотрите телевизор, чтобы знать о подковерных сделках между обвинением и защитой, которые нередко заключаются в ходе судебных разбирательств. Судебное разбирательство – дело долгое и дорогостоящее. А до какой-то «травки» сегодня никому и дела нет. Поэтому когда через десять дней простыни Круза почернели от грязи, был доказан только один эпизод распространения им наркотиков. В июне прошлого года. Через две недели и четыре дня после изнасилования Дженни.

Когда-то Демарко провел четыре месяца в Бриджпорте, тюрьме четвертого уровня безопасности. Полагаю, что для парня с такой стройной фигурой и нежной, белой кожей пребывание там было не самым приятным. Может, я ошибаюсь? Время, проведенное в Сомерсе, открыло предо мной врата знания, которым не станешь походя делиться с остальным миром. Я очень осторожно высказываю предположения и очень избирательно отношусь к шуткам, над которыми смеюсь (или не смеюсь) в компании, из страха, что меня неправильно поймут. Конечно, после единственного разговора с тщедушным молодым человеком с молочно-белой кожей мысль о том, что в тюрьмах насилуют, в голове не появится. Но если вы восемь часов в неделю слушаете о порядках, царящих за решеткой пенитенциарного заведения пятого уровня безопасности, то рано или поздно все равно сложите фрагменты картинки в одно целое. Жена ругала меня за подобные беседы не раз и не два.

Ты опять за свое, радость моя, – говорила она.

Супруга всегда использует это ласковое обращение, когда на меня злится.

Кэтчер[6] всегда стоит сзади «дома». Вот и все. И это ровным счетом никому не интересно.

Не знаю, правда это или нет. Мне кажется, в наших средствах массовой информации, книгах и фильмах содержится достаточно эмпирических доказательств, не позволяющих предполагать обратное. Хотя для разговора за ужином данная тема подходит не всегда. (Когда двое мужчин вступают в половой контакт, «кэтчером» порой называют пассивного.) Похоже, именно поэтому званые ужины всегда бывают такими зверски скучными.

Для Парсонса хорошая новость заключалась в том, что теперь у него в кармане было обвинение, которое можно было использовать в качестве рычага. Демарко инкриминировали два тяжких преступления. С учетом первой судимости Круз превращался в рецидивиста, над головой которого грозно навис новый приговор.

Я вновь пришел к нему со свежим постельным бельем. И сказал что-то вроде «Да, старина, не повезло тебе. Первая судимость, теперь обвинение еще в двух тяжких преступлениях». Он немного занервничал. «Может, тебе все же воспользоваться услугами адвоката?» – спросил я его. Он заерзал на месте и сжал кулаки. Тогда напарник втолкнул меня в камеру, шепнув на ушко какую-то чушь. Показухи ради. Мы просто хотели создать хорошую видимость. И тогда я сказал: «Послушай… а в мае прошлого года тебя в городке случаем не было? Если да, ты бы вполне мог помочь нам в одном деле». Круз пожал плечами, будто говоря, что вполне мог быть, если это может ему как-то помочь. Я дал ему возможность свыкнуться с мыслью, что он действительно приезжал в городок, и это стало для нас отправной точкой. Но с места мы так и не сдвинулись.

Я не усматривал в этом никакой логики. Будь Демарко насильником, он в жизни не сознался бы, что был на месте преступления. Однако Парсонс вернулся на путь, способный привести его к успеху.

Достаточно продержав Круза взаперти, мы пригласили ему из Крэнстона адвоката. Парня опытного и искушенного, но не собиравшегося устраивать полноценное судебное разбирательство, потому как платили ему по часам. Теперь, когда у нас был конкретный человек, пришло время вернуться к событиям той ночи. И в первую очередь к Тэду Дункану, мальчишке, который выгуливал свою собаку. К тому же отныне нам было чем растормошить участников вечеринки и еще раз с ними поговорить. Раньше никто из них не говорил, что видел синюю «Хонду Сивик». Но если это был Демарко, то он наверняка продавал где-то рядом наркотики. И видел, как Дженни, пошатываясь, ушла в заросли. Легкая добыча. Из ребят никто не собирался признаваться копам в приобретении наркотиков. Однако теперь мы многое знали, у нас была машина и водитель, у нас появился шанс разговорить кого-то из них и добиться признания.

Парсонс был настроен оптимистично и даже, я бы сказал, ликовал. Как и Крамеры. Я не разделял выводов полиции касательно Демарко. Но если кто-то и должен был отговаривать детектива от намеченного плана действий, то уж явно не я. Он и так в своей доброте дошел до того, что поставил меня в известность и тем самым дал возможность помочь Дженни и ее семье. Что бы я ему сказал? Ребята, это не ваш парень? Не допрашивайте еще раз участников вечеринки или Тедди Дункана? Не идите по этому пути? Я желал им успеха и ждал дальнейших сообщений. А еще – глубоко сожалел.

Глава двенадцатая

Повторное появление на сцене синей «Хонды Сивик» повлекло за собой сразу два следствия. Во-первых, повлияло на мою работу с семьей Крамеров, а во-вторых, затронуло моего сына.

Дженни и ее родители, все по отдельности, посещали меня вот уже несколько недель. С Шарлоттой и Томом работать было несложно. Первейшей их задачей было заполнить пробелы касательно Дженни и того года, который в итоге закончился попыткой суицида. Но очень скоро акцент во время наших сессий сместился на боль, которую они сами испытывали, переживая эту ужасную главу своей жизни. Это неизбежно привело нас к подспудным проблемам их брака, а потом и к детству каждого из них, потому как именно в детстве закладываются все будущие трудности во взаимоотношениях мужа и жены.

Я уже говорил, что не люблю лечить семейные пары, особенно когда вижу перед собой двух людей, которым нужно очень многое рассказать. Сказанного не воротишь. И если одному нужно выговориться, это еще не означает, что другому его исповедь обязательно надо услышать. Отношения Крамеров еще до меня рухнули как карточный домик, и я работал, чтобы помочь им выбраться из-под развалин. Но делал это с каждым из них по отдельности.

Том, в сущности, представлял собой классический пример. Его случай вполне можно было вносить в учебники. Ему нужно было разобраться сначала со своей злостью на жену за то, что она самостоятельно принимала решения, касающиеся Дженни, и вообще доминировала в их браке, затем со злостью на себя за то, что он это допустил, а потом признать, что на самом деле Шарлотта лишь заполнила гигантскую пропасть нерешительности, вызванной его неуверенностью в себе. Это в конечном итоге позволило бы нам добраться до проблем с родителями и выяснить причины означенной неуверенности. Понять, принять для себя, простить, а потом – изменить модель поведения.

К нытью и уходу от ответственности это не имеет никакого отношения. Я знаю, как многие отзываются о психотерапии, но это ошибочная точка зрения. Тому нужно было понять, когда образовалась эта пропасть, осознать, почему это случилось, затем повлиять на ситуацию, набраться решительности и противостоять жене в тех случаях, когда она, на его взгляд, неправа. Он должен был снова обрести силу и ум, чтобы опять стать мужчиной, как ради себя, так и ради жены, которая больше не желала даже к нему прикасаться. Это непросто. Подобную «переподготовку» мы называем когнитивно-поведенческой психотерапией. Когда-то одна пациентка попросила объяснить ее суть. Называла такой подход нечестным и говорила, что и дальше будет без конца долдонить мужу, как ненавидит его сестру. Когда же я рассказал, в чем заключается наша конечная цель, ответила: «Вы хотите, чтобы я прикидывалась до тех пор, пока сама себя не смогу убедить?» Вот что вкратце представляет собой КПП. В отличие от процесса восстановления памяти, в значительной степени спорного, КПП представляется типичным случаем психотерапии и чаще всего применяется к представителям среднего класса.