Куба либре - Ольга Столповская

Ариэль сглотнул и сказал:

– Ок, десять.

Но я уже догадалась, что пятибаксовка на алтаре – это и есть реальная цена.

И тут я вскочила. Не потому, что собралась уйти, а потому, что мне показалось, будто какое-то мелкое существо прыгнуло с кресла мне под юбку.

– Систео! Для тебя пять!

– Другой разговор!

Я все равно считаю, что это дороговато, но не хочется людей обламывать, у них двое детей все-таки.

– Только для тебя, систер! – сказал Ариэль, кладя баксы на алтарь.

Его жена принесла бутылку рома.

– Ариэль семь лет отсидел за бизнес, – пояснил Алехандро, зажимая одну ноздрю пальцем и втягивая дым через нос. – У нас все мужики побывали в тюрьме. Все мои друзья сидели. Только пидоры не сидели.

– Ты втягиваешь дым, как кокс.

– Я не нюхаю коку. Все мои друзья нюхают коку, но я не такой. Если у меня появляются деньги, я несу их в семью.

– Ты уже говорил.

Ариэль открыл ром, набрал в рот и опрыскал алтарь. Так делают домохозяйки, когда гладят белье, в фильмах, снятых до появления утюгов с парораспылителями.

– Респект, бразер! – Я проводила взглядом облако пыли, поднявшееся с богов.

Меня беспокоит, что неопознанная мандавошка того гляди совьет у меня под юбкой гнездо. Если бы не моя стыдливость, я бы немедленно задрала юбку и изловила эту тварь.

Сестра Ариэля врубила диск с клипами и начала подпевать хриплым голосом.

Ариэль разлил остатки рома по стаканам. Все, кроме меня, дружно накатили. Мне ром, особенно теплый, не нравится, но я лизнула край стакана, чтобы соблюсти приличие. И выбежала в туалет.

Кто прыгал под моей юбкой, мне увидеть так и не удалось из-за крайне тусклого освещения. Воды в бачке не оказалось, так же как и в кране. Судя по тому, что раковина завалена всяким хламом, воды нет давно.

Вернувшись в гостиную, обнаружила, что вся компания подпевает клипам.

Алехандро пригласил меня танцевать под какой-то безумно лиричный джаз-рэп. Прижался ко мне щекой и зашептал:

– Ты понимаешь, о чем эта песня? О том, что ты далеко и мы не можем быть вместе, но мы постоянно думаем друг о друге, потому что не можем перестать любить.

Я почувствовала, как его горячая слеза скатилась по моей щеке. Он прячет слезы от друзей в моих волосах. А когда песня закончилась, выпил мой стакан рома залпом и шумно высморкался на пол. Затем схватил маракас и начал молиться перед Очун.

Жена Ариэля, гремя браслетами, показывает мне фотографии. На них дети, выхваченные фотовспышками из темноты каких-то дешевых ресторанов. Свадьба с Ариэлем, огромные, во весь стол, торты всех цветов радуги, толстые женщины и множество глазастых детишек. Как я поняла, свадьба состоялась, когда дети уже существовали. Ариэль на фото – совсем худой.

– Только вернулся из тюрьмы, – поясняет она. – Это он после свадьбы растолстел.

– Наелся тортов, – шутит Алехандро и кладет ноги мне на колени, демонстрируя этим жестом нашу близость.

Ариэль, его жена и сестра посмотрели на него с уважением. Видимо, никто из них никогда не клал ног на белого человека.

Видели бы меня сейчас московские друзья! Я и сама не могу поверить в происходящее. Сижу, уставившись на его жуткие растрескавшиеся пятки, и не знаю, что делать. Надо бы скинуть их и сказать, что он много себе позволяет. Но на самом деле мне почему-то нравится, что он положил мне на колени свои ножищи.

– Тебе надо сходить к врачу, у тебя грибок.

– Я знаю. Мне надо купить в аптеке лекарство, мне знакомый врач говорил.

– Завтра же! Купишь и будешь лечиться!

– Завтра! Конечно!

Почему мне так хорошо с этими людьми? Почему я нахожусь в этом странном месте, на обитом грязной тряпкой кресле, в этой безумной мизансцене?

Не я хочу сбросить его ноги, а мое воспитание говорит мне, что я должна это сделать. Но мне так хорошо и спокойно сейчас, что хватает сил на то, чтобы не действовать по шаблону. Я не хочу разбираться, что правильно, а что неправильно. Я подумаю об этом потом. Важно, что я, настоящая, не имею ничего против ног Алехандро. Я не хочу их сбрасывать с демонстративным негодованием. Я, настоящая, испытываю странное женское блаженство – от его самости, его доминирования и даже от его дикого грибка.

Да здравствует свобода от себя и свобода быть собой! Как же это здорово – жить только по своим правилам и вести себя как заблагорассудится!

И я не хотела думать о том, что будет дальше. Я гнала от себя мысли, что это всего лишь отсрочка перед принятием главного решения. Я не знала сколько еще буду наслаждаться этой странной свободой. Я не знала, сколько я пробуду в Гаване. День? Месяц? Всю жизнь? Я просто парила над бездной, как бывает в счастливых снах.

И я поцеловала его пораженные грибком ноги.

Ариэль, его жена и сестра замолчали и уставились на нас, как божки на их алтаре.

Пауза длилась долго.

– Я хочу тебя познакомить с семьей, – сказал мне Алехандро. – Надень свое лучшее платье. По дороге мы зайдем в магазин, где продается много-много всякой еды.

– Да? Такие здесь существуют?

– Да. Много-много всего.

– Типа супермаркет?

– Да. Супермаркет. Мы пойдем в супермаркет, купим свинью и будем ее готовить.

– Надеть лучшее платье, чтобы готовить свинью?

– Конечно! Тебя все увидят! Много-много народу. Завтра воскресенье, никто не работает.

– Воскресенье?! А какое число? – всполошилась я. – Боже мой, да завтра же Пасха! Это же очень важный праздник! Это так интересно: отметить Пасху в твоей семье! Я бы хотела приготовить что-нибудь! – Я уже порядком устала от местной ресторанной кормежки, и шанс повозиться на кухне, приготовить что-то на свой вкус меня обрадовал. – Я очень люблю готовить!

– Вы такая красивая пара, – сказала сестра Ариэля, увидев меня в новом платье. – У вас будут хорошие дети.

Обычно в такие моменты у меня все силы уходят на то, чтобы следить за лицом. Я, как лампочка, вспыхиваю перед тем, как перегореть. Я собралась применить свой обычный успокаивающий прием с половодьем в лесу, но поняла, что этого не требуется. Тема детей перестала вызывать болевые ощущения.

Я подумала о бесчисленном множестве улыбающихся друзей Алехандро, постоянно желающих нам счастья, о благословениях нищих, которым он подавал милостыню, объясняя, что его жизнь изменилась. О том, как быстро он расположил к себе почти всех постояльцев отеля, со всеми перекинулся парой шуток, со всеми подружился. Я вспомнила, какими вожделеющими взглядами награждают этого самца женщины, и поняла, что мысль о детях уже не кажется мне шокирующей. И если я беременна, то, может, это и к лучшему. А если я ВИЧ-инфицирована, то теперь уже не важно.

Потому что с Педро я узнала легкость и бесстрашие, и покой снизошел в мою душу.

Я уже давно перестала запирать мой чемодан. Не потому, что убедилась, что у меня не крадут деньги, ноутбук и айфон, а потому, что мне это стало по барабану.

Я спокойно оставляю всю технику на столе. Алехандро хорошо знает, где лежит конверт со всеми моими деньгами. И он знает, что там такая сумма, которую ему, может быть, не заработать за год.

А ведь, если задуматься, я для него всего лишь девочка, которую он знает две недели. Девочка, которая с легкостью проматывает в день его трехмесячную зарплату, не беспокоясь, что с ним будет, когда она отчалит.

Алехандро безразличен к деньгам, но он понимает самую суть жизни. И меня, приехавшую из города, где все помешаны на деньгах, он сумел вылечить от моих страхов.

Мы отправились за свиньей и овощами для пасхального стола. День уже клонился к вечеру. Мы засиделись у Ариэля и теперь увидели лишь закрытый универмаг и пустые рыночные ряды, где один грустный нищий продавал грустные мятые помидоры. Рядом с ним в мусоре рылись дети, мальчик и девочка. Мясной ряд было легко определить по кровавым лужам на полу, продавцы уже разошлись. Мне вспомнилось, как в девяностые годы мама приспособилась варить томатный суп из помятых помидор, потому что другие были слишком дороги. Она срезала испорченные части, и получалось неплохо, если удавалось раздобыть еще хотя бы пол-луковицы.

Зато рядом с рынком я увидела работающую аптеку. И купила мазь против грибка.

Потом Алехандро убежал куда-то и вернулся с мужиками, в руках у которых были длинные ножи. Они то и дело клацали лезвием о лезвие. А еще один нес свиную ногу, которую гордо бросил на мраморный разделочный стол. Нога оказалась размером с крупный хамон, что продаются у нас в правильных магазинах, только мясо здесь было сырое.

Вокруг ноги разгорелся торг. Алехандро и мужики вопили как безумные. Глаза у всех налились кровью, и мне стало казаться, что продавцы сейчас прирежут Алехандро.

– Все в порядке? – робко спросила я, готовая бежать за полицией.

– Они хотят за свинину двадцать куков, – как бы извиняясь, сказал он.

На наши деньги это шестьсот пятьдесят рублей. Столько стоит в Москве два кило мяса. Здесь его было раз в десять больше.

Я дала продавцам двадцать куков, и мужики засияли как лампочки.