Гастролеры и фабрикант - Евгений Сухов

– Значит, сведения о том, во что следует вложиться и в какой сумме, вы получаете по телеграфу? – спросил Феоктистов, недоверчиво посматривая на телеграфный аппарат.

– Именно так, – обворожительно улыбнулся мильонщику Долгоруков.

– А кто посылает вам такие сведения? – снова задал вопрос Илья Никифорович.

– А вот это уже не моя тайна, – ответил Всеволод Аркадьевич. – Скажу только одно: этот человек владеет всей необходимой нам информацией по долгу своей службы. И обязан сообщать ее по первому же запросу. Нам же с графом, – Сева посмотрел на Давыдовского, – он сообщает информацию без всякого запроса, по дружбе, ну и за определенную мзду, разумеется. И главное: сообщает несколько раньше, нежели чем другим. Поэтому мы успеваем раньше всех либо купить упавшее в цене сырье, стоимость которого через самое короткое время вновь начнет молниеносно расти, либо быстрее других продать его, когда сырье достигло своей наивысшей стоимости, и она вот-вот станет так же катастрофически падать.

– А насколько это законно? – задал подготовленный для него вопрос Огонь-Догановский.

– Для нас – вполне законно, – ответил с улыбкой Всеволод Аркадьевич. – Мы, как и положено истинным коммерсантам, просто пользуемся выгодной ситуацией.

– А для того человека, – спросил Алексей Васильевич, кивнув на телеграфный аппарат, – который сообщает вам сведения?

– Для него все это, должен признать, не очень законно, – чуть изменив тон, ответил Долгоруков. – Он, можно сказать, использует свое служебное положение в корыстных целях. Но кто об этом узнает? Ведь мы об этом не скажем, верно ведь, господа?

– Не скажем, – усмехнулся «граф».

– Разумеется, не скажем, – в тон ему ответил Феоктистов, невольно включаясь в игру.

– Могила! – заверил Севу Огонь-Догановский.

– Ну вот, – улыбнулся Всеволод Аркадьевич. – Выходит, нам бояться нечего. Даже если произойдет нечто такое, что человек на другом конце телеграфного провода как-нибудь «проколется», что, повторяю, совершенно нереально, то это будут уже его личные проблемы, к нам не имеющие никакого касательства. Он ведь про нас тоже ничего никому не скажет. В ином случае вместо использования служебного положения в корыстных целях, за что на него могут лишь наложить штраф и уволить к чертям собачьим, ему может быть предъявлено обвинение в преступном сговоре с группой лиц, а это уже и другая статья и другое наказание, вплоть до каторжных работ. Ему это надо? – задал вопрос Долгоруков и сам же на него и ответил, оглядев присутствующих: – Конечно, нет.

– Ясно, – за себя и за Феоктистова сказал Алексей Васильевич.

– Ну, а коли ясно, то… – договорить Сева не успел – в углу кабинета вдруг заработал телеграфный аппарат. Однажды Всеволод Аркадьевич уже использовал телеграфный аппарат, дабы пустить пыль в глаза одному «клиенту». Но теперь объект был и куда умнее, и значительно прозорливее. Посему аппарат «Сименса» заменил новенький французский аппарат «Бодо», печатающий буквами…

– Прошу прощения, господа, – озабоченно произнес Сева и прошел к аппарату, чтобы принять тонкую ленточку бумаги.

Когда он вернулся к гостям, выражение его лица было веселым.

– Что, хорошие вести? – посмотрел на Долгорукова «граф» Давыдовский.

– Весьма и весьма, скажу вам, – ответил Всеволод Аркадьевич. – Пришло ожидаемое мною подтверждение. Теперь нам надлежит собрать оговоренную сумму и вложиться. На все про все – сутки с небольшим…

– Я участвую! – заверил Долгорукова «граф». – Ставлю свои восемьдесят тысяч.

– Отлично! – так резюмировал решение Давыдовского Всеволод Аркадьевич. – Я вкладываюсь ста двадцатью тысячами.

– А мне можно принять участие? – спросил Огонь-Догановский.

– Ну, раз уж вы все знаете… – так ответил на просьбу «гостя» Долгоруков. – Какую сумму вы хотите вложить?

– Двадцать тысяч, – неуверенно ответил Алексей Васильевич.

– Хорошо, – констатировал Сева. – Итак, двести двадцать тысяч. – Ну, а вы, господин Феоктистов?

– Позвольте вопрос? – мильонщик, похоже, не горел рвением выложить денежки.

– Да ради бога! – немного дольше обычного посмотрел на него Всеволод Аркадьевич.

– А какова ожидаемая прибыль?

– Восемьдесят процентов, – ответил Сева.

– А почему не сто? – встрепенулся Давыдовский, играющий роль не столь далекого по уму сиятельного лица. Впрочем, графам совсем не обязательно быть умными. Им и так привольно…

– Потому что не сто, – ответил Всеволод Аркадьевич и строго посмотрел на Давыдовского.

В ответ на сию фразу «граф» кивнул, сделав понимающее лицо.

– То есть при вложении четырехсот тысяч должно быть получено семьсот двадцать? – произвел довольно нехитрые математические расчеты в уме Илья Никифорович.

– Именно так, – улыбнулся Долгоруков. – Вас что-то смущает?

– А через сколько дней возможно получить свои деньги обратно? – продолжал допытываться мильонщик.

– Через пять, – коротко ответил Сева.

– А гарантии?

– Какие гарантии? – крайне удивленно посмотрел на него Всеволод Аркадьевич.

– Ну, что прибыль все же будет, – уточнил Феоктистов.

– Я провел одиннадцать подобных вложений, и ни разу не оказался в накладе, – ответил Долгоруков. – Кроме того, дважды в нашей игре участвовал господин граф, и последнее наше вложение принесло стопроцентную прибыль. Какие вам еще нужны гарантии?

– Не сомневайтесь, господин Феоктистов, – горячо поддержал Долгорукова Давыдовский. – Гарантии стопроцентные!

– Впрочем, – уже сухо произнес Всеволод Аркадьевич, – вы можете не участвовать в этом деле…

– Нет, отчего же, я готов попробовать, – решился наконец Илья Никифорович. – Я делаю свою ставку!

– Хорошо, – кивнул Сева. – Тогда нам не придется искать еще одного партнера.

– Нет, вы меня не поняли, – не совсем решительно произнес Феоктистов. – Я готов попробовать… пятью тысячами…

– А где мы возьмем еще сто семьдесят пять тысяч? – воскликнул «граф» и театрально заломил руки.

Сева молчал. Конечно, он был готов к такому повороту событий. Никто – ни он сам, ни «старик», ни «граф» и ни Ленчик – и не ждали, что скряга и жила Феоктистов выложит с первого раза приличную сумму. Правда, сам Всеволод и Огонь-Догановский рассчитывали, что Феоктистов будет «пробовать» десятью тысячами, а Ленчик и вовсе заявил, что «на первый раз «жила» поставит тысяч пять-семь». И оказался совершенно прав. Так что очевидное решение мильонщика вначале опробовать «систему Долгорукова» не было неожиданностью для мошенников…

– Придется снова обращаться к Леониду Ивановичу, – прервал наконец затянувшуюся паузу Долгоруков. – А мне, господа, этого очень бы не хотелось делать…

– А кто это, Леонид Иванович? – задал вопрос Огонь-Догановский.

– Лучше и не спрашивайте, – посмурнел Давыдовский. – Он очень, очень жесткий человек…

– Ладно, решено, – подвел черту Всеволод Аркадьевич. – Завтра в полдень жду всех с заявленными суммами. И прошу не опаздывать.

Так уж заведено, милостивые судари, всякий день начинается с утра. Не с вечера, не с ночи, а именно с утра. Таков уж миропорядок, ритуал, ежели хотите. Так что следующий день начался для всех членов команды Севы Долгорукова с первых петухов. Но он у каждого был разным.

Сева Долгоруков достал из общей кассы «команды», что хранилась в тайнике за картиною неизвестного художника голландской школы, сто семьдесят пять тысяч рублей ассигнациями и сложил их в большой саквояж. Он предназначался для Ленчика, который должен был изображать очень жесткого человека. В десять он должен был подойти к Севе и получить соответствующий инструктаж. Затем он стал поджидать Африканыча, который с минуты на минуту должен был объявиться. Только вот с какими вестями…

Огонь-Догановский проснулся в своем домике довольно поздно. Болело колено, и он помазал его мазью Роненберга, приготовленной из яда песочной змеи. Умылся ключевой водой. Почистил зубы порошком доктора Мурфи и стал неспешно одеваться. Затем достал заблаговременно подготовленный саквояж из телячьей кожи с двадцатью тысячами рублей и снова, в который уже раз, пересчитал деньги. Погляделся в зеркало, принял бодрый и независимый вид и отправился к Севе.

«Граф» Давыдовский первое, что сделал, проснувшись, так это облился ледяной водой. Потом в течение сорока минут совершал гимнастику с двухпудовыми гирями, бросая их вверх и ловя, выжимая их стоя и лежа и держа на вытянутых руках до того момента, пока мышцы не начинали мелко и часто дрожать, а тело не лоснилось от обильного пота. Затем умылся по пояс теплой водой с мылом, побрился, спрыснул себя одеколоном «Imperiale», откушал перловой кашки с коровьим маслицем и выпил крохотную чашечку кофею с кусочком сахара. После чего до половины двенадцатого читал роман Людвига Анценгрубера «Der Schandfleck» в подлиннике, то бишь Венского издания 1876 года.