Гастролеры и фабрикант - Евгений Сухов

Поздняков посмотрел прямо в светлые глаза помощника полицеймейстера. И приглушенно ответил:

– Так.

Глава 9

На крючок, или Дважды два равняется четырем

Октябрь 1888 года

Прояснив про дом в Собачьем переулке, Африканыч собрался было уходить, но городской секретарь, явно что-то вспомнив, остановил его:

– Самсон Африканыч, погоди минутку…

– Да? – обернулся Неофитов.

– Присядь-ка.

Африканыч недоуменно посмотрел на городского секретаря:

– Ты что-то хочешь сказать?

– Хочу, – ответил Постников.

Неофитов снова устроился в кресле:

– Ну, хорошо. Говори.

И Постников без всяких обиняков «рубанул»:

– Всеволодом Аркадьевичем весьма сильно интересуется Николай Людвигович Розенштейн. Надо полагать, – добавил городской секретарь, – и всеми вами тоже.

– Розенштейн – это, кажется, помощник полицеймейстера? – не сразу спросил Африканыч, потому как сказанное Постниковым ежели и не повергло Самсона Неофитова в коматозное состояние и не превратило в соляной столб, то, несомненно, застало врасплох.

– Да, это помощник полицеймейстера, – подтвердил городской секретарь. – Надо признать, весьма приставучий господин. Уж коли вцепился, так ни за что не отвяжется. Учтите это!

– Благодарствуй, учтем, – невесело отозвался Самсон Африканыч. – Ну, и чего он там копает?

– Покамест интересовался домом на Покровской, что Всеволод Аркадьевич продал графу Тучкову за восемьдесят тысяч, – ответил Николай Николаевич и усмехнулся. – Но, надо полагать, господин Розенштейн на этом не остановится. Можете даже не сомневаться. Ты уж оповести об этом Всеволода Аркадьевича.

– Да уж, оповещу…

Всю дорогу до особняка Долгорукова Африканыч размышлял. Нет, не то чтобы они никогда не предполагали подобного. Даже ожидали, что такое может произойти. И вот – случилось. И все равно услышанное явилось неожиданностью. Это как смерть. Знаешь ведь, что когда-нибудь умрешь, но до конца все же не веришь. И когда она все-таки является, проклятущая, так это почти всегда как гром с ясного неба…

«Не-ет, – думал Африканыч, трясясь в пролетке по булыжным мостовым города, – мы еще поборемся. Сева обязательно что-нибудь придумает, чтобы выкрутиться. Не может не придумать…»

Сева Долгоруков воспринял пренеприятнейшее известие примерно так же, как и Африканыч. Он не испугался, не засуетился, стараясь отыскать возможные ошибки в прежних делах, не сошел с лица, Всеволод просто задумался. Крепко и надолго. Мрачный, со сведенными к переносице бровями, он расхаживал по своему кабинету, шумно пыхтя сигарой, а все остальные члены «команды» помалкивали, вели себя смирно и старались не шуметь. В такие минуты, как эта, они даже разговаривали между собой вполголоса (хотя говори они в полный голос – из гостиной на первом этаже, где они сидели, в кабинете на втором все равно ничего не было бы слышно).

Наконец Сева спустился к своим друзьям. Молча, кивком он позвал за собой Африканыча, после чего они долго о чем-то беседовали в кабинете. Часа через два Самсон Неофитов вышел от него крайне задумчивый, что за ним наблюдалось весьма редко, никому ничего не сказав, он тотчас ушел и больше не появлялся. Не пришел он к Севе и на следующий день. С вопросами к Долгорукову не лезли, не спрашивали, мол, куда это запропастился Африканыч. Знали, что вопрос ничего не даст, поэтому шефа понапрасну не дергали. Захочет, сам все расскажет… Когда придет время…

Известие, что помощник полицеймейстера Розенштейн занялся разыскными действиями по его душу, не нарушало планы Всеволода Аркадьевича касательно Феоктистова. В противном случае это бы значило, что он сдался. Или испугался. Ни то, ни другое не устраивало Севу, мало того, что он потерял бы уважение своих друзей (но, скорее всего, они бы все поняли и не стали бы относиться к Долгорукову хуже), он бы потерял уважение к самому себе. Посему обработка объекта, иначе – фигуранта-мильонщика, продолжалась. Огонь-Догановский и «граф» Давыдовский стали бывать в тех же самых местах, в которых бывает Феоктистов, то есть в ресторации или буфете Дворянского собрания и диванных комнатах. Званых обедов и вообще многолюдных мероприятий Илья Никифорович избегал. Зато весьма любил, плотно откушав, полежать на диване с газеткой в руках, иногда так и засыпал на часок-другой. Так же с газетой в руке стал «засыпать» и Огонь-Догановский. Потом они познакомились и прониклись «симпатией» друг к другу, насколько мог проникнуться ею к постороннему человеку Илья Никифорович, весьма осмотрительно относившийся к новым знакомствам.

Затем Алексей Васильевич представил Феоктистову Давыдовского, своего «короткого знакомого», как он его отрекомендовал. «Граф» был весьма озабочен и куда-то очень спешил. В его руках был небольшой саквояж, который Давыдовский нервно перехватывал из одной руки в другую.

– У вас там что, большие деньги? – полушутя задал ему вопрос Огонь-Догановский, на что «граф» вполне серьезно ответил:

– Да.

– И насколько большие? – снова спросил Алексей Васильевич. – Конечно, если хотите, то можете не отвечать.

– Восемьдесят тысяч, – почти шепотом ответил «граф».

Алексей Васильевич и Феоктистов невольно переглянулись.

– Поздравляю, – на полном серьезе произнес Огонь-Догановский. – Весьма неплохая сумма.

– Да, неплохая, – согласился Давыдовский. – Если еще учесть, что половина этих денег досталась мне в качестве прибыли по закладным.

– Как это? – поднял брови Огонь-Догановский. – Стопроцентная прибыль? – Он мельком взглянул на Феоктистова. Тот слушал очень внимательно. – И за какой период?

– Вы не поверите, – понизил голос «граф».

– Ну, может, и поверим, – сказал Феоктистов, поощряя тем самым «графа» ответить на вопрос.

– За три дня, – оглядевшись по сторонам, заговорщицки произнес Давыдовский.

– Не может быть, – не совсем уверенно сказал мильонщик.

– Я тоже вначале так думал, что такое невозможно, – посмотрел на него «граф». – Покудова не заимел вот это… – Давыдовский расстегнул саквояж и приоткрыл его. Он был полон денежных купюр. – И это уже во второй раз!

– И где же, ваше сиятельство, можно получить такую прибыль за три дня? – удивленно спросил Огонь-Догановский. – Вероятно, игрою на бирже?

– Н-не совсем… – замялся «граф».

– Да говорите же, здесь все свои, – произнес Огонь-Догановский и посмотрел на Феоктистова, как бы принимая его в категорию «свои». На что фигурант незамедлительно кивнул.

– Прошу прощения, господа, но… не могу, – виновато произнес Давыдовский. – Это не моя тайна, и мне строго было велено не говорить о ней ни с кем и ни под каким предлогом…

– Но граф… – попытался было настоять Огонь-Догановский, однако у него ничего не вышло. Счастливый обладатель восьмидесяти тысяч сделал печальные глаза и, прислонив подбородок к груди – что означало «честь имею», – отошел от собеседников…

Какое-то время Огонь-Догановский и Феоктистов молчали, всяк по-своему, очевидно, переживая новость, как это за три дня можно удвоить свои капиталы, практически ничего не делая. Наконец Илья Никифорович произнес, глядя в спину медленно удаляющегося Давыдовского:

– Скажите, вы давно знаете графа?

– Давно, – ответил Огонь-Догановский, внутренне усмехнувшись.

Похоже, «рыбка» заметила наживку и уже заинтересовалась ею. Недалек тот час, когда она решится ее попробовать и… попадется на крючок. Главное теперь было не спугнуть ее!

– И что же он за человек?

– Это человек очень хороший и надежный, – ответил опытный мошенник с некоторой легкой обидой, как будто за этим вопросом скрывалось недоверие к его знакомому.

– А как вы думаете, в какое такое предприятие вкладывает свои деньги граф. Что приносит ему стопроцентную прибыль за столь короткий срок? – с недоумением спросил Феоктистов.

– Не знаю, – признался Огонь-Догановский. – Но мне кажется, не в очень законное.

– Знаете, – посмотрел на Алексея Васильевича мильонщик, – когда ваши вложения удваиваются за три дня, становится неважным, законное ли это предприятие или не очень. Вы согласны?

– М-м, – пожевал губами Огонь-Догановский и ничего не ответил.

На следующий день они снова, как бы случайно, встретились, обедая в «Славянском базаре». Граф был задумчив и, кажется, слегка опечален.

– Что с вами, граф? – поинтересовался Огонь-Догановский, – тревожно поглядывая на своего приятеля. – Вас уже не радуют удачные капиталовложения?

– Радуют, – криво улыбнулся Давыдовский.

– Так в чем дело? – продолжал допытываться Алексей Васильевич.

– Собственно, ни в чем, – попытался уже нормально улыбнуться «граф». Но… на этот раз не получилось.

– Но мы же видим, что вас что-то угнетает, – посмотрел на Феоктистова Огонь-Догановский, как бы приглашая его в союзники.