На манжетах мелом. О дипломатических буднях без прикрас - Юрий Михайлович Котов

Никулину был вручен довольно скромной приз – большая цветная фотография нашей компании, сделанная «Полароидом» (тогда это была редкость, а сегодня подобной «архаики» уже не существует), вставленная в картонную рамку, на которой мы все поставили свои подписи.

Перед Рождеством на бульварах, идущих от площади Пигаль, устанавливаются различные павильоны, аттракционы и прочие увеселительные заведения. Как-то поздним вечером мы повезли туда наших цирковых приятелей. Развлекались, как могли, иногда с детским задором. В частности, катались на маленьких машинках (на два человека каждая – я сидел с Татьяной Никулиной), по бокам обитых толстым слоем плотной резины. Сделано это было потому, что задачей ездоков было протаранить или, наоборот, увернуться от соперников. Иногда столкновения были довольно сильными, настолько, что во время одного из них у Татьяны слетел с головы парик. Она сначала несколько смутилась, но быстренько подобрала его и водрузила обратно на голову.

Слегка утомленные всеми забавами, мы вернулись к месту, где стояли наши машины. Было уже поздно и весьма холодно. Кто-то высказал пожелание: хорошо бы сейчас для согреву принять по глоточку чего-нибудь горячительного. «Да нет проблем! – сказал Виталий Юденков. – У меня в багажнике для такого случая припасена бутылочка». Извлек он ее, а потом с досадой сообщил, что никакой питейной посуды нет, так что придется хлебнуть из горла.

Метрах в двадцати от нас стоял павильончик с прохладительными напитками, конфетами и прочей съедобной мелочью. За прилавком сидела очаровательная кукольная старушка – с тщательно уложенными седыми кудрями и раскрасневшимися от холода щечками. «Подождите минуточку», – сказал Никулин и отправился к ней.

Далее для нас была разыграна очередная маленькая антреприза. Мне очень трудно описать ее – эту сценку надо было видеть. Юра подошел к старушке и, лучезарно улыбаясь, сказал, естественно, по-русски: «Добрый вечер, мамаша, извините, пожалуйста, а стаканчик у вас позаимствовать можно будет (их перед ней стояло несколько штук)?» Та растерянно пробормотала по-французски: «Пардон, мсье, кеске ву вуле (что вы хотите)?» «Да стаканчик, мамаша», – продолжал тот. Не дождавшись ответа, взял один и вернулся к нам.

«Вот – наливайте, не из горла же действительно пить!» Послушно мы по очереди маханули грамм по сто. После чего Никулин отнес стакан обратно к оторопевшей продавщице, тщательно пару раз стряхнул его и проникновенно сказал: «Спасибо, мамаша!»

Мы корчились от хохота, а старушка осталась в полном ступоре.

Такие сценки, даже еще короче, он разыгрывал частенько. Обратилась ко мне директор школы: я слышала, вы часто видитесь с Никулиным, не могли бы его уговорить хоть на полчасика заглянуть к нам – ребята так будут рады. Юра охотно согласился. А перед встречей директор спросила меня: как вы думаете, удобно будет преподнести ему какой-нибудь маленький подарочек, например, бутылочку французского коньяка? Да, разумеется, сказал я, только заверните ее, чтобы не было видно, что это такое. После того как Никулин пообщался со школьниками, рассказав им всякие забавные истории, директор поблагодарила его и несколько смущенно вручила завернутый в цветную бумагу сверток. Поблагодарив, Юра поднес его к уху и тщательно потряс, после чего проникновенно сказал: «Понятно – печенье!»

На этом о первом этапе своего знакомства с Никулиным я заканчиваю, но было и продолжение. На протяжении пары лет я получал от него довольно объемные письма, которые, увы, по не зависящим от меня обстоятельствам не сохранились. С тех пор прошло около трех лет. Моя командировка подходила к концу. И вот телефонный разговор с мамой. «Ты знаешь, – сказала она, – тут о тебе справлялись. Позвонил какой-то мужчина и вежливо спросил, вернулся ли Юрий уже в Москву или все еще в Париже? А на мой вопрос, кто его спрашивает, ответил: Никулин Юрий Владимирович. Сначала мы решили, что это розыгрыш, но это и на самом деле оказался он».

А через несколько дней он позвонил мне уже из Парижа, куда вместе с Татьяной и сыном Максимом ненадолго прилетел по частному приглашению какой-то ассоциации или группы любителей цирка и, в частности, клоунады. Юденковых, Бабенковых тогда в Париже уже не было, поэтому договорились об ужине на квартире моего ближайшего на тот период друга Бори Борисова. Ужин был подготовлен достойный, но одна маленькая «промашка» все же случилась. Уж не знаю почему, но мне как-то казалось, что Максиму Никулину лет этак девять-десять, ну, мы и зарезервировали ему место за «детским» столиком – вместе с нашими дочками.

К назначенному сроку прибыла семья Никулиных. И я остолбенел: сыночек Максим был на добрую голову выше своего отца – оказалось, что ему где-то около шестнадцати лет! Ну, быстро сделали перестановку, усадили юношу за «взрослый» стол. На вопрос, что он будет пить, последовал ответ: «А джин у вас есть?» Джин нашелся, Максим особо в застольной беседе не участвовал, но бутылочка с джином убавилась почти наполовину.

На этом эпопею с Никулиным я заканчиваю. Как-то уже после возвращения в Москву оказался вечером в районе цирка на Цветном бульваре. Подошел к служебному входу и спросил, нельзя ли по внутреннему телефону связаться с Юрием Владимировичем. После долгих объяснений меня с ним во время антракта все же соединили. Тот дал команду пропустить. Встретили меня приветливо, но чувствовалось, что и Юра, и Татьяна были после представления крайне утомленные. Чуть-чуть поговорили, и я понял – злоупотреблять долгими разговорами не стоит. Тепло распрощались, договорившись, что встретимся как-нибудь в другой раз. Но больше такой возможности не представилось.

А вот с Игорем Кио мы как-то встретились. Произошло это перед стадионом Динамо, куда мы оба пришли на какой-то матч. Радостно улыбнулись друг другу, обнялись, о чем-то поговорили. В цирк он меня не звал, да и времени и желания у меня особо не было. С Ёлкой и ее попугаями он развелся, и о ее дальнейшей судьбе мне неизвестно, да и не слишком интересно.

Далее хотел поведать в деталях о встречах с Эдитой Пьехой, но передумал. Ничего заслуживающего описания в них особо не было. Приезжала она в Париж в качестве «конферансье» на гастролях Московского мюзик-холла (помимо нее, усиленного Муслимом Магомаевым). Упомяну только об одном. Вела она выступления на французском языке (родилась ведь во Франции). И вот как-то в беседе о ее отношении к французам она сказала: «Да я их ненавижу! Во время войны мы с мамой нищенствовали, ходили побираться по дворам, а они на нас спускали собак и кидались камнями». В каком-то недавнем интервью я читал иное мнение Эдиты Станиславовны о своем французском прошлом – довольно сильно отличавшемся от изложенного мне. Где правда – не