Слияние истерзанных сердец - Кэтти Эмерсон

– Нет, – прошептала она, однако ей не удалось отогнать эту мысль.

Точно так же она была убеждена, что мать столкнул с лестницы любовник, узнавший о ее неверности. Может быть, отец Ника нашел ее, потому что сам был участником ссоры? Неужели это он ее столкнул?

В полном смятении Томазина обыскала весь кабинет, но ничего не нашла. Или он взял письмо с собой, или перепрятал его в надежное место. Или вообще уничтожил. Она боялась, что он заметил ее интерес к письму, а если так, то письма больше нет.

– Господи, сколько вопросов… – еле слышно проговорила Томазина.

Неужели она никогда не узнает, что ее мать написала Ричарду Лэтаму?!

Шум снаружи напугал ее, и она прижалась к стене возле двери. Меньше всего ей хотелось, чтобы Лэтам нашел ее здесь.

Когда в кабинет вошел мужчина, Томазина решила, что вернулся Ричард Лэтам, но это оказался его брат Майлс, который был так занят своими проблемами, что не обратил на нее ни малейшего внимания. Он тоже начал что-то искать.

Томазина воспользовалась этим и выскользнула за дверь. Она тихо прошла через спальню и открыла дверь в коридор, совершенно уверенная в том, что ее никто не видит. По внешней лестнице она вернулась к себе в комнату.

И тотчас заметила, что в ней кто-то побывал.

Несмотря на мгновенно вернувшийся страх, она не могла не улыбнуться: пока она обыскивала кабинет Ричарда Лэтама, кто-то делал то же самое в ее спальне. Осмотрев свои вещи, она поняла, что ничего не взято. Ни книга матери, ни ее рисунки тронуты не были, надежно укрытые в потайном ящике.

Больше всего ее беспокоило то, что она не знала, кому понадобилось рыться в ее вещах. Во всяком случае, не Лэтаму, который еще не возвратился. И не Майлсу: у него вообще нет причин интересоваться ею. Она ведь тоже не вспомнила о нем в связи со своими поисками…

Томазина выглянула в окно и увидела въезжающих в ворота Констанс и Вербургу, которая вполне могла искать книгу Лавинии, но, оказывается, это была не она.

Томазина вздохнула, стараясь забыть, что кто-то шарил в ее комнате. Ей так много еще предстояло узнать, что это было сущей мелочью в сравнении с остальным.

Она закрыла ставни, не подозревая, что внизу стоит, прячась за лестницей, Ник Кэрриер.

Ему не доставило никакого удовольствия вновь оказаться правым…

Когда он шел из западного крыла, его внимание привлекло странное поведение Томазины, которая проскользнула в спальню Ричарда Лэтама.

Шлюха.

Теперь у него не было в этом сомнений.

Из его объятий она перешла в объятия Ричарда Лэтама.

Снедаемый ревностью, Ник спрятался невдалеке и видел, как она часом позже прошла в свою комнату. Лицо у нее было красное, волосы растрепаны. Она спустилась по одной лестнице, а поднялась по другой.

Когда она закрыла ставни, Ник еще постоял немного, а потом пошел в сад. Работать он не мог. Все его мысли были о Томазине.

Он дошел до ворот, которые опять оказались открытыми. Ник стоял и смотрел на Гордичский лес. Наверное, и там она такая же, как ее мать.

Недовольный собой, особенно тем, что никак не может выкинуть Томазину из головы, Ник повернулся спиной к господскому дому и к лесу и зашагал в деревню.

Он не собирался говорить Томазине об отце и ее матери. Он и сам не понимал, как это соскочило у него с языка. Можно было, конечно, сказать, что таким образом он старался защитить свою мать от ее расспросов, но он и сам знал, что это не вся правда.

Нет, дело было в самой Томазине. Каждый раз, когда они встречались, он словно проверял ее, заставлял ее доказывать, что она не похожа на свою мать. Он начинал ей верить, а потом что-то напоминало ему о Лавинии, и у него вновь появлялись сомнения.

Он не мог забыть, как Лавиния искушала его забыть закон Божий и человеческий. Она сделала своим любовником его отца, а потом решила приняться и за сына. Она и от Рэндалла Кэрриера не скрыла, что предпочитает Ника. Отец был в ужасе, но из-за этого нашел в себе силы порвать с ней, хотя им с Ником никогда уже не было легко друг с другом. Тогда-то Лавиния решила отомстить Кэрриерам, рассказав Марджори о своих длительных отношениях с ее мужем. Отец поведал об этом ему, и он тогда, помнится, побежал на поиски Лавинии Стрэнджейс.

Ник был так зол, что вполне мог задушить ее голыми руками, попадись она ему одна, но она, как выяснилось, проводила время с другим своим любовником, Ричардом Лэтамом. Они были так заняты друг другом, что не заметили его, и он, противный сам себе, не показался им на глаза.

Лавинию надо забыть, сказал себе Ник и, подойдя поближе к материнскому дому, с удовольствием вдохнул запах жареных цыплят. Ее нет. Она умерла. И ее дочери тут тоже не будет. Она уедет после свадьбы, и уедет навсегда. Он уж об этом позаботится.

Констанс накричала на своего жениха и стала топтать подвенечное платье. То, что на ней была одна тонкая сорочка, казалось, никого не смутило, только Вербурга схватила ее за руки и что-то непонятно забормотала.

– Неправильно, неправильно, – несколько раз повторила она. – Этого нельзя делать, детка.

Одна Томазина прислушивалась к словам Вербурги, но не имела права вмешаться, как не имела на это права ни одна служанка. Она очень удивилась, когда Вербурга позвала ее обряжать невесту. Два дня она прожила в каком-то подавленном состоянии и почти все время была одна, чего-то ожидая и боясь с кем бы то ни было разговаривать.

Ричард Лэтам подстриг бороду и кудри и надел новый, цвета сливы дублет, шпагу и черную шляпу с красным пером. Он держал в руке пару перчаток и хлестко ударял ими по ладони другой руки: раз, два, три…

Теряя терпение, он с неудовольствием смотрел на свою будущую жену, которая мяла босыми ногами атласные рукава платья, украшенные двойными узлами на счастье.

– Никогда! – исступленно кричала Констанс. Лицо у нее было красным и некрасивым. Когда Лэтам повернулся к ней спиной и перенес свое внимание на Фрэнси Раундли, Вербурга, подхватив тяжелые юбки, приблизилась к Констанс и подставила ей для слез плечо.

– Я даю вам час, – холодно произнес Лэтам и, взглянув на ничего не выражающее лицо Фрэнси, насмешливо скривил губы. – Я даю вам час, чтобы вы ее одели и привели в церковь. Вы не забыли, что в наших местах по воскресеньям венчают только до полудня?

– Но, Ричард, она не…

– Глупая корова! Думаешь, мне не все равно, чего она хочет? Послушай, Фрэнси! Ты сделаешь, как я сказал, или потом очень пожалеешь.

Его слова еще раз ранили ее и так уже израненное сердце, и она ссутулилась, когда он вихрем промчался мимо.

– Ублюдок… – прошипела она, зная, что он ее уже не слышит.

Как она могла подумать, что не сможет без него обойтись? Что бы она ни испытывала к нему раньше, теперь в ней не осталось ничего, кроме страха. Ведь он чудовище! Констанс заходилась в рыданиях, и Фрэнси разозлилась. Эта дуреха посмела восстать в последнюю минуту! Еще не хватало, чтобы она все испортила.