Юноша с перчаткой - Инна Гофф

После занятий мы почти всем курсом поехали в Пушкинский музей. Кто-то сказал, что там открылась потрясающая выставка рисунков „От Дюрера до Пикассо“. Ехали весело. Какой-то пассажир в автобусе спросил Гранда, зачем он отрастил бороду. Гранд очень учтиво ответил, что борода ему совершенно необходима: во-первых, она заменяет кашне, а во-вторых, ложась спать, он кладет ее поверх одеяла…

Когда подходили к музею и шли уже мимо елочек, я поскользнулась и чуть не хлопнулась, но кто-то подхватил меня. Это был Валька Тарасов.

— Ты что, Детка? — сказал он. — Вроде и выпили мало…

— Ну, как ты устроился? — спросила я.

— Приходи, посмотришь… Придешь?

— Когда?

— А вот снегу подвалит…

И он мне подмигнул. Только теперь я поняла, что он приглашает меня убирать снег. Я немного обиделась, но виду не подала.

— Лопату приносить? — спросила я.

— Не надо, — сказал Валька. — Инвентарем обеспечу.

Мы вошли в музей и поднялись по мраморной лестнице. Я очень люблю эти прохладные, тихие залы, Итальянский дворик с „Давидом“ Микеланджело и еще двумя маленькими бронзовыми „Давидами“ — Донателло и Верроккьо. Два эти скульптора соперничали между собой. Мне больше нравится „Давид“ Донателло, такой симпатичный, в шляпе.

Но сейчас мы идем смотреть выставку рисунков. Они развешаны в верхней галерее. Да, выставка потрясающая! Особенно сильное впечатление на меня произвела „Мадонна с младенцем“ Дюрера. Глядя на нее, я подумала про Нину и ее будущего Прошку… Уходя в тот вечер, она сказала, что ни за что не помирится первой. И спросила: „Аты бы помирилась?“ Я вспомнила Геру, его снисходительную улыбку, и сказала, что нет, не помирилась бы. И Нина бросилась меня обнимать. Может, она для того и приходила, чтобы услышать этот ответ.

Выставка не очень большая. Мне запомнился „Мужской торс“ Карпаччо, „Мальчике собакой“ Пикассо. Неплохие Тинторетто, Филиппо Липпи…

Когда мы выходим из музея, на улице уже стемнело, зажглись фонари. В их свете как дым курится мелкий снежок.

— Вот и снег, — говорю я Вальке Тарасову. Он идет рядом.

— Это не тот снег, Детка. — Звучит это как-то грустно. И, чтобы развеселить его, я говорю:

— Между прочим, я нашла на карте Тананариве. Это на острове Мадагаскар…

Он смотрит на меня удивленно и тут же догадывается, о чем я.

— Осталось убедиться, что существует Касимов, — говорит он. — Хочешь, махнем?..

У меня чуть не вырвалось: „Когда?“ Но я вовремя вспоминаю, как он пригласил меня в гости, „когда снегу подвалит“.

— Пожалуй, я начну с Мадагаскара, — говорю я.

В метро мы расстаемся. Нам в разные стороны. Мой поезд приходит раньше, и я уезжаю, а Валька смотрит мне вслед. Он стоит в распахнутом пальто, крепко поставив ноги и спрятав руки в карманы. Стоит и улыбается. И чуть заметно подмигивает мне, так, чтобы этого никто не видел. Никто, кроме меня… У него хорошее лицо. Как жаль, что он не в моем вкусе!

Дома меня ждет новость — приезжает тетя Варя. Тихая Варя. Юлькина мама. Ей забронировали номер в гостинице, но она, как всегда, остановится у нас. Моя мама этому рада: ведь они подруги и приезд Вари для нее праздник. Я привожу в порядок свою комнату, убираю все лишнее со стола и с подоконника. Папки с рисунками, картон и подрамники я составляю таким образом, чтобы можно было пробраться к кушетке, — тетя Варя будет спать у меня. Я люблю, когда она приезжает. Люблю с ней разговаривать.

Это не то, что Зинаида. С тетей Варей почти так же интересно, как с Юлькой. Она у нас нарасхват, и маме приходится отбивать ее у нас с папой. Папе она говорит: „По-моему, сегодня по телевизору какой-то хоккей…“

Со мной ей проще. Она делает строгие глаза, а если я не реагирую, грозит мне: „Ну, погоди, придет твоя Юлька!..“ Это действует безошибочно, и я выкатываюсь. В общем, все правильно. У них свои разговоры, у нас свои…

— Ну что, девочка? — говорит тетя Варя. — Как ты живешь?

Она спрашивает не из любезности. Ей действительно

хочется знать, как я живу. Когда я только родилась и другие дарили пеленки, чепчики и погремушки, тетя Варя подарила пионерский галстук. Она романтик и любит делать подарки „со значением“.

Она живет в небольшом городе, вблизи Волгограда. Однажды она прислала нам в подарок букет, собранный на Мамаевом кургане. На посылке, в том месте, где обычно указана цена, было написано: „Бесценный!“ Этот букет и сейчас стоит у нас в комнате. Он совсем сухой, но все еще источает слабый запах степной полыни.

Тетя Варя тоже строитель. Моих родителей она называет теоретиками, потому что они проектируют, а она руководит строительством. Сейчас она строит город-спутник на Волге.

— Вы бы приехали, черти, — говорит она. — Вы такого и во сне не видели! У нас система ансамблей. Жилой ансамбль, культурно просветительный, промышленный, бытовой…

— А ансамбль песни и пляски у вас есть? — спрашивает папа.

— У нас все есть, — говорит тетя Варя. — А что, хочешь записаться?

Она не обижается на папины шуточки и умеет дать сдачи.

Она берет листок бумаги, проводит несколько энергичных линий и ловко располагает среди них квадраты и прямоугольники… Мои „теоретики“ слушают ее с некоторой завистью. У живого дела, по-моему, всегда есть какое-то преимущество перед теорией.

Потом мы обедаем все вместе. Тетя Варя любит грибы, и мы едим грибной борщ и мясо с грибной подливой. И они вспоминают студенческие годы, общежитие и тот студенческий бал, когда в моду вошли длинные платья, — тогда их только не называли „макси“. У мамы не было такого платья, и Варя придумала замотать ее в отрез из синего шелка, который ей прислали из дому. И вот маму замотали в этот отрез, и получилось очень здорово, и мама весь вечер танцевала. И с папой тоже. Он был тогда просто Павлик из параллельной группы. Они впервые танцевали вместе, и он сказал: „Тебе идет это платье. Как называется такой фасон?“ — „Японка“, — сказала мама. В моде тогда был фасон „японка“.

Они часто вспоминают эту историю и смеются и шумят, перебивая друг друга, и тетя Варя кричит:

— Ну-ка, налейте мне еще одну рюмку! Выпьем за меня! Если бы не мой отрез, не видать бы вам своего счастья!

Мы ждали к обеду Юльку, но она не пришла. Юлька позвонила и сказала, что никак не сможет вырваться сегодня, — завтра у них семинар по западной литературе.

Положив трубку, тетя Варя загрустила и притихла. Теперь к ней очень подходило прозвище „тихая Варя“. Я смотрела на ее крутой лоб, на вьющиеся золотые колечки на висках. Такие лица хорошо лепить. Лоб, скулы, подбородок… Все говорит о сильном характере. Почему же так вышло, что тетя Варя одна? Отец Юльки тоже учился в архитектурном, и они дружили все вчетвером… Странно, что он никогда не бывает у нас.

— Юлька от меня отвыкла, — говорит тетя Варя. — Я чувствую…

— Кажется, по телевизору какой-то хоккей, — говорит мама.

Наступило время тихих бесед. Мы с отцом уходим в комнату. Отец шелестит газетой. Я беру с полки книгу. Сын Ренуара, известный французский кинорежиссер, написал о своем отце. Оказывается, Ренуар говорил, что работаешь больше всего тогда, когда ничего не делаешь.

Эта мысль мне понравилась. Тем более, что я эти дни ничего не делаю — просто живу, смотрю, дышу. И я недовольна собой. Может быть, недовольство собой — тоже работа?

Так мы сидим молча, слышен только шелест страниц, как в читальном зале.

— И ты тут? — вдруг говорит папа. Он делает вид, что только сейчас заметил меня. — А ты как сюда попала?

Папа благодушно настроен. Он всегда благодушно настроен, когда у нас гостит тетя Варя. В такие минуты с ним можно говорить, не боясь, что он сорвется. И даже спорить.

— Ну, как твой Кролик? — спрашивает он.

— Не Кролик, а Сурок.

— Ну, Сурок, — соглашается он. — Мама сказала, что ты его дрессируешь.

— Не дрессирую, а приручаю!

— Ну, пожалуйста, — соглашается папа. — Ничего не имею против…

Несколько минут проходит в молчании.

— Интересно, о чем они говорят? — спрашивает папа. — О чем говорят эти женщины? — он кивает в сторону кухни. — О какой-нибудь ерунде, — спорим?

— Что толку спорить, если нельзя подслушать?

— Почему нельзя?

— Некрасиво…

— Ты права, — соглашается отец. — Подслушивать некрасиво, и мы никогда не узнаем, о чем говорят эти женщины… Когда мы с матерью поженились, а вы с Юлькой только что родились, тетя Варя почему-то ночевала у нас. Я проснулся в три часа ночи и, не обнаружив твоей матери, а своей жены на ее законном месте, отправился ее искать. Они сидели за столом, друг против друга, совсем уже сонные, и что-то обсуждали… В то время я был молод, и ты еще не успела внушить мне, что подслушивать некрасиво. И я подслушал такой диалог: „Как жаль, что у нас обеих девчонки! Вот если бы у одной был парень, они бы могли потом пожениться…“ Это говорила твоя мама. А тетя Варя ей отвечала: „А если бы он ее не полюбил? Или она его? Нет уж, пусть лучше будут девки!“