Приключения знаменитых первопроходцев. Северный полюс - Луи Буссенар

В конце сентября «Тегеттхоф» оказался на широте в 79°58′ — самой северной, что ему удалось достигнуть вместе с льдиной. И австро-венгерская экспедиция во второй раз зазимовала во мраке полярной ночи. Стояли жестокие холода. Порой температура опускалась ниже 38° по Реомюру (минус 47,5° по Цельсию). Но постоянные подвижки льдов на этот раз уже меньше тревожили моряков. К несчастью, в зиму 1873 / 74 годов вовсю разыгралась цинга.

В 1874 году солнце появилось 24 февраля. К сожалению, возвращение света омрачилось глубоким трауром. Механик Криш, стоически переносивший ужасные страдания, умирал от цинги.

Десятого марта лейтенант Пайер отправился на санях по вновь открытым землям в сопровождении шести человек и трех собак. Трескучий мороз достигал минус 40° по Реомюру, или минус 50° по Цельсию.

«Наш великолепный ром, — вспоминает лейтенант Пайер, — потерял свое сногсшибательное действие; на наши глотки он производил теперь не большее впечатление, чем молочная сыворотка.

Хлеб стал твердым как кирпич, а потому десны и язык начинали кровоточить вскоре после начала еды. Если кто-нибудь решался закурить сигару, то она быстро гасла от соприкосновения с ледяными иголками длиной в дюйм, что покрывали наши бороды; что касается трубок, то даже самые маленькие промерзли до самой сердцевины… Принято считать, что тепло делает человека вялым и ленивым, в то время как холод закаляет и возбуждает. Но это утверждение никак не относится к полярному морозу. Если он что и возбуждает, то только пассивность. Человек словно пьянеет; челюсти немеют, будто их сводит, и каждое слово дается ценой большого усилия. Движения становятся неуверенными, ощущения притупляются, как у сомнамбул.

Даже полярные животные большей частью стараются избежать, насколько возможно, самой жестокой стужи, они или мигрируют, или зарываются в хорошо защищенные берлоги, где погружаются в зимнюю спячку. Даже рыбы, которых можно встретить в маленьких пресноводных озерцах у побережья, полностью промерзают вместе с водой и отходят от оцепенения только во время оттепели. При всем при том воздух приобретает необыкновенную сухость; табак сам по себе крошится на мелкие частички; все это не мешает непередаваемому ощущению постоянной сырости, происходящему от тончайшей снежной пыли, с тихим своеобразным шумом наводняющей светящийся воздух… Дерево становится столь плотным, что строгать его так же трудно, как кость. Масло, стремящееся растаять в тропиках, становится твердым, как кремень. Мясо не режется, только рубится, а его волокна смахивают на деревянные; ртуть же хоть в ружье заряжай вместо пули… Даже веки покрываются во время сна ледяной корочкой, и приходится долго растирать глаза, прежде чем их открыть. При 30° по Реомюру (минус 37,5° по Цельсию) испарений от глаз вполне достаточно, чтобы защитные очки помутнели и покрылись инеем, словно окошки в домах… Европейцы плохо переносят полярные морозы. Нос, губы и руки в конце концов распухают и покрываются как бы еще одним кожным покровом, который трескается и при малейшем ветерке нестерпимо болит. Иногда, стоит только не уследить, как нос и руки после обморожения приобретают фиолетовый оттенок, от которого не избавляют самые усиленные растирания; необычайная чувствительность пораженных частей тела даже через многие годы дает о себе знать во время изменений погоды.

Самая невыносимая пытка Арктики — жажда. Многие пытаются ее облегчить с помощью снега; но это плохой способ, так как в результате воспаляется язык, гортань, болят зубы, начинается понос. Лекарство оказывается мнимым. При температуре от 30° до 40° по Реомюру (от минус 37° до 50° по Цельсию) снег производит во рту эффект расплавленного металла и увеличивает жажду за счет воспаления затронутых им слизистых оболочек. Даже эскимосы предпочитают переносить самую жестокую жажду, чем утолять ее снегом».

Не успев вернуться из первой санной вылазки, лейтенант Пайер уже задумал новый поход, на этот раз — на север. 25 марта экспедиция из семи человек и трех собак вышла в дорогу. Сначала путешественники обследовали остров Вильчека, затем крупный массив, самый восточный из видимых островов, которому они дали название Земли Вильчека. Они открыли остров Колдвей, мыс Франкфурт, остров Хэлл, возвышенность Вуллерсторф, до того безымянные, затем мыс Ганза и пролив Маркем; они дошли до широты 80°42′. Утром 10 апреля чуть не произошло несчастье, которое могло стоить жизни некоторым участникам экспедиции: сани провалились в трещину. По небывалой, но счастливой случайности сани зацепились на глубине в сорок футов за карниз; собаки повисли на постромках, матрос, управлявший санями, чудом остался цел и невредим. Лейтенант Пайер и его спутники бросились на помощь; все были спасены, но ценой тяжелейшего труда и острой тревоги.

Двенадцатого апреля отряд вышел к самой северной точке суши. Согласно обычаю, моряки составили меморандум, запечатали его в бутылку и спрятали в скальной расселине. Этот документ должен был подтвердить, что лейтенант Пайер и его товарищи вышли на мыс Флигели, находящийся на восемьдесят втором градусе и пяти минутах северной широты.

Возвращение оказалось нелегким. Людям, изнуренным семнадцатидневным маршем и перенесшим две арктические зимовки, предстояло найти «Тегеттхоф», пребывавший в постоянном дрейфе вместе со льдом.

«…Еще несколько сотен шагов, и дорога вдруг исчезла! Перед нами, на сколько хватало глаз, плескались волны свободного ото льдов моря. Удручающий пейзаж! Айсберги и торосы, через которые мы с таким трудом пробирались всего месяц назад, удалились неизвестно куда, повинуясь течениям и дрейфу. Кто знает, нет ли среди них той льдины, где мы оставили склад с провиантом? Что делать? Мы оказались без лодки, без продуктов, в пятидесяти пяти милях от “Тегеттхофа”. Даже если мы съедим собак, наш последний запас на самый крайний случай, то все равно не продержимся больше недели. Как спастись? В какую сторону двигаться? Направо — никакого смысла. Морская гладь протянулась от оголенных рифов острова Хейса до входа в пролив Маркем. Осталось только искать счастья на ледниках Земли Вильчека, простиравшихся слева по курсу. Нас страшно занимал вопрос: что за ними? Крепок ли лед к югу от этой земли? В довершение всех бед на нас обрушилась снежная буря, и поход продолжался в ослепляющем метельном вихре, затруднявшем видимость и дыхание, под зловещий шум моря, кипевшего рядом. Наконец, умирая от голода, холода и усталости, мы добрались до первых отлогих склонов ледника, где и поставили палатку.

Все так вымотались, что повалились спать на голодный желудок».

Двадцать второго апреля после десятидневного марша лейтенант Пайер вышел в одиночку на поиски «Тегеттхофа», находившегося еще в двадцати пяти милях. К счастью, корабль остался на прежнем месте. Иначе не миновать бы ему и его спутникам смерти! И какой ужасной смерти!