Лилобус - Мэв Бинчи

Так же, будто постороннему человеку, отец сообщил ему, что в фирму пора пригласить еще одного сотрудника, и если Руперт совершенно уверен, что его не заинтересует эта профессия, он предложит место сыну Дэвида МакМэхона. Руперт заверил, что никаких возражений не имеет. Его лишь слегка кольнула мысль о том, что юный МакМэхон станет партнером, и табличку у дверей офиса переделают, изменив название на «Грин и Макмэхон». Один или два раза отец спрашивал, не желает ли он вернуться в Ратдун и основать агентство по торговле недвижимостью: тут многие продают и покупают коттеджи и гаражи, и всем нравится, когда дела ведут свои люди. «Может, попробуешь? – сказала мать. - Иначе Билли Бернс этим займется. У нас в городке он почти все к рукам прибрал». Но Руперт мягко и решительно дал им понять, что это в его планы не входит. Он не оставил никаких сомнений на счет того, что намерен остаться в Дублине. Случилось это в тот день, когда мама спросила: как он думает, стоит ли менять на доме крышу. На их век еще хватит, а вот простоит ли она дольше, и есть ли смысл беспокоиться… Руперт притворился, что не понимает намека и не видит, что это ее последняя отчаянная мольба. Он принялся рассуждать о крышах и о том, насколько они увеличивают стоимость дома, как специалист привел все доводы «за» и «против», отстраняясь от их будущего, словно проезжий турист.

Мать робко спрашивала у него пару раз, познакомился ли он в Дублине с какими-нибудь хорошими девушками. Но вопрос больше не повторяла. Должно быть, он как-то резко ей ответил: все-таки ему еще только двадцать пять, а мужчин в этом возрасте девушки еще интересуют – то есть, можно так подумать. Если не знать, что девушки их совсем не волнуют. А волнует только Джимми.

У Руперта сжалось горло при одной только мысли о Джимми. В обеденный перерыв они посидели в ресторане - по пятницам это стало почти традицией. В пятницу днем у Джимми не было уроков: как выяснилось, в конце недели мальчиков не так-то просто увлечь учебой, и в расписание ставили физкультуру, изобразительное искусство или музыку. Поэтому Джимми мог прикатить в своей миниатюрной машине и встретиться с ним. Все равно в пятницу днем, как с тревогой, но не без удовольствия замечал Руперт, не только в школах, но и во всем Дублине воцарялась беззаботная атмосфера. В офисе работа двигалась еле-еле, и создавалось впечатление, что домой все уезжали - неважно, в пригороды или нет - с каждым разом все раньше. В пабе по соседству стоял такой шум, что становилось ясно: эти работнички вряд ли вернутся в офисы готовыми к труду – если вообще вернутся. Но Руперту это было только на руку: на его долгие исчезновения в обеденный перерыв смотрели сквозь пальцы. Они с Джимми отыскали ресторан, который устроил обоих (что было нелегко, поскольку о вкусах они вечно спорили), и замечательно проводили там пару часов.

Джимми настоял на том, чтобы Руперт по выходным ездил домой; именно Джимми узнал про «Лилобус». Джимми говорил: жаль, что выходные пропадают, но это не навсегда, и старик отец никогда ничего не требовал, ему жить осталось всего, может, несколько месяцев, и побыть с ним сейчас его долг, разве нет? И мать, наверное, ждет его, думает о нем всю неделю - разумеется, надо ехать. Джимми даже ни разу не позволил ему сказаться больным. На этот счет он был полон решимости.

Впрочем, Джимми по любому поводу был полон решимости – но в этом, отчасти, была его притягательность. Он никогда ни о чем не задумывался, не размышлял, не оценивал. А если, как порой выяснялось, он оказывался совершенно не прав, он снова исполнялся решимости – уже по другому поводу. «Я ошибся, светоотражатели изобрел совсем другой человек. Я все напутал, я был абсолютно не прав». Потом он начинал доказывать правильность иной точки зрения. Но ни разу не менял мнения насчет того, что Руперт на выходных должен ездить домой; это он решил окончательно и бесповоротно.

Самому Джимми не надо было в пятницу никуда уезжать, его семья жила в Дублине. Он был младшим из шести детей, и две его старших сестры и три брата целиком и полностью оправдали ожидания отца, то есть, стали продавцами газет и журналов. Одни торговали в палатках на оживленных перекрестках, другие содержали магазинчики, в которых имелись также открытки и мороженое. Но отец Джимми мрачно поговаривал: «Есть у нас один чудак с приветом, у которого нет ни грамма здравого смысла». В детстве и ранней юности для Джимми баловали; его успехи в школе и в университете поощряли, а когда он устроился учителем в элитную школу, отнеслись к этому с одобрением. Над ним подшучивали, будто он голубой, но всерьез так никто не говорил. Впрочем, любого зубрилу, каковым его и считали, можно назвать неженкой, посмеяться над его манерой одеваться, спросить: где твоя серьга в ухе? - и покривляться, как в телевизоре: «Джимми, ты пра-ативный».

По вечерам в среду они собирались всей семьей в небольшом доме и принимались обсуждать своих конкурентов, говорить про журналы, которые запретит цензура, если кто-то из власть предержащих ознакомится с их содержанием, и продажи ежедневных газет;  они соглашались, что нет смысла приобретать такой-то журнал, потому что он не доживет до второго номера, и сообщали друг другу, что держат при себе длинные прутья, которыми бьют по рукам сорванцов, когда те пытаются утащить комиксы. Джимми поддерживал беседу, задавая вопросы. И в той кондитерской, куда они с Рупертом часто наведывались, он всякий раз покупал большой торт с кремом - если бы домашние Джимми узнали, сколько он стоит, у них случился бы сердечный приступ. Мама замечала, что тортик хороший, хотя в середине самую малость недопечен. Джимми ложкой собирал те куски, которые пропитались ликером. Братья считали, что пирог отличный и по вкусу похож на трюфель.

До чего легко жить в такой семье, как у Джимми. От него так мало требуют, они все самодостаточные. Исчезни Джимми навсегда из их жизни, о нем вспоминали бы с теплотой, но если Руперт хоть раз не приедет на «Лилобусе», семейство Грин постигнет кризис национального масштаба. Ему порой становилось обидно, но Джимми и слышать ничего не желал.

- Рупо, ты очень нежный и чуткий цветок, - говорил он. – Даже будь ваша семья такая, как у нас, ты все равно страдал бы и прятал голову в песок – так уж ты устроен.

 Руперт смеялся.

- Не зови меня Рупо – будто я птица экзотическая из зоопарка.

- Так ты птица и есть: мрачная, нахохлившаяся, которая с трудом переносит практически любой климат!

Они познакомился в тот замечательный, счастливый день, когда Джимми зашел в офис. На окне была фотография «очаровательного коттеджа», который был охарактеризован как «старинный», поскольку там давно не производился ремонт. Он находился далеко от города и не в самом фешенебельном направлении, так что даже величайшие оптимисты, которые сочиняли описания, не могли назвать его «привлекательным».

У дверей показался Джимми – тощий, одетый в пуховик светловолосый юноша в затемненных очках, с челкой, падавшей на глаза - он казался каким-то беззащитным. Руперт почему-то сразу подошел к нему, хотя ближе стояла мисс Кеннеди. Тогда еще он не испытывал к нему влечения – он просто хотел, чтобы с парнем заключили честную сделку. Тот с любопытством изучал фотографию коттеджа, и на лице у него играла улыбка.

Руперт описал ему достоинства и недостатки. Минусы – это плохая крыша, удаленность от города и жуткие каменные глыбы на том участке земли, который с натяжкой можно назвать садом. Он обрисовал плюсы, а именно: дом не очень дорогой, симпатичный, вдали от суеты, и если появятся какие-то накопления, можно приобрести пристройку по соседству, которую несложно превратить в еще один небольшой жилой дом. Джимми слушал с возрастающим интересом и попросил как можно скорей показать ему дом. Руперт отвез его на машине, и когда они стояли на заросшей сорняком каменистой земле возле дома, или взбирались по стенам пристройки, чтобы посмотреть, в каком состоянии крыша, они оба знали, что обсуждают свое будущее, хотя об этом не было сказано ни слова.

- Отсюда до вашей работы далеко – неудобно, наверное, - заметил Руперт, когда Джимми сообщил, где преподает.

- А я и не хочу жить близко. Лучше уехать за сто миль, чтобы жить своей жизнью, подальше от глаз школы.

Руперта почему-то кольнула обида – будто его выставили за дверь.

- А вы могли бы впустить квартиранта, как вы думаете? – спросил он - Конечно, если купите дом.

- Мог бы, - без эмоций произнес Джимми. – Я пока ничего не решил.

Он купил дом. Четыре года он состоял в жилищно-строительном кооперативе, и его сочли платежеспособным. Начальство осталось Рупертом довольно: коттедж слишком долго висел в каталогах. Когда все переговоры по сделке завершились, Руперт ощутил себя очень одиноким. Теперь этот невысокий, улыбчивый Джимми уедет, поселится один на том открытом всем ветрам участке. Выстроит стену, про которую они говорили, чтобы защищала от непогоды, отремонтирует вторую половину дома, выбелит стены, может, выкрасит дверь в красный цвет, поставит горшки с геранью, найдет себе квартиранта. И получит деньги, чтобы выплатить залог. И больше Руперт не услышит и не увидит его никогда.