Злые сумерки невозможного мира - Александр Колосов

Машину мягко подбрасывало на ухабах, спящий Андрей сполз в угол салона.

— А ты попробуй, — настаивал Артём. — Вдруг да не испугаюсь?

Большой откусил растрепавшийся кончик сигары, смачно плюнул в кусты на обочину.

— Помнишь, ты про графа этого рассказывал?

— Про князя, — поправил Артём.

— Не суть важно, пусть — князя. Так вот: дурак он — твой аристократ… Есть в Аду мертвые! Есть! Да не просто мертвые, а убитые по такой дьявольской технологии, какая самому де Саду во сне не снилась.

В зеркальце было хорошо видно, как наливалась дурной черной кровью морда Большого, как скалился в судорожном извиве рот. Ярость, запечатленная в этих неуправляемых корчах лица, превосходила все проявления этого чувства, когда-либо встречавшиеся Артёму.

— Вон оно что! — сказал Артём, невольно поежившись. — Ну, если для расплаты, тогда…

— Для расплаты?! — зарычал Большой. — Что ты вообще понимаешь, мальчишка?! Как я с ними могу расплатиться?! Чем?! Да им все — до фени!

— Ты говоришь про автономные сущности, насколько я понимаю? — осторожно спросил Артём.

В ответ послышался отборный мат. Проснувшийся Андрей недоуменно оглядывался, стараясь понять, что же, собственно, такого произошло, что вызвало такой взрыв эмоции.

— Не вертись! — рявкнул Большой.

14

Монастырь в настоящее время представлял собой компактную группу известняковых развалин, окруженную сильно обветшавшей стеной. Колокольня рухнула на купол часовни и погребла его под своими останками. Кельи хмуро смотрели на пришельцев пустотой оконных проемов, испревшие доски лежали на ступенях крыльца. Экспедиционный кортеж осторожно въехал во внутренний двор, дико заросший зеленым гребнем бурьяна. Впрочем, следы недавних посещений этого оплота Православной Церкви были очевидны: справа от въезда трава оказалась значительно ниже, кустарника и вовсе не наблюдалось.

Большой заглушил мотор и вышел наружу. Андрей, перекрестившись, последовал его примеру. Артём не стал торопиться. Он прикрыл глаза и прислушался к своим ощущениям, впервые в жизни доверившись столь нелюбимой им интуиции. «Рви когти, дружок! — сказала ему интуиция. — И чем быстрее, тем лучше! Ну какой, к черту, из тебя герой? Одна видимость!» И то правда: идти не хотелось совершеннейше.

— Сдрейфил, Ватсон? — донесся снаружи бульдожий рык Большого.

Да, вынужден был признать Артём, сдейфил. Это только роботу-копу все пофиг, а он живой, очень даже живой человек. Ему нравится мир Реальности, в этом мире он готов на любой риск, на любую бузу. Но — здесь. Не там, где нет возможности ответить на удар встречным справа. Или слева… Эх, не будь поблизости ехидного барсука-Эдуарда!.. Не будь зеленоглазой чаровницы-Ляльки…

— Не брякай дверью! — попенял Большой, ласково поглаживая запылившуюся крышу «лайбы».

Представители правоохранительного ведомства выглядели помятыми и унылыми. Обстановка им крепко не нравилась — и без очков было видно. Лейтенант все озирался по сторонам, разве что за пистолет не хватался. Сержант смотрел под ноги, волосы на затылке встали щетиной. Только Эдуард Трофимыч, невзирая на сонную опухлость лица, держался без видимого беспокойства.

— Серьезное место, — сказал он Большому. — Одному скучно, наверно, бывает.

— Мне-то откуда знать? — ухмыльнулся в ответ последователь Орфея. — Я здесь долго не задерживаюсь. Как говорится, сделал дело — уноси ноги. Слушайте сюда, орлы сыска! Сейчас двинем на стартовую площадку, обыщите ее, как положено, чтоб вопросов не возникало, составьте акт. После нашего старта песочек разровняйте и уберите все, что от нас останется. Договорились?

— Ладно, — сказал капитан. — Сделаем. Как насчет наблюдения?

— Мне без разницы, — ответил Большой. — Хотите наблюдать — наблюдайте, но не советую.

— Это почему ж? — подал голос встрепенувшийся лейтенант.

— Отвечать за тебя неохота, вот почему, — голос адопроходца был предельно спокоен, вопросы его явно не волновали и не задевали. — Условия перехода настолько просты, что каждому идиоту попробовать хочется. И пробуют… Послушайте доброго совета, парни: не лезьте вы в эти дела. Закроете за нами дверь, подождите с полчасика, а там уж можете стены простукивать, землю рыть, только камни с мест не срывайте. И не забудьте прибрать, как договаривались. Теперь о времени. Уходим приблизительно на неделю, по здешнему счету. Если повезет, вернемся раньше. Если нет — чуток задержимся.

— А если сильно не повезет? — спросил сержант, не поднимая глаз.

Большой снисходительно взглянул на него с высоты своей глыбообразной туши.

— За такие вопросы перед уходом — принято бить морду, — сказал он с намеком. — Во всяком случае, в нашей группе. Тогда повезет — примета такая.

— А-а, ну, если примета… — протянул сержант.

15

Вслед за Большим они обогнули колокольню, проникли внутрь монастырской церкви, спустились в подвал. Запах сырого камня неприятно щекотал раздувавшиеся ноздри Артёма, ноги оскальзывались на островках бурого лишайника, расползшегося по каменным плитам пола, голоса звучали враждебно и глухо.

Вход в нужное помещение располагался в самом конце и перекрывался массивной дверью, сплошь обитой ржавым железом. Большой открыл ее, и Артём, шагавший следом, очутился в прекрасно известной ему комнате. Стартовая площадка от тренажера не отличалась абсолютно ничем, не было даже ощущения особого напряжения, каким наделяются подобные места в рассказах очевидцев.

— Милости прошу, — пробасил Большой. — Располагайтесь. Можете обыскать.

Эдуард Трофимович протиснулся вперед, пробежался лучом карманного фонаря по стенам, потолку и песчаному ковру подножия, хотел сплюнуть, но почему-то раздумал.

— Не вижу необходимости, — сказал он Большому. — Когда пойдете?

— Выспимся, пообедаем. Да и рванем потихонечку.

Они вышли на божий свет и занялись приготовлением к завтраку.

— Место здесь неуютное, — читал наставления Большой, с хрустом разгрызая запеченную курочку. — Потому и не боюсь машину без присмотра оставлять. Местные этот монастырь стороной обходят, и правильно делают, между прочим. А заезжие в первый же вечер смываются, и тоже правильно. Так что мой вам совет, орлы: разбейте палаточку возле леска, у въезда. И после полудня сюда старайтесь без крайней надобности не ходить. Если уж совсем припечет, идите втроем. Одного не пускать ни в коем разе! Ясно? Будет блазнить — плюйтесь, ругайтесь матом, авось пронесет.

Сержант намазал на краюху «бородинского» толстый слой ананасового джема, полюбовался этой непристойной сопряженностью, метко отхватил изрядный кусок. Эдуард Трофимыч с отрешенным спокойствием прихлебывал чай из раскаленной алюминиевой кружки. В отличие от хлыща-лейтенанта, страшилки Большого их пугали не очень.