Ветер над островами - Андрей Круз

– А тебе… – сказал он, обратив свой взгляд на меня, – …могу вот что присоветовать: мы тебя на карточку снимем. И отошлем на Большой остров с пакетботом, а они оттуда дальше пошлют, с уведомлением, что, мол, потерял память человек, может, знает его кто? Глядишь, в ином месте и вспомнят. Как?

Вспоминать в этом мире меня некому, так что согласился я легко. Зато подозрений меньше на мой счет будет. Зачем мне подозрения, когда у меня еще вопросы впереди будут – по имуществу спасенного ребенка и ее отношениям с дядей. Не надо такого, чтобы в меня можно было пальцем тыкать.

– А насчет Племени Горы уверены были?

– Конечно, – кивнул я, благо Вера про это все мне по дороге разобъяснить подробно успела. – У них на лбах пик трехглавый был, какому они молятся. Это я как-то помню.

– Застрелил кого? – уточнил полковник.

– Троих он успел, – ответила за меня девочка.

– Сам видел? – еще раз спросил полковник.

– Вот как вас сейчас, – ответил я.

Тут я тоже решил в подробности не пускаться. Пока мы ни в чем не наврали, а вот если сказать, что убил при атаке на обоз, – уже вранье будет, и мало ли как оно потом всплывет! Врать бывает полезно, но только если подопрет. Сейчас не подпирает.

– Далековато для нас, – задумчиво сказал полковник, разглядывая карту. – Туда только походом идти, а такой возможности у нас нет сейчас. Подумаем, как этих Детей Горы здесь поблизости шугануть, чтобы совсем не наглели. А на Торг пока обозам не ходить, как мне кажется.

Вера вздохнула, явно задавив разочарование, а я местного военачальника понял. Добавлю – я даже не сомневался, что именно так все и выйдет. Наличные силы у него невелики, сомнений нет. Небось с десяток объездчиков. Ну два десятка. Он же тут вроде шерифа со своими помощниками. А если какая большая проблема случится, то тогда весь город в ополчение идет, но для этого надо все остальные дела бросить, а разбитый обоз купца из дальних краев – причина недостаточная, как мне кажется. Поэтому постараются поймать они нескольких дикарей татуированных неподалеку от города и покарать их показательно. Не более.

– Пойдем мы? – спросил я, аккуратно беря девочку за плечо и подталкивая к выходу.

– Ага, идите, – кивнул полковник, отставляя отданную ему трофейную однозарядку в угол и с заметным облегчением избавляясь от нас. – До завтра только город не покидайте. С утра к преподобному Симону сходите, чтобы он свидетельство подтвердил, а тебе, человек Божий Алексей, с утра еще фотографа навестить. Глядишь – и поможем твоей беде, найдем, откуда ты приехал. Да и здесь бы ты походил в порту, погулял – в эти края попасть можно только отсюда или из Рыбной гавани, другого пути нет. Может, и вспомнит тебя кто.

– Попытаюсь, спасибо, – кивнул я.

И так, слегка подталкивая, я повел Веру к выходу. Она не сопротивлялась, хоть и была удивлена. И лишь на улице спросила:

– А почему мы ушли? Они же должны были ополчение собрать.

Я вздохнул, после чего в краткой речи разрушил надежды девочки до основания, столкнув их с монолитом прозы жизни. Не могу сказать, что ее это порадовало, даже на глазах выступили слезы, и, пока мы шли по дороге от форта, она молча кусала губы. Обидно, чего уж там. И горько. Но рисковать жизнью своих людей по любому поводу полковник не будет – тут сомневаться не приходится. И я на его месте не стал бы. Странно, но с моими аргументами она не то чтобы согласилась, но поняла, о чем я говорил, по крайней мере. Видать, привыкают они здесь с раннего детства с реальностью сталкиваться.

– Теперь куда? – спросил я ее, остановившись на развилке дороги.

Сверни направо – и в гавань попадешь, налево – в город. С одной стороны, пора бы и на судно глянуть, но если честно, то есть уже так хочется, что ни о чем другом думать не могу. Не сказать, что питание местной разновидностью сухого пайка в течение трех дней меня сильно вдохновляло. Хотелось чего-то нормального, и желательно горячего.

– Поедим? – не очень уверенно предложила девочка.

Видать, боится она на шхуну идти. Боится того, что придется рассказать тем, кто там остался, о том, что случилось с обозом. Придется переживать все заново – нападение, бой, смерть отца. Придется брать в свои руки управление тем, чем должен был управлять отец, и она страшится этой ответственности, поэтому и оттягивает свой приход туда всеми силами.

– Пошли поедим, – согласился я. – А где?

– А вон, на рыбном рынке, – показала она пальцем. – Там вкусно, тебе понравится.

– Не сомневаюсь, – кивнул я, принюхиваясь к доносящемуся с той стороны запаху жарящейся рыбы.

Тем более что в этом некая форма компромисса была – рынок был как раз на пути к пирсам: вроде бы и приближаемся к шхуне. Туда мы и направились.

Рынок восхищал. Рыба разная, всех видов, мелкая и крупная, лежала на прилавках горой. И не просто лежала – ее и покупали, причем некоторым покупателям за отдельную плату в несколько медяков ее еще и разделывали буквально парой взмахов острого, как бритва, ножа. Делалось это так ловко, что я удивлялся, как продавцы умудряются проделывать этот трюк, не отхватывая себе пальцев. Они ведь даже не глядели на скользкую рыбью тушку у себя в руках, а продолжали болтать друг с другом.

В самом дальнем конце рыбного пирса было что-то вроде крошечной харчевни, где на решетке жарили здоровые куски какой-то рыбы, а рядом, на большом противне, шипела поджаристая картошка.

Крупная румяная тетка в завязанной на лбу красной косынке, почти полностью повторявшей цвет ее щек, заправлявшая всем этим хозяйством, поздоровалась, приняла от меня шестьдесят копеек, после чего подала на деревянных дощечках по огромному тунцовому стейку и по целой горе жареной картошки с луком. А в качестве напитка, к моему удивлению, подали самый обычный томатный сок в жестяных кружках, а к нему – солонку с крупной солью, что всколыхнуло у меня в мозгу какие-то смутные детские воспоминания: томатный сок «в розлив» за десять копеек в продуктовых магазинах, из высоких стеклянных конусов с краниками внизу.

От запаха свежей рыбы прямо с углей желудок забился в голодных судорогах. Выдавив на рыбу четвертинку лимона, я боковиной вилки отломил кусок волокнистого тунца от целого стейка с темными отпечатками раскаленной решетки, закинул его в рот и аж застонал от тихого блаженства: изысками, может быть, повариха не заморачивалась, но все свежее – обалдеть.

Вера тоже ела, и даже с аппетитом, попутно все время поглядывая на хорошо заметную с этого места шхуну. Паруса спущены, швартовочные тросы намотаны на чугунные кнехты пирса. По палубе кто-то ходит, загорелый, голый по пояс, но разглядеть лучше не получается – далеко. Однако девочка перехватила мой взгляд и сказала: