Последний натиск на восток ч. 2 (СИ) - Чайка Дмитрий

А вот четыре сотни смертников, осужденных пожизненно, оставались пока здесь. И всех их, под лай собак, вывели по одному наружу, привязывая за шеи к длинным жердям. Совсем скоро люди стояли и угрюмо ждали своей судьбы, что должен был объявить им сам жупан Горазд. Только его и не хватало среди сотен воинов, окруживших каторжан. Налетчики из соседних земель, разбойники из местных, изменники, вражеские лазутчики стояли, понуро глядя на ненавистных псов, надрывающихся от лая. Изможденные люди с молочно-белой кожей щурили глаза, которые острым ножом резало непривычно яркое солнце. Тут были и те, кто не покидал пещеру несколько лет. Многие дышали хрипло, сплевывая кровь на землю. Такие скоро уходили в Ирий, ведь соляная пещера не знала пощады.

В первом ряду стоял крепкий парень лет двадцати, еще не потерявший огня в глазах. Он внимательно смотрел по сторонам не по-здешнему проницательным взглядом. Тут вокруг все больше шваль стояла самого последнего пошиба. В их глазах уже давно никакого огня не было, только беспросветная унылая тоска. Спутанные, давно нечесаные волосы свисали длинными космами, мешая взгляду. Он раздраженно смахивал их, но они падали на глаза снова. Он когда-то был статен и хорош собой, а сейчас на широкой кости осталась едва ли половина мяса, что была там прежде. Его спина не успела согнуться горбом, а за дерзкий взгляд он не раз получал колотушки от здешней стражи. Парень был тут не так давно.

— Конец нам, — хмуро сказал соседу Хонза, старший сын бывшего жупана Праги. — Лучники перебьют. На небе свидимся, или у Чернобога, в Нави…

— Ты за что тут? — тоскливо спросил его сосед, Стуга, разбойник из лютичей, выживший при налете чудом. Тогда в шахте большая нужда в людях была. — Я не спрашивал тебя, так хоть перед смертью скажи.

— Кое-что знал, но не донес, — неохотно ответил Хонза. — Как на родного отца донести? Да и дело верное было, вроде бы, могло получиться. Но не получилось. Э-эх!

— Ну, прощевай, что ли! — ответил Стуга, увидев, как лучники вздели тетиву и достали из колчана стрелы. — Не уйти нам. Как цыплят перебьют. Вон жупан приехал, зверь лютый! Кровопивец!

Хонза жадно впился глазами в жупана Солеграда, его грузную фигуру ни с кем не спутать. Иной медведь меньше. Хонза знал его, видел в Новгороде, когда приезжал туда с отцом. Только тогда солеградский жупан не вызывал у него такого щемящего ужаса, как сейчас. Только тут он и узнал его по-настоящему. Князь редко ошибался в людях, и поставил на добычу соли именно того, кого нужно. Горазд был свирепей, чем его любимые собаки. Ему перебить четыре сотни душ — словно высморкаться. Он душегубов и изменников нипочем живыми не выпустит. Вот сейчас он махнет рукой и тогда…

— Живота, боярин! — крикнул Хонза, сам не ожидая от себя такой смелости. Словно и не он это крикнул, а кто-то другой внутри него. Тот, кто безумно хотел жить. Тот, кто готов был цепляться за самую тонкую ниточку надежды. Хонза знал, что ему сейчас бока намнут за то, что рот без позволения раскрыл, но ему уже было все равно. Все одно умирать…

Воины рванули было к наглецу, поднимая над головой дубинки, но жупан коротким рыком остановил их. Он с кривой усмешкой посмотрел в лицо Хонзе. Он явно его узнал. Над толпой установилась звенящая тишина. Наконец-то неизбежное дошло даже до самых недалеких, и по толпе каторжан прокатилась безмолвная волна липкого ужаса. Тут многие видели смерть и сами не раз дарили ее другим. Но умирать связанным, как баран… Это было невыносимо страшно даже для той публики, что стояла здесь.

— А зачем мне тебя, поганое отродье, в живых оставлять? — спросил жупан.

— От стражи слышал, что германцы сюда идут, боярин, — окрыленный надеждой, ответил Хонза. — Оружие дай! Умру в бою и попаду в Ирий, как воин.

— А коли сбежишь? — поднял густые брови жупан.

— Клятву на крови дам! — уверенно ответил Хонза. — Жизнью близких поклянусь! Мать и сестер сослали, братья младшие в Сотне службу несут, они мальцы еще. Я не нарушу слово, боярин!

— Кто еще хочет в бою умереть? — рыкнул жупан Горазд, глядя на толпу узкими щелками глаз. Солнце било ему в лицо. — Подними руки!

— Хм! — задумался жупан. — Все! Ну, надо же! Тогда слушай мою команду! И если хоть слово забудете, пеняйте на себя! Я вас, сволочи, душегубы и изменники, ненавижу всей душой! Но если вы по три головы германцев принесете, то все вины с вас списаны будут. А за каждую следующую по рублю серебром заплачу. Как война закончится, валите с деньгами из княжества на все четыре стороны или садитесь на землю и живите, как честные люди. Вы перед законом чисты будете.

— О-ох! — выдохнули люди, уже приготовившиеся к смерти. — По рублю!

— Вы что думали, у меня для вас одни подарки, сучьи дети? — ревел Горазд. — Слушай дальше! Приказ нарушил — смерть! Отступил в бою — смерть! Оружие потерял — добудь в бою. Не добыл — смерть! Один убежал — смерть всему десятку! Вы, хромой суки выкидыши, от меня и на дне морском не спрячетесь. Вас с того света ко мне привезут! Я за ваши головы такую награду заплачу, что ромейского императора дочку с таким приданым не стыдно будет замуж отдать. Всё поняли? А если поняли, то сейчас вас развяжут и в пещеру отведут. Только сначала на капище, клятву давать. Кровью клясться будете, пропащие вы души. Самой Моране!

— Как в пещеру? — крикнул кто-то из толпы. — Опять в пещеру?

— Так ведь ночи холодные еще, — удивленно посмотрел на толпу жупан. — А в пещере тепло! Куда я такую ораву дену? Как враг подойдет, оружие получите.

Гомонящая толпа подставляла связанные руки воинам из четвертой тагмы, что будут оборонять город. Каторжане и не думали, что так всё повернется. Они возвращались назад, туда, где, судя по запаху, уже готовился непривычно обильный и вкусный обед. Даже вроде как мясом оттуда тянуло. Жизнь начинала налаживаться, и самые отпетые душегубы одобрительно хлопали Хонзу по плечу. Молодец, мол, парень! Голова!

— А ведь князь знал, что так будет, — удивленно сказал Горазд Вацлаву, с усмешкой наблюдавшему за развернувшимся перед ним действом. — Сказал, что кто-нибудь обязательно все поймет и вызовется кровью искупить.

— Я этого Хонзу хорошо помню, — ответил Вацлав. — Умный парень, далеко пошел бы. Жаль его. Хотя… изменника жалеть, только лишнего врага себе наживать. Лучше сразу прикончить. Кто его сюда отправил?

— Судья Волк, — усмехнулся жупан. — Пусть говорит, эта сволочь перед смертью помучается. Истинный зверь! Нет, чтобы просто повесить…

Судью Волка Горазд помнил еще мальцом и качал его на коленях. Они с Гораном в одной веси жили, в соседних землянках. И его, и других свирепых судей Ворона и Тура он помнил тощими, вечно голодными мальчишками, которые искали птичьи яйца и били острогой рыбу в реке, что текла неподалеку от их деревушки.

— Ты помнишь, что еще князь сказал? — напомнил Вацлав. — Люди готовы?

— Да помню, конечно, — оскалился жупан. — Не упустим…

Следующее утро было нерадостным. Каторжане проснулись от истошных криков. Десяток недоумков, решивших бежать сразу, как только получили волю, уже корчились на кольях. Еще одного травили молодыми собаками, явно натаскивая псов на человека. Бедняга был искусан и зажимал кровь, которая хлестала из прокушенной жилы на ноге.

— Хорош! — крикнул жупан, командовавший экзекуцией. — И этого на кол!

— Пощади, боярин, — заскулил тот. — Отслужу! Пощади!

— Ты самой Мораной поклялся!- сурово посмотрел на него Горазд. — За такое богохульство лютая смерть положена! Взять его!

Каторжане угрюмо смотрели, как стража повалила вопящего беглеца на землю и деревянным молотком сноровисто вбила ему в задницу кол. Низкий вой на одной ноте прервался коротким вскриком, когда кол рывком подняли, поставили в яму и начали засыпать, трамбуя рыхлую землю и камни древками копий.

— Ты, сволочь, долго теперь подыхать будешь, — с удовлетворением посмотрел на работу подчиненных Горазд. — Кол тупой, черева твои целы. Еще германцев увидеть успеешь. Мы их к завтрему ждем, так что никуда не уходи. Ха-ха! Ты! — ткнул он в Хонзу. — Ко мне, бегом!