Князь Мышкин и граф Кошкин - Ирина Курбатова

–А что за книгу тебе Леший дал?

–Китайского философа одного. Лао Цзы. Название переводится, как «Книга о Пути и Силе». Собственно Лао Цзы–это даже не имя. Прозвище. Лао Цзы означает «мудрый старец». Есть, правда, версия, что автор не один человек, а несколько. Неважно. Из этой книги целое философское учение возникло, даосизм. На Востоке много чего есть. Даосизм, конфуцианство, дзен–буддизм. Мне Леший много рассказывал. А знаешь, почему его «Лешим» прозвали? Он почти весь Восток пешком исходил. В Индии был, во Вьетнаме, Японии, в Китае пять лет жил, в Шаолине два.

–Значит, ты поклонник восточной философии?

–Философии поклонники не нужны, она не примадонна. Это она людям нужна. Восточная или какая другая. Главное, чтобы думать заставляла.

–По–твоему, без философии жить вообще нельзя?

–А без нее никто и не живет. У каждого человека своя философия. Хорошая или плохая–это уже отдельная песня.

–Этому тебя тоже Леший научил?

–Зря иронизируешь. Ты думаешь, он бесхребетно добренький? Этакий всепрощенец. Да ничего подобного! Просто человеку обязательно надо дать шанс. Но только один. Потому как, если с одного раза ничего не понял, то объяснять бесполезно. Точно знаю, не дай бог, он меня в пьяном дерьме второй раз увидел, пальцем бы не пошевелил.

На улице давно рассвело и солнце, со свойственным ему нахальством, агрессивно лезло в помещение. Я посмотрела на часы. Девять. Двенадцать часов просидели.

–Поздно уже. Мне уходить пора.

–Точнее рано,–улыбнулся Чопор,–а уходить,–он выглянул в окно,–теперь можно,–Ну–ка, иди сюда. Вон, видишь, дорожка между деревьев за дом поворачивает? Там метров через пятьдесят подземный переход, по нему прямо в метро попадешь.

–Поняла. Интересно, а сумка–то моя где?

–Сейчас принесу.

Я оглядела место, где провела последние двенадцать часов. Стол, малюсенькие чашечки, а рядом глиняный чайник на высокой подставке–Гайвань… Уютные китайские фонарики. Бедненькие! Вас же выключить забыли. Шелк. Кругляши мигнули мне благодарно. Хорошее место. Спокойное.

–Держи свой ридикюль.

–А у тебя, правда, день рождение было?

–Опять?–Чопор скорчил зверскую физиономию и расхохотался,–Клевая днюха получилась. Давно у меня такой не было.

–Спасибо.

–Ладно, давай без слюней,–толчок в спину,–Выход прямо. Бывай, геноссинг. И вот еще что……., ты аккуратнее с бросками на дальность–то. Голова дана, не только чтобы картуз носить.

Последнее, что я увидела в этой квартире, был огромный плакат над входной дверью, а на нем черным фломастером: «На правах рекламы–ТЫ КОЗЕЛ!».

***

Метро, на самом деле, оказалось недалеко. Народу в вагоне было мало, я с размаху плюхнулась на свободное место и вытянула ноги в проход. От вчерашней злости не осталось и следа. Сейчас приеду и…… Ой, ё–ё–ё….! Сегодня же годовщина тети Кати! Димка наверняка уже на кладбище, и отец тоже.

Да, они были там. Оба. Сидели у могилы. Между ними на скамье стояла железная фляжка и два стаканчика. Отец смотрел на памятник, а Димка наверх. Туда, где покачивались кроны молоденьких рябинок. «Амелина Екатерина Васильевна» и все. Белый мрамор, золотые буквы, ни даты рождения, ни даты смерти. Так отец захотел. Мы не спорили.

Я пристроила у памятника заморенные жарой герберы, погладила надпись, потом взяла фляжку. Димка протянул мне бумажный стаканчик. На фляжке гравировка: «Антоше на долгую память. Катя». Вот ведь как, был человек…….. Глаза защипало. От коньяка что ли? В горле комок. Я на скамью. Вдох–выдох, вдох–выдох. Димка за руку взял. Вроде легче.

–А могила прибранная. Ты что ли приезжал?

–Отец. На пасху. И в июне еще,–он забрал у меня стаканчик и поставил к остальным на лавку,–Теперь давайте все вместе маму помянем. Она нас любила. Пап?….

–А?–отец, как очнулся,–Да, да, конечно, любила…. Помянем,– залпом выпил коньяк, а потом уперся локтями в колени, и голову на ладони положил.

–Пап, пап… Тебе плохо?

–Не надо,–Димка встал и потянул меня за собой,–Пошли отсюда. Пусть один побудет.

Кресты, кресты, плиты мраморные…. «Покойся с миром», «Любимому от любящей», «Путь твой недолог, но памятен»…. При жизни ссорились, наверное, может быть, даже дрались, а потом раз и всё, и ничего уже не поправишь.

–Он звонил. Я сказал, что ты к матери поехала.

–Ты про кого?

–Не балагань, не в цирке.

–Ох, Димон, ты меня понимаешь как никто. И вообще, ты самый, самый хороший.

–Это у тебя алкогольное.

–Нет, правда, правда. И я понимаю тебя лучше всех. Сам же говорил.

– Ну, говорил.

–Димк, раз уж мы такая идеальная пара, давай поженимся.

–Запросто. В юридическом плане мы не родственники.

–Ага, и в медицинском тоже. Брак будет счастливый, проживем долго и умрем в один день. Я научусь штопать носки и готовить.

–Не–е–е….. Готовить буду я. Иначе мы может, и умрем в один день, но быстро.

–Фу! Вы, батенька, циник.

–Знаешь, Фуф, давай–ка, оставим этот вариант на потом. Так сказать, для отступления на заранее подготовленные позиции.

–А, что он сказал?

Димка замялся,–Вообще–то он звонил не тебе, а мне. Хотел узнать какой у нас на юрфаке конкурс. Родственник у него в юристы решил податься. И все это во втором часу ночи. Прикинь!

–А ты?

–Ну, я… Да мне ночью подобные вопросики обычное дело. Разъяснил спокойно, у нас, мол, круто, каждый год не меньше пятидесяти на место. Но если поступать в непрофильный вуз, в любой, где юрфак есть, то проще. В пед, например, или в твою «текстильную лавку». Только «подробности» выяснить не у кого, потому как на текущий момент ты у матери, с визитом «доброй воли».

–А дальше что?

–Ничего. Он извинился и спокойной ночи пожелал. Чикса ты безбашенная! Чего все время в перпендикуляр лезешь? Не можешь жить спокойно, иди в каскадеры. Хоть какая–то от тебя польза.

–Ты чего орешь? На правах старшего что ли?

–На правах умного. Тебе же все по фиг.

Обиделся. Имеет право. Я та–а–а–кая свинья! Шлялась, бог знает где. На кладбище опоздала.

–Ди–и–и–м?–молчит,–Д–и–и–м?–бесполезно. Я осторожно потыкала пальцем в свирепую братскую спину,–Прости меня, пожалуйста,–голову повернул, а глаза недоверчивые,–Я не прикалываюсь, я серьезно. Прости.

–Я после его звонка до утра на измене просидел. То, что ты не у матери, стопудово. Наташка отпадает. Котов бы знал. На дачу рванула, так утром же на кладбище….. Хотя, от тебя всего можно ждать….

–Димочка, родненький, обещаю, больше не буду. Признаю, я эгоистка и сволочь.

–Дура ты малахольная. А башку, зачем в чернила макала?

–Чего плохо?

–Тебе идет. Но за просто так, ты бы на это не решилась.

Кладбище кончилось. За оградой, прямо от ворот начинался торговый ряд. Благообразные бабульки продавали мелкие ритуальные принадлежности и разнообразный сопутствующий товар. Живые и бумажные цветы, небольшие лопатки, грабельки, пластмассовые лейки, декоративную рассаду, были даже венки. В количестве трех штук, разного размера. Висели прямо на кладбищенских воротах. У входа на кладбище дежурили три тетки неопределенного возраста. Эти предлагали посетителям небольшие иконки, свечи и брошюрки церковного содержания. Одеты они были скромно, длинная юбка, кофта с длинными рукавами, на