Последний бросок на запад - Егор Овчаренков

— Рано или поздно начнут стрелять из всех, — сказал Дима. — Когда станет ясно, что и как, подберемся поближе и закидаем гранатами.

— Ну давай, бери своего Бирюка и еще пятерых снайперов. Расставь их и… — Ивица взглянул на часы, — через сорок минут начнем атаку. За это время расставим на высотах минометы.

Емельянов молча развернулся и бодрым шагом отправился выполнять приказ.

Сквозь оптический прицел Бирюк ясно видел сонное лицо хорвата. Повесив автомат рядом с собой на дереве, тот прохаживался перед большим белым зданием.

— Ну что, — спросил Бирюк, увидев, как тот сладко зевает, — не выспался?

Взяв винтовку на изготовку, снайпер поудобней устроился на раскисшем снегу между камней, прицелился, вжав щеку в полированное ложе.

Выстрел разорвал тишину, прокатился по низине, эхом вернулся от окрестных лесов. Хорват, непонимающе озираясь, суматошно вздернул затвор автомата. Не соображая, с какой стороны угрожает опасность, он бросился под навес, что-то истошно вопя.

— Бля… — сказал немногословный Бирюк, еше раз утопив спусковой крючок винтовки.

И тотчас второй раз треснул выстрел, и хорват под навесом странно подпрыгнул, качнулся назад, вскинул руки, в смертельном отчаянии хватаясь за голову. Выпустив из рук автомат, он зашатался, точно пьяный. Затем, спотыкаясь на каждом шагу, он пошел вперед, пока не упал, уткнувшись лицом в обледенелый сугроб. Снег вокруг его головы стал покрываться красными пятнами…

— Хм, впервые промазал, — отметил Бирюк и виновато посмотрел на Емельянова.

Рядом засвистели хорватские пули, и сбитая хвоя посыпалась на головы русским.

Но тут раздались мощные взрывы, потрясшие город. Местные жители с криками стали разбегаться, надеясь укрыться от мин и пуль в подвалах.

Матери в ужасе хватали детей, прижимая их к себе. Двери и окна поспешно закрывались.

Через четверть часа несколько зданий были поражены. Некоторые из них вспыхнули, но никто, конечно, не спешил их тушить. Все попрятались, моля деву Марию и всех католических святых спасти их и направить на четников небесную кару.

Ивица, с довольным видом следящий в бинокль за разрушениями, приказал подошедшему к нему Емельянову:

— Ты с остальными русскими пойдешь первым.

Около восьми утра в город вошла передовая часть сербского отряда.

Наемники короткими перебежками, прячась за стенами домов, стали приближаться к центру города — там была казарма усташей и склад боеприпасов.

Горожанко шел впереди, внимательно глядя по сторонам, делая предупредительные выстрелы по окнам.

— Осторожно! — воскликнул Дима, следовавший за ним.

Тот моментально пригнулся, спрятавшись за невысоким забором. В тот же миг раздалась автоматная очередь и со стены, возле которой он только что находился, посыпалась штукатурка, сбитая пулями.

Горожанко с невозмутимым лицом достал фанату, зубами выдернул предохранитель и бросил ее на веранду соседнего дома. Взрыв поднял в воздух снег, щепки и стекло.

— А-а-а!.. — послышался и тут же смолк чей-то крик.

Горожанко поднялся и, направив ствол автомата в ту сторону, с силой вдавил спусковой крючок.

— Достаточно! — сказал подошедший Емельянов, положив ему руку на плечо.

И, внимательно осматриваясь по сторонам, они пошли вперед мимо пылающего здания.

Плотный минометный огонь сербов не прекращался ни на минуту, накрывая то одну, то другую часть города, где могли быть хорватские солдаты.

Улица, по которой сейчас двигались наемники, была уже исковеркана многочисленными воронками.

Где-то впереди, немного правее, послышалась пулеметная очередь.

— Давай туда, — сказал Емельянов, махнув рукой шедшему следом Чернышеву.

Вадим согласно кивнул головой.

— Четники идут за нами? — спросил он.

— Да.

— Вечно они прикрываются нашими спинами…

— Ладно тебе. Давай аккуратнее, видишь тот дом?

Чернышев внимательно всмотрелся в двухэтажное строение, стоявшее невдалеке на площади. Оно было не тронуто взрывами, даже все окна были целы.

— Видишь окно, — сказал Емельянов. — Небольшое такое, на втором этаже.

— Вижу, вижу, — ответил Вадим, — оно еще открыто.

— Как ты думаешь, оттуда можно вести огонь?

Трудно было найти более подходящую позицию для пулеметного обстрела.

— Думаю, что можно…

Емельянов махнул остальным русским, показывая на дом.

— Давайте вокруг него!

Харьковчанин перемахнул через ближайший забор, собираясь подобраться к дому через сад, а Дмитрий с Вадимом пошли прямо по улице, прячась за забором.

Когда до здания оставалось метров двадцать пять — тридцать, снова раздалась пулеметная очередь. В нескольких сантиметрах от Диминой головы зацокали пули.

— Вот суки, — пробормотал он, прижимаясь к ненадежному с виду заборчику.

Слева, на проезжей части, стояла какая-то легковушка. Чернышев упал на тротуар, быстро закатился под машину, поднявшись на колени уже по ту сторону автомобиля.

Раздался звон разбиваемого автомобильного стекла, и брусчатка покрылась мелкими блестящими осколками. Через секунду кузов машины дернулся и накренился — видимо, одна из пуль пробила переднее колесо.

— Емеля, — крикнул Вадим, — давай, я прикрою!

Дима кивнул и стал ползком пробираться вперед. Добравшись до угла, он отстегнул от пояса три фанаты, положил их перед собой и стал дожидаться удобного момента.

Строчивший сверху крупнокалиберный пулемет не умолкал ни на минуту. Искореженный остов автомобиля, за которым прятался Вадим, угрожающе скрипел и дергался при каждом попадании.

Наконец дуэт очередей перешел в трио — к действию приступил Горожанко. На какой-то момент пули пёре-стали бить по автомобилю — хорватский пулемет переключился на подошедшую подмогу.

— Давай! — знаком показал Вадим.

Емельянов осторожно выдернул из гранаты чеку и, быстро поднявшись на ноги, швырнул ее, целясь в открытое окно.

Раздался взрыв, из окна полыхнуло огнем, и тут же пулемет затих.

Выждав несколько секунд, Чернышев выбежал из-за своего укрытия и быстро догнал друга, приближавшегося к дому.

— Через двери?

— Да! — ответил Дима.

Емельянов подошел к входной двери коттеджа. Прислонившись к стене, он крепко сжал в руках автомат. Чернышев, уперев приклад в плечо, нажал на спуск. В стороны посыпались щепки, замок искривился под ударами пуль и вовсе вывалился почему-то наружу.

Дима резким движением распахнул дверь и ворвался внутрь, тут же открыв огонь из своего автомата — во все стороны брызнуло стекло, полетели щепки отколотой пулями древесины.

Однако стрельба была напрасной — как выяснилось, в гостиной никого не было. Это была большая, просторная комната, посередине которой стоял мягкий кожаный диван. Напротив него высился огромный телевизор. На журнальном столике было много початых и непочатых разнокалиберных бутылок. Бренди, виски, коньяки…

Справа, за открытой дверью, виднелась кухня. Там на столе стояла включенная, судя по горящему красному огоньку индикатора, кофеварка.

Сразу против входа находилась винтовая лестница, которая вела на второй этаж. Левее были три расположенные по одной стороне двери.

Подойдя к первой, Емельянов распахнул ее ударом ноги. Это была спальня. Кровать была не застелена, на белом ковре валялась раскиданная одежда… Закрыв дверь, он посмотрел на Чернышева, который выходил из другой комнаты.

— Никого?

— Никого!

— Давай в третью, потом наверх…

В следующей комнате находилась женщина. Она была бледна, как мел, и прятала за спиной двоих детей.

Не увидя здесь никакой опасности, Емельянов аккуратно закрыл дверь и, махнув рукой Вадиму, пошел по лестнице, стараясь двигаться бесшумно.

Не успел он преодолеть и половину пути, как раздался выстрел, и над его головой просвистела пуля. Сбив деревянную дощечку, из которых был собран резной орнамент, украшавший лестницу, она застряла в перилах.

Емельянов замер. Затем отстегнул от пояса фанату и швырнул ее наверх. Через несколько секунд раздался взрыв, истерический женский вопль внизу, детский плач и грохот разбиваемого стекла — большая хрустальная люстра в гостиной на первом этаже не выдержала и упала на стол, сокрушая бутылки.

Через мгновение Емельянов был на втором этаже, судорожно сжимая в руках готовое в любой момент выстрелить оружие. Но это было уже ни к чему: комната, искореженная двумя взрывами, напоминала кровавую мясорубку. Оторванная рука валялась на кровати. Ее кисть продолжала сжимать пистолет, и Дмитрий отметил, что рука была неестественно-белой — точно из мрамора.

Тело, нашпигованное осколками, лежало в углу. Из живота вылезли кишки. Стены и даже потолок были забрызганы кровью. Пух из разорванной взрывом перины снежинками кружил по комнате, оседая на липком окровавленном теле…