Та, которой не должно быть… - Лариса Соболева

– Моя фамилия Фирс, – представился он, лукаво щурясь.

Жанна многое переосмыслила за прошедший год, а главное – научилась видеть то, чего раньше не замечала, или ей нравилось не замечать. Придурок Фирс вот так с ходу решил пофлиртовать, отсюда глаз хитрый, улыбочка пошляка – он переоценивает свои возможности. А ей раньше нравились ухаживания всех подряд, нравились комплименты даже подобных типов, с которыми ничего и никогда не могло быть.

– Да, я знаю, – холодно сказала она, дабы сразу обозначить между ними границу. – Ваши условия мне известны, я согласна. Но! Если информация будет достоверная и полезная мне, идет?

– Okay.

А он смешной: видно же, что русских слов знает маловато, а туда же – в английскую речь лезет.

– Вы водитель Мирзоева, наверняка вам многое известно…

– Все, – вставил Фирс, чтоб у девушки не осталось сомнений насчет его компетенции.

– Okay, – сказала Жанна, раз ему нравится английский. – Год назад на дачах убили семью по фамилии Плещеевы. Кажется, в числе подозреваемых фигурировал ваш босс и… его компаньон Заваров.

– Было такое.

– А основания подозревать их были?

– Ммм… – выпятил он толстую и влажную губу. – Подозревать, девушка, можно кого угодно, а по фактам – ничего не иметь.

– Поставим вопрос иначе: вы что-нибудь знаете о причастности Мирзоева и Заварова к убийству на даче? (Он то ли вспоминал, то ли не решался выложить правду.) Все же они хотели отнять бизнес у Плещеева…

– Слушай, тебя как зовут?

– Ольга, – солгала Жанна и объяснила свой интерес к событиям на даче: – Я племянница Плещеевых.

– Так вот, Оля, эта парочка не разменивается на мелочи.

– Вы считаете мелочью трехэтажное здание в центре города с высоким пешеходным трафиком?

– Да что там того здания… – сморщил он нос. – Из старого фонда, площадь небольшая. И не тот у них уровень, дорогуша. Вытурить из домика, хоть в десять ярусов, сейчас сложно, но возможно. Для этого есть другие способы, например, разорение, чем и развлекается небезызвестная вам сладкая парочка.

– Но я знаю точно, что между Плещеевым и «парочкой» был конфликт.

– О! – поднял Фирс указательный палец. – Конфликт – это совсем другое дело. Но мне об этом ничего не известно.

– А говорил, знаешь все, – поддела его Жанна, тоже перейдя на «ты».

– Все, что обсуждалось в моей тачке, – поправил Фирс. – Твоей теме не посвящали много времени.

– И все же посвящали?

– Ну, так! Оба не хотели, чтоб все считали, будто они пришили людей на даче. Слушай, я могу узнать про это, если тебе надо.

– Надо. Но меня смущает одна вещь…

– Какая? Говори, не стесняйся.

– Ты готов продать любые сведения о своем хозяине… и не боишься его? Он, говорят, мстительный.

Фирс расхохотался в голос, отсмеявшись, сказал, но уже без веселости:

– Боялся – да. Теперь хватит, отбоялся. Ну, пока, Оля…

Жанна проводила его долгим взглядом, пока он не скрылся за серой пеленой дождя, и повернула ключ в зажигании.

12

Детки не слышали, как мама вошла в квартиру, а она топала, дверью хлопала. Из комнаты сына доносилась музыка, то есть это были звуки, отдаленно напоминающие музыку, которые били по ушам, как будто на голову надели тазик и колотили по нему железным прутом. Алла, как часто случалось, хотела попросить Федьку убавить громкость, приоткрыла дверь и… остолбенела, глядя в неширокую щель, заодно любуясь способностями сына. Федька мастер, что ни говори, иначе малявка не пищала бы под ним, если б ей было плохо. Алла с минуту смотрела в дверную щель, потом ушла на кухню, поставила чайник – он, когда закипает, свистит, как Соловей-разбойник. А пока взбешенная мать достала из шкафа бутылку коньяка, налила полную рюмку и одним глотком, как делает Любаша, проглотила, не поморщившись. Алла опустилась на стул, машинально зашарила по столу, взяла подвернувшуюся сливу, откусила, зло ворча:

– Нет, какова малявка, а? Любовнички чертовые! Ну, погодите, я вас обоих… Господи, за что мне такое наказание? За что мне столько наказаний! Мало ему взрослых девок?.. Засранец!

Да, свист чайника услышали оба. Майка схватила Федора за уши и, отстранив от себя его голову, шепотом, глядя с ужасом в его глаза, спросила:

– Слышишь?.. Это что, Федя?

– Чайник, – прислушавшись, ответил он.

– А почему свистит?

– Потому что кипит.

– А кто его поставил кипеть? Ты?

– Не-а. Это ма… ма… Застукала нас! – Федька подлетел с кровати, будто его подбросил матрац. – Одевайся! Быстро!

Он натягивал джинсы, да вдруг вспомнил, что сначала надо бы трусы надеть, стащил назад. Майкина скорость раза в три превышала Федькину, не успел он молнию застегнуть на джинсах, а она уже кофточку поправляла – последнюю деталь из многочисленных одежек. Между тем чайник свистел, напоминая, что их секрет раскрыт, что обоих призывают к ответу.

– Выпусти меня, – зашептала Майка. – Я потихоньку уйду…

– Поздно. Вместе пойдем и… как будто ничего такого не было.

– Нет, ты лучше один… а я потом… завтра! Ой!.. Пусти, блин!..

Федя не любил спорить, не умел, аргументов не находил. Он подхватил за талию Майку, оторвал от пола и, держа ее под мышкой, понес на кухню. Перед входом поставил девочку на пол и втолкнул, затем вошел сам, выключил газ. Свист постепенно прекратился.

– Драсьте, – догадалась поздороваться с Аллой Майка.

Не получив ответа, девочка покосилась на парня, закусив губу, тот выступил вперед:

– Мы не слышали, когда ты пришла, мам.

Алла метнула в него взгляд-молнию, отчего можно свалиться замертво, но Федя мальчик крепкий, устоял. И вперил в мать невинные глаза! Это он умеет. Алла взяла сигарету, закурила. А она не курит, сигареты держит для подружек, ну и Федька таскает, если у него закончились.

– Не слышали они… Естественно! – фыркнула Алла и ехидно поинтересовалась: – Я не помешала?

– Нет… – ответили оба в унисон, переглянулись.

Малявка опустила длинные ресницы и, держа в кулаке большой палец другой руки, крутила его, крутила… Федька тоже беспрестанно поглаживал свою прическу зэка, поглядывая то на мать, то на… любовницей назвать это цветастое несчастье язык не повернется.

– Может, чаю? – предложил смущенно сынок, словно мама нежданно-негаданно заглянула к молодоженам, а они теперь не знают, чем занять дорогую гостью.

Алла яростно дымила. Малявка крутила палец, словно овца безобидная. А Федька, не дождавшись согласия матери, усадил Майку на стул и принялся неуклюже ухаживать за женщинами, выставляя из шкафа чашки с блюдцами, сахарницу…

– А, черт!..

Его попытка поймать крышечку, слетевшую с сахарницы, разбилась вдребезги, собственно, как и сама крышка, упавшая на кафельный пол. Федя суетливо, кое-как, собрал веником на совок кусочки фарфора, при этом «несчастье» на стуле двигало коленки в стороны, подняв их высоко, чтобы парню не мешали ее тонкие ножки подметать. А веник взять в руки не догадалась! Вся в папочку.

В чашках дымился чай. Пили только Майка и Федька, который отхлебывал громко, оба не поднимали на Аллу глаз. А ей что-то мешало объяснить: секс – после восемнадцати, а до – разврат. Да их убить мало! Обоих!

– Та-ак… – протянула она. Заметив, как оба шкодника ниже опустили головы и покосились друг на друга, Алла решительно начала: – Федя!.. Подай коньяк.

Струсила! Потому что боится. Да, боится потерять этого дурака. Фу, как противно!

Федька вскочил, свалив стул. Майка тут же вспорхнула и поставила стул на место. Сын угодливо налил в рюмку коньяку, даже лимон достал из холодильника – закусить маме, чего с ним раньше не случалось, ибо он привык, чтоб ему прислуживали. Алла выпила рюмку одним глотком, поплелась в свою комнату, но вдруг вернулась и выпалила с болью и слезой в голосе:

– Если она забеременеет, тебя посадят!

– Нет! – переполошилась Майка. – Мы предохраняемся…

– О, боже… – застонала Алла, уходя из кухни.

Рабочий день давно закончен, а в кабинете Ларисы царила унылость, возникающая, когда в работе образовывается тупик, знакомый каждому человеку. Валюша чертила на листе абстрактные узоры, у раскрытого окна курил Руслан. На подоконнике неплохо обосновался Виталий, он ограничился чаем, которым здесь потчевали в избытке. Озабоченная Лариса вертела в руках линейку, находясь на своем законном месте, именно ей принадлежала инициатива собраться на десять минут, выработать стратегию и… ничего в голову не пришло. Никому. Два часа вылетело в трубу, и Виталий застрял здесь, заехав за своей ненаглядной.

– Ребята, – поставив пустую чашку на стол Ларисы, нарушил затянувшуюся паузу он, – вам остается сходить к гадалке и погадать на картах.

– Не смешно, – строго бросила ему Лариса.

– Согласен: не смешно смотреть на вас, – парировал Виталий. – Вы ничего не высидите, потому что у вас нет главного – улик, хотя бы косвенных. Нет даже намека на улики! А свидетелей зря ругаете. Люди не готовы видеть смерть, но у них на глазах машина убивает пешехода – у свидетеля вследствие этого события шок. В таком состоянии человек не может отдавать себе команды: беги за машиной, смотри на номер, запомни. Это под силу людям с мощным волевым началом.