Маленькая хозяйка большой кухни - Ната Лакомка

была по-настоящему хороша. Она словно притягивала к себе – добрым, немного усталым, таким настоящим женским лицом, контрастами чёрного платья и белого тюрбана…

Разглядывая картину, я заметила, что на полотно села муха – сине-зелёная, тёмная, с блестящим тельцем и выпуклыми глазами. Она уселась прямо на белоснежное покрывало, и я невольно вздрогнула от омерзения. Мой дядя очень не любил мух, считал их разносчиками заразы и заставлял Эбенезера развешивать в комнатах пучки полыни и опрыскивать пол уксусной водой, чтобы отпугивать насекомых.

Я махнула рукой, прогоняя муху, но она не улетела, продолжая нагло сидеть на прежнем месте. Я снова махнула, одновременно подпрыгнув, чтобы точно достать до нахального насекомого. Пальцы мои коснулись полотна, картина качнулась и сорвалась с гвоздя, на котором висела.

Грохот был такой, что услышали, наверное, даже на третьем этаже. Испуганно замерев, я ждала, что сейчас прилетит с проклятиями и упрёками экономка, сбегутся все слуги, а потом и герцог де Морвиль явится узнать, что за переполох. И незадачливая Фанни Браунс будет с позором изгнана…

Но прошла секунда, другая, полминуты, а никто не спешил, чтобы застать меня на месте преступления.

Немного осмелев, я подняла портрет, сбросила туфли, пододвинула скамеечку, забралась на неё и попыталась повесить картину на прежнее место.

Гвоздь был забит высоко, поэтому мне не сразу удалось попасть на него верёвочкой. Но с третьей попытки всё получилось, я выровняла раму и хотела спрыгнуть на пол, когда заметила, что проклятая муха продолжала сидеть на белом полотне.

Это больше походило на колдовство, и я, как зачарованная, соступила со скамеечки на диван, чтобы поближе рассмотреть это чудо. Это и в самом деле оказалось чудом – то, что я приняла за живое насекомое, было всего лишь рисунком. Частью картины. Странный замысел художника, который для чего-то изобразил на картине муху. Причём, изобразил с такой достоверностью и чёткостью, что я разглядела даже тень от крохотных лапок.

Не веря собственным глазам, я дотянулась и погладила муху. Мой палец ощутил только лишь гладкость масляных красок. Только лишь… Но зачем выписывать муху на таком замечательном портрете?..

Удивлённо покачав головой, я продолжала смотреть на этот непонятный шедевр, как вдруг позади раздался гневный окрик:

- Что это вы делаете, позвольте спросить?!

Оглянувшись, я увидела госпожу Пай-Эстен, которая застыла на пороге, и лицо её выражало одновременно и ужас, и гнев, и возмущение.

- Простите… - пробормотала я, спрыгивая с дивана и поспешно натягивая туфли. – Картина упала, я всего лишь повесила её на место…

- Кто вам позволил… - начала дама грозно, но на полуслове замолчала и потянула носом. – А это что? – спросила она, и лицо её из гневного стало тревожным. – Где Дорис?! – экономка устремилась в кухню, стуча каблуками.

Помедлив, я побежала следом и почти сразу почувствовала едкий и такой узнаваемый запах подгоревшей еды.

Я успела как раз в тот момент, когда госпожа Пай-Эстен схватила щипцы, рывком сняла с каминной решётки жаровню и заметалась, не зная, куда бы её поставить.

- Давайте сюда! – сообразила я, схватив с полки огромную сковородку с низкими бортиками и поставив её на стол.

Экономка со стуком и грохотом опустила жаровню на сковородку и теми же щипцами сразу сняла крышку.

Это было совершенно лишнее, но госпоже экономке, видимо, нужно было лично убедиться, что всё погибло.

Вернее, погибло не всё – если срезать мясо сверху, то как раз набралось бы на ужин для кошечки.

- Где Дорис? – спросила госпожа Пай-Эстен свистящим шёпотом, разглядывая при этом тушку зайца в подливе.

Вернее, в том, что от неё осталось. Сама тушка тоже выглядела не очень. Не говоря уже об ароматах гари.

- Вы у меня спрашиваете? – вежливо уточнила я, и когда экономка с молчаливым бешенством кивнула, честно призналась: - Простите, понятия не имею. Когда я зашла в кухню, здесь никого не было.

- А снять жаровню вы не догадались? – теперь экономка заговорила громче, но приятнее её голос от этого не стал.

Она шипела, как змея, и я на всякий случай отступила, потому что в руках у неё были тяжёлые щипцы – от таких лучше держаться подальше.

- Не догадалась, - покаялась я, разводя руками. – Но не будете же вы обвинять в этом меня? – я кивнула на испорченное жаркое.

Раздались взволнованные голоса и топот башмаков, а потом в кухню ворвалась Дорис в сопровождении двух служанок, которых я видела утром, когда они месили тесто. Лицо у кухарки было перепуганным, первым делом она бросилась к жаровне, увидела останки зайца и запричитала так, будто ненароком зажарила любимые туфли.

- Где это вы все были, позвольте спросить? – поинтересовалась госпожа Пай-Эстен свирепо и ещё более свирепо уставилась на служанок.

- Сэр Пух сбежал, - пролепетала Дорис, от огорчения хлопая себя ладонями по щекам. – Леди приказала отыскать его немедленно.

- Отыскали? – ядовито спросила экономка.

Кухарка удручённо покачала головой.

- Чудесно, - подытожила госпожа Пай-Эстен. – Только пока вы были заняты пустыми поисками, дорогая Дорис, заяц сгорел. Что будете подавать на обед его светлости?

Захлопав глазами, кухарка неуверенно ответила:

- У нас есть говяжья голяшка, мэм.

- Говяжья голяшка?! – возмущению экономки не было предела. – Вы хотите предложить его светлости вульгарную говядину вместо дичи? Это после того, как он сказал, что желает к обеду зайца? Вы в своём уме, Дорис?

Бедная Дорис схватилась за голову, будто хотела проверить, в чьём же уме она сейчас – в своём или в чужом.

- И сколько, по-вашему, будет готовиться этаголяшка? – добивала кухарку госпожа Пай-Эстен.

Добивала лишь словами, разумеется, хотя щипцы всё ещё держала в руках и потрясала ими, как мечом.

Было странно и смешно смотреть, как тощая, словно спица, экономка наступала на дородную кухарку, которая при желании могла бы прибить важную госпожу щелчком. Но кухарка пятилась и бормотала что-то, пытаясь оправдаться, только оправдания никто не слушал.

- Это будет стоить вам месячного жалования, дорогая Дорис, - заявила госпожа Пай-Эстен и, наконец, положила щипцы на стол, достав платочек и брезгливо вытирая пальцы. – Делайте что хотите, но чтобы через час обед милорда был на столе. Через час. Вы слышали? – она обвела нас всех взглядом, будто желая убедиться, что мы поняли весь ужас положения, испуганы, раздавлены и подадим его светлости герцогу де Морвилю собственные сердца на блюде, если говядина не успеет приготовиться.