Слепой стреляет без промаха - Андрей Воронин

Через двадцать минут петляния по московским ночным улицам Соловьев въехал в арбатский переулок, через подворотню загнал машину во двор и затормозил прямо у подъезда. Сунув за пояс пистолет, одернув свою неизменную вельветовую куртку, в которой он любил ходить, когда был не на службе, и спокойно вошел в подъезд пятиэтажного кирпичного дома.

Подойдя к лифту, Соловьев хлопнул себя по лбу: он вспомнил, что Глеб ему не откроет без предварительного звонка по телефону.

– Чертова конспирация, – зло буркнул полковник, вышел на улицу, сел в машину и снял трубку.

Предупредив Глеба, он вернулся в подъезд и поднялся на дребезжащем лифте на пятый этаж. Преодолев один лестничный пролет, Соловьев оказался у нужной двери Она медленно открылась, и Сергей Васильевич вошел в мансарду. В руках у него была кожаная папка банкира Бортеневского В мастерской было полутемно, пахло кофе и коньяком, негромко играла музыка – Как ты, Глеб? – поинтересовался Соловьев.

– Уже все в порядке. Понемногу пришел в себя, – улыбнулся Глеб Сиверов – Ну-ну. Сильно задело?

– Изрядно, – сказал Глеб, вспомнив рану.

– Укол сделал?

– Да, конечно, – Глеб небрежно махнул рукой Соловьев посмотрел на светильник, в котором горела только одна лампочка.

– А чего ты сидишь в потемках?

– Так легче приходить в себя. От яркого света режет в глазах.

Соловьев вспомнил, почему Глеб имел кличку «Слепой» – ему никогда не нравился яркий солнечный свет, зато он как никто другой прекрасно ориентировался в темноте. В темноте он видел так, словно у него на глазах был прибор ночного видения. Соловьев усмехнулся.

– Ты при таком свете, наверное, даже можешь читать?

– Не знаю, не пробовал. Но думаю, смогу.

Глеб поставил на стол еще один широкий стакан и бутылку с коньяком, принес кофейник и две маленькие чашечки.

– Кофе выпьешь? – заглянув в глаза Соловьеву, спросил Глеб.

– И от кофе и от коньяка не откажусь, так как дело почти закончено.

– Почему почти? – Глеб возился с кофейником и говорил, не оборачиваясь к другу.

– Потому почти, что еще не ясно, следует продолжать операцию или нет.

– Ладно, садись, потом расскажешь.

Соловьев опустился в мягкое кресло, в котором только что сидел Глеб, а тот правой здоровой рукой подвинул кресло потяжелее и устроился напротив.

Соловьев наполнил чашки дымящимся кофе и посмотрел на кожаную папку, сиротливо лежащую на краю стола.

Глеб перехватил взгляд.

– Там деньги? – спросил Сиверов.

– А как ты угадал?

– Это несложно, – ответил Глеб, – у тебя всегда блестят глаза, когда в твоих руках деньги, и кажется, что ты вот-вот заплачешь от счастья – Да ну тебя к черту, Глеб, – усмехнулся полковник Соловьев, – но там действительно деньги.

Он взял папку, мягко прошуршала открывающаяся молния, и на стол легли два темно-синих конверта.

– Здесь ровно пятьдесят тысяч, – сказал Соловьев, – Это твой гонорар.

– И кто это так хорошо платит? – улыбнулся Глеб, бросив короткий взгляд на конверт, а затем – на сильно похудевшую кожаную папку.

– Думаю, ты знаешь, кто заплатил.

– Догадываюсь: банкир Бортеневский.

– Да, он, – спокойно подтвердил полковник Соловьев.

– Что ж, я рад.

– А теперь плесни-ка коньяка, – сказал Соловьев. Глеб левой рукой взял бутылку и аккуратно налил, следя, дрожит ли горлышко. Он хотел проверить, хорошо ли работает его рука.

Пальцы слушались, рука сгибалась. Наполнив до половины стаканы, Глеб поставил бутылку на середину стола.

– Что, проверял руку?

Сергей Соловьев посмотрел на окровавленную рубаху, валявшуюся на полу.

– Да, проверял. Не люблю, когда пальцы меня не слушаются.

– Остался доволен?

– Да, – просто ответил Глеб.

Они подняли стаканы и, глухо чокнувшись, пригубили коньяк.

– Я закурю с твоего разрешения? – сказал Соловьев.

– Кури, если хочешь, – Глеб повернулся и коснулся Пальцем левой руки кнопки напольного вентилятора.

Лопасти завертелись и исчезли, будто бы их не было. Легкое приятное жужжание заполнило тишину мансарды.

– А теперь расскажи, как все было. Только с подробностями. Так, чтобы я был в курсе всего.

Глеб пожал плечами.

– Честно говоря, не хочется вспоминать.

– Надо, Глеб, – сказал Соловьев.

– Если надо, то слушай.

Глеб отхлебнул кофе и, посмотрев на конверт с деньгами, сказал:

– Младшего брата Мартынова пришлось убить, но он был не один в квартире.

Там был еще телохранитель.

– Небритый? Его тоже пришлось убить? – спросил Соловьев.

– Да, конечно. Но следов я там не оставил. От Цыгана я узнал, где находится девочка.

– И где она была?

– На его даче. Там пришлось попотеть. Правда, охраняли ее непрофессионалы, но их было много. Шесть человек, я убрал пятерых, шестого они убили сами.

Именно шестой меня и ранил.

– А ты говоришь, непрофессионалы.

– Если бы не девочка, я думаю, все обошлось бы без моей крови. Кстати, как она?

– Да с ней все в порядке. Ее, наверное, уже накормили, вымыли и уложили спать. Она называет тебя дядей Федором и говорит, что все было как в кино.

– Не совсем как в кино. Но, наверное, похоже. Ей виднее.

Глеб допил свой коньяк и взялся за кофе. Соловьев сидел, понуро опустив голову. Глеб ждал, что же скажет его друг. Но тот упорно продолжал молчать.

– Серега, мне не нравится выражение твоего лица. Ты чем-то озабочен?

– Нет, все в порядке. Просто я очень устал.

– Ну, устать и я устал.

– Если все будет хорошо, ты можешь снова уехать куда-нибудь отдыхать. Но необходимо, чтобы несколько дней ты побыл в городе, и чтобы я мог тебя найти.

– Ты думаешь, Мартынов предпримет какие-то действия против Бортеневского?

– Я в этом просто уверен. Тем более, он не настолько глуп, чтобы не понять, что девочку спасала не милиция, а профессионалы, нанятые банкиром. И тем более, что он не простит убийства своего младшего брата.

– Ты, как всегда, рассуждаешь логично. Недаром ты считался хорошим аналитиком.

– Да ладно тебе, Глеб, шутить, – сказал полковник Соловьев, взял бутылку и наполнил свой стакан до половины, – давай еще немного выпьем, расслабимся.

– Я больше не буду. Я уже выпил до твоего прихода, плечо болело.

– Понятно-понятно. Может, тебе стоит показаться врачу?

– В этом нет необходимости. Рану я обработал и думаю, что вскоре она затянется. Кость не задета. Просто повреждена мышца сквозным ранением.

– Как ты считаешь, что подумает питерская милиция, когда увидит, что ты наворотил? – задал вопрос полковник Соловьев.

– А, пусть думают что хотят. Скорее всего они спишут все это на разборки между бандитскими группировками. Ведь Цыган, как я понял, торговал нефтью, скупал антиквариат и тому подобное.

– Было бы хорошо, если бы было так. А вот Мартынов, наверное, догадается.

Соловьев в два глотка допил коньяк, вытряхнул из пачки сигарету и жадно затянулся.

– Как хорошо, – прошептал он, – музыка, ты. Словно не было долгих лет, словно нам с тобой по двадцать… Только не хватает женщин, – ехидно продолжил Соловьев.

– Да, действительно, на первый взгляд ничего не изменилось. Только ты, Серега, стал другим, да и я, наверное, тоже.

Глеб взял чашечку с кофе и сделал маленький глоток.

– Как ты можешь пить такой крепкий кофе? – Соловьев откинулся на спинку кресла и снова затянулся.

– Мне нравится.

– Ты совсем себя не бережешь.

– Ну ты, Сергей, даешь… Сам посылаешь меня черт знает куда, и еще упрекаешь, что я себя не берегу, попивая крепкий кофе.

– Ладно, я пошутил.

– Больше так не шути, – Хорошо, не буду. Ты останешься ночевать здесь? – спросил полковник, не глядя в глаза Глебу.

Тот пожал плечами.

– Наверное, здесь. Уже довольно поздно. К себе домой ехать не хочу, больше, как ты понимаешь, мне ехать некуда.

– Так уж и некуда? – шутливо переспросил Соловьев.

– Вот представь себе, некуда.

– Тогда мне тебя жаль.

– Знаешь, Серега, мне тоже себя жаль. Мужчины молчали, из динамика плыла музыка.

– Как ты можешь слушать эти оперы? По-моему, ты их слушаешь уже в тысячный раз.

– Их можно слушать всю жизнь. Когда звучит Моцарт, не стыдно плакать.

– Но ты же не плачешь? А насколько я понимаю, это как раз Моцарт?

– Да, это Моцарт. И прекрасно, что я его слышу.

– Временами ты меня пугаешь, Глеб. Ты бываешь таким сентиментальным и непонятным, таким загадочным, словно находишься… в трансе.

– Это все музыка, Сергей, музыка. Она виновата.

– Знаешь, я бы еще посидел с тобой… – сказал полковник Соловьев, поднимаясь с кресла.

– Так что тебе мешает, сиди.

– У меня еще есть кое-какие дела, и я должен ими заняться.

– Ну что ж, тогда до встречи, – Глеб тоже поднялся со своего кресла.

Полковник Соловьев погасил сигарету в мраморной пепельнице, посмотрел на Глеба. В его взгляде было что-то странное, и от этого взгляда сердце Глеба сжалось так, словно на него было нацелено два ствола…