К востоку от одиночества - Джек Хиггинс

Сейчас в отблесках каминного пламени он был как две капли воды похож на первопроходцев этих земель – на Лейфа Счастливчика или, может, на самого Эрика Рыжего. Огромная фигура патриарха с гривой до плеч и бородой, спускающейся на грудь.

Я пошел вниз по лестнице. Он обернулся на звук шагов и громко воскликнул по-датски:

– Как мне повезло, что спустился туман!

До сего момента мы с ним толком сегодня и не разговаривали. Он тут же развалился в ближайшем кресле и принялся раскуривать сигару.

– Даже не спрашиваю, как вы себя чувствуете, – проговорил я. – Вы с каждым разом все молодеете. Поделитесь секретом!

– Женщины, Джо, – сообщил он важно. – Я окончательно завязал с ними.

Лицо его было при этом очень серьезно. Я смиренно кивнул.

– Ах вот как? Ни одна эскимоска из поселка больше к вам не ходит?

– Не больше двух-трех в неделю. Решил, что пора сокращать это дело, – расхохотался он, наливая себе полстакана шнапса и заглатывая его одним махом. – А как ты, Джо? Как дела? Ты как-то изменился.

– Да вроде бы не с чего.

– Может, женщины?

Я отрицательно покачал головой. Он протяжно вздохнул.

– По-прежнему одинокая постель. Это ошибка, сынок. Женщина послана в мир, чтобы создавать комфорт мужчине. Это заповедано Господом Богом.

Я решил сменить тему.

– Что вы скажете о Дефорже?

– Хороший вопрос. – Олаф налил себе еще шнапса. – Когда мне было двадцать лет, я ходил первым помощником капитана на барке из Гамбурга к Золотому Берегу. Мы оказались на Фернандо По в самый пик эпидемии желтой лихорадки. – Он нахмурился, молча глядя в огонь. – Повсюду валялись трупы. На улицах, в воде бухты... Но самым страшным зрелищем были лица тех, кто уже заразился и знал, что гоже обречен. У них были совершенно мертвые глаза. Ходячие трупы, если угодно. – Он покачал головой. – Меня до сих пор пробирает дрожь при одном воспоминании об этом.

– Забавная история, но какое она имеет отношение к Дефоржу?

– У него такой же взгляд. Глухое отчаяние. Нет, не все время. Только тогда, когда он считает, что его никто не видит.

Об этом стоило задуматься, но продолжить нам не удалось, потому что на лестнице показалась Илана Итэн.

– Да, это... Это настоящая женщина, – прошептал Расмуссен, залпом опрокидывая свой стакан и вставая ей навстречу.

– Как поохотились? – перешел он на английский.

– Несущественно. Зато пейзаж – просто величественный! Ради этого стоило взбираться наверх.

Я тоже встал, и она улыбнулась мне.

– Привет, Джо!

Расмуссен перевел взгляд с нее на меня и внезапно рассмеялся.

– Та-ак. Все понятно. Хорошо. Очень хорошо! Ну, дети мои, развлекайтесь, а я пойду узнаю насчет ужина.

– Замечательный человек, – сообщила Илана, когда он ушел.

Я кивнул, протягивая ей сигареты, – в основном потому, что не мог придумать ничего более подходящего. В своем толстом норвежском свитере и лыжных брюках она выглядела очень маленькой, очень привлекательной и – стоит ли говорить? – очень желанной.

Не знаю, что ей удалось прочитать в моих глазах, но она отвернулась и направилась к противоположному концу зала и принялась разглядывать огромные дубовые балки, скрещенные копья и блестящие щиты, развешанные на стене.

– Это все настоящее?

Я кивнул.

– Сам дом, конечно, выстроен заново, но стоит он на подлинном фундаменте жилища древних викингов. Ему не меньше тысячи лет.

– Должна сказать, Расмуссен сам похож на этих викингов.

– Так оно и есть, – согласился я.

Возникла тягостная и довольно напряженная пауза. Казалось, что ей как-то не по себе.

– Самолет нам удалось обнаружить легко, – прервал я молчание. – И мы удостоверились, что один из погибших – Келсо.

– Да, миссис Келсо мне сказала об этом. Она поселилась со мной вместе. Больше ничего не случилось?

– Фогель со Стрэттоном выглядели очень разочарованными. А я еще обнаружил масляное пятно неподалеку от места аварии. Полагаю, кто-то недавно сажал там самолет на лыжах.

– Арни? – мгновенно оживилась она.

– Насколько я знаю, на этом побережье, кроме него, некому.

– То есть вы хотите сказать, что изумруды он нашел на месте аварии?

– Скорее всего. И те, что он дал вам, наверняка не последние.

– Но как он узнал об этом?

Этот вопрос я уже неоднократно задавал себе, и нашел единственный приемлемый ответ.

– От Сары Келсо. В первый вечер их пребывания во Фредериксборге она ходила к нему в гости. Видимо, тогда это и произошло.

– Без ведома Фогеля?

– В этом-то все и дело. Отсюда возникают некоторые интригующие перспективы, вы со мной согласны?

– Что вы намереваетесь делать?

– А почему я что-то должен делать? – пожал я плечами. – Все это становится слишком сложным для такого простого парня, как я.

– Какой притворщик! – хмыкнула она. – Какой жуткий притворщик! Пора мне действительно за вас взяться всерьез.

– В какой ипостаси? Как Илана Итэн или Майра Гроссман? – Не закончив фразы, я уже пожалел о том, что сорвалось с языка.

Улыбка мгновенно погасла. Я понял, что сделал ей больно.

– Да что вы к этому прицепились?

С чувством отвращения к самому себе я судорожно пытался найти какие-то слова извинения, но было поздно. За спиной послышались шаги. Фогель, Стрэттон и Сара Келсо спускались с лестницы; из кухни в тот же момент показался Расмуссен. Все одновременно громко заговорили.

Ужин был прост и обилен. Суп из чечевицы, за ним – треска на пару и бараний бок. На десерт подали кофе и бренди. Мы устроились вокруг камина. Неспешный разговор шел в основном о Гренландии и судьбах первопоселенцев.

Расмуссен стоял спиной к огню с бокалом в руке, рассказывая трагичную и красивую легенду – о том, как в десятом веке Эрик Рыжий открыл этот гигантский остров, о том, как тысячи исландцев и скандинавов заселяли эти земли, пока климатические условия не сделали жизнь здесь крайне сложной. По официальным данным, последний корабль ушел отсюда в 1410 году.

– А что было потом? – подала голос Сара Келсо. – Что случилось с теми, кто остался?

– Никто толком не знает, – пожал плечами Расмуссен. – Следующие триста лет – сплошное белое пятно. Когда в восемнадцатом веке тут высадились первые миссионеры, они обнаружили только эскимосов.

– Невероятно!

– И тем не менее это так.

– Вы правда считаете, – нарушил краткую паузу Стрэттон, – что первооткрывателями Америки были норвежцы, или это детские сказки?

Лучшей темы для продолжения разговора и искать не надо было. Расмуссен прямо загорелся.

– В этом не может быть никакого сомнения. Все, что описано в древних норвежских сагах – по преимуществу чистая правда. Они поднимали паруса именно здесь, в этом самом фьорде. И первым был Лейф Счастливчик, сын Эрика Рыжего. – Расмуссен сыпал именами и событиями, эхо его голоса отдавалось в стропилах огромного зала. Все слушали затаив дыхание. – Он открыл землю и назвал ее Винланд. Возможно, это в районе полуострова Кейп-Код, в Массачусетсе.

– Только возможно, – заметил Фогель. – Разве не правда, что большинство так называемых норвежских следов в Америке признано несостоятельными?

– Но это не означает, что их не было там вовсе, – парировал Расмуссен. – В сагах описано, что брат Лейфа, Торвальд Эрикссон, погиб в битве с индейцами, раненный стрелой в руку. Один датский археолог, Ааге Руссел, занимался раскопками на ферме близ Санднеса, это к северу отсюда. Она принадлежала брату Торвальда. Среди прочего он обнаружил наконечник индейской стрелы, несомненно происхождением из Америки, и кусок антрацита – такого же типа, что добывали на Род-Айленде. В Гренландии нет антрацита.

– Джо говорил мне, что вы сами много занимались подобными раскопками, – вступил в разговор Дефорж. – Вам что-нибудь попадалось подобное?

– Очень много. В сагах еще сказано, что некоторое время в Америке, на территории под названием Стромси, – точно установлено, что это остров Манхэттен, – одно время жили Торфинн Карлсефне и его жена Гудрид Верная. Там у них родился сын Снорре. Первый белый человек на американском континенте.

– И вы верите в это? – спросил Фогель.

– Абсолютно. Позже он поселился здесь, в Сандвиге. Этот самый дом построен на фундаменте его жилища. Я много лет занимался тут раскопками.

Все были буквально захвачены его неподдельным энтузиазмом.

– А вы можете нам что-нибудь показать? – снова проявил любопытство Фогель.

– Разумеется. – Расмуссен отставил стакан и двинулся к противоположной стороне зала.

Все встали и последовали за ним.

Не то что мне было не интересно, просто я много раз уже видел его любовно сохраняемую коллекцию. Кроме того, хотелось подышать свежим воздухом. Стараясь держаться в тени, я пробрался к двери, мягко закрыл ее за собой и вышел на улицу.

Было около одиннадцати вечера. В это время года окончательно темнеет только после полуночи. Дождь и туман при резком свете фонаря напомнили мне атмосферу Йоркширских болот.