Француз - Евгений Салиас

Софья колебалась, сказать ли правду, и решилась не говорить.

«Успеется. После. Не теперь!» — думала она.

Разумеется, через три дня после этого признания в любви Софья созналась во всем: и в венчании, и в побеге через несколько часов после обряда.

Маньяр не сразу, но поверил всему и стал утешать ее тем, что они обвенчаются только по католическому обряду. И греха не будет.

Впрочем, Софья уже настолько любила «врага и супостата», что рассуждать вскоре стало поздно. Она решилась и согласилась на все, только прибавила, что, если Маньяр ее обманет и бросит, она убьет себя на его глазах.

XXV

Верстах в сорока от Москвы, в богатой вотчине, где большой барский дом смахивал на дворец, а в саду виднелись фонтаны и статуи, стояла сотня казаков и, кроме того, две сотни охотников. Целый полк богача-помещика, на его счет одетый и вооруженный.

В красивых мундирах, вроде гусарских, эта дружина была молодец к молодцу. Сначала она скучала, простояла без дела, но вскоре и дружине, и казакам дела было много. Ежедневно отправлялись они отрядом или врассыпную и действовали на славу. Они делали то же, чем прославились Давыдов и Фигнер.

В числе дружинников был молодец Андрей Рябов и был один молодой рядовой, которого все знали в лицо за его удивительную женоподобную красоту и за скромность.

Этот красивый ратник был первым другом Андрея. Они почти не разлучались ни дома, ни в экспедициях на неприятеля. И немудрено. Этот красивый рядовой был не кто иной, как Ольга Хренова. Младшая сестра оказалась еще отважнее старшей. Это удивительное происшествие случилось как-то замечательно просто.

В смутные дни, когда Хренов делал в своей квартире стену, чтобы скрыть все, что подороже из имущества, его семья собиралась бежать из Москвы. Ольга, по своему обычаю, продолжала бегать из дому, чтобы повидаться с возлюбленным, и, как всегда, вплавь, через Москву-реку.

Она надеялась при этом иметь какие-нибудь вести о сестре, которая уже ушла от кабатчицы и должна была наведаться к Андрею или дать знать, где она, чтобы сестры могли повидаться.

Два-три раза побывала Ольга у Андрея, но вестей о сестре не было никаких.

Однажды, когда она снова явилась, поступивший в дружину графа Маминова[52] Андрей сообщил ей, что Софья обещалась через посланную бабу побывать к вечеру. Ольга осталась ждать.

В этот вечер Москва узнала, что неприятель уже под стенами города, у застав, и что завтра утром он войдет в Москву.

Не дождавшись сестры, Ольга пустилась домой, переплыла опять речку, оделась и пустилась бегом через Девичье поле, чтобы поспешить, но и ради того, чтобы согреться, так как вода была страшно холодная.

Прибежав домой, она ахнула и оторопела. Все было пусто. Семья — вероятно, ввиду тех же слухов, что француз у застав, — уже исчезла, не дождавшись ее. Ольга долго простояла на одном месте, пораженная, затем вошла в дом и стала звать кого-либо. На ее крик явилось наконец несколько человек рабочих, которые объяснили ей, что хозяин со всей семьей и с подводами выехал и что все очень печалились, где Ольга Ермолаевна. Выехать они должны были в Сокольники, там переночевать, а затем двинуться далее.

В первую минуту Ольга решилась было идти пешком ночью через всю Москву и настигнуть семью в Сокольниках, так как она знала, где они должны остановиться. Но затем, Бог весть почему, посидев с четверть часа в пустом доме, она встала, перекрестилась, вышла из дому и пустилась бежать через Девичье поле к тому самому месту, где была час назад.

Снова через холодную воду переплыла она, снова озябла, но весело пустилась в гору.

Разумеется, она осталась в семье Андрея и с этой семьей собиралась наутро тоже бежать куда-нибудь. Но в этот вечер влюбленные долго пробеседовали, засиделись далеко за полночь, и судьба Ольги была решена… Она не могла себе представить, что ее возлюбленный, поступивший в дружину графа Маминова, будет теперь ежедневно подвергаться всякой опасности, а она будет вдалеке от него.

— Вот бы тебе перерядиться да в нашу дружину тоже записаться! Это дело у нас теперь в два часа времени оборудуют! — сказал Андрей полушутя.

Ольга вздрогнула, вскочила с места, поглядела на Андрея широко раскрытыми глазами, и вдруг лицо ее засветилось.

— Ты в шутку, а я и впрямь! Быть так!

— Что ты! Что ты! Господь с тобой! — отмахнулся Андрей. — Нешто это возможно!

А между тем через два дня все было сделано и даже не казалось теперь ни Андрею, ни Ольге диковинным. Слух ходил по Москве, да и по всей России, что в числе охотников в разных дворянских дружинах есть немало удалых девиц и женщин. Слух ходил, что есть и герой, которого звать Александрой.[53] Молодая девица-дворянка служит в гусарах и уже отличилась в битвах.

Теперь Ольга боялась только одного: чтобы ее тайна не раскрылась и чтобы командир дружины не заставил ее покинуть строй. Но вскоре она успокоилась. Оказалось, что в дружине уже давно подозревают, что она не молодец, смелый парень, а женщина, и что даже сам командир думает это. А между тем ее не трогают, а обходятся с ней еще ласковее.

Вскоре француз стал заглядывать из Москвы; дружина графа Маминова чуть не ежедневно ловила и била мародеров и даже имела серьезные стычки и маленькие битвы. Ольга тоже отправлялась всегда и была всюду рядом с Андреем. И уже раза два молодому ратнику пришлось, защищаясь, защищать и возлюбленную, которая хотя умела палить из своего пистолета, но не умела действовать саблей.

Но они были глубоко убеждены, что никакой беды с ними не приключится. Пройдут лихие времена, и тогда они обвенчаются и заживут мирно и счастливо.

— Разве может Ермолай Прокофьевич воспротивиться и командовать над ратником, который бывал в битвах! — шутил Андрей.

XXVI

Жизнь в доме Глебова шла просто и мирно. Софья была как бы в семье родственников.

Барон Салерм знал, в каких отношениях она находится с Маньяром, и знал, что капитан поступит честно.

Мартинэ судил по-своему и был уверен, что капитан после cette bonne fortune[54] бросит русскую.

Во всяком случае, всем жилось от присутствия красавицы хозяйки весело и приятно.

Только одно обстоятельство явилось облачком в их существовании. Молодой Клервиль вдруг опасно заболел и лежал в бреду.

Но однажды разразилась беда, которую можно было ожидать, а между тем никто не ожидал. Вероятно, вновь нанятый Софьей в дом дворник принес всем несчастье.

Через три дня после появления этого дворника по имени Федот среди ночи загорелся чердак, и с такой силой и быстротой, как будто бы там был склад горючих веществ.

На рассвете генералы, офицеры и солдаты, обитавшие вместе, были на улице и рассыпались по Москве искать угол, чтобы приютиться…

Через день Салерм и Мартинэ уже не знали ничего друг про друга, где кто пристроился в Москве.

Маньяр и Софья поселились отдельно вдвоем, вдалеке от барона, и были рады, что случился пожар. Им было лучше теперь одним с громадным Пижанно для услуг.

Мартинэ и Мержвинский попали на Покровку.

Бретонец Колен исчез совсем.

Фистокки, которому очень не нравился грубый генерал, предпочел искать убежище вместе с добрым офицером, который был болен, хотя чувствовал себя несколько лучше. Разумеется, больной Клервиль постарался перебраться как можно ближе. Фистокки при помощи, конечно, Федота разыскал поблизости, на Малой Дмитровке, небольшой каменный домик в две комнаты, который стоял теперь среди груды развалин, головней, угольев и пепла. Домик уцелел будто чудом, и теперь нельзя было даже понять, к которому из черных пространств с развалинами, заменявших дома, домик принадлежал. Это была, собственно, баня.

Клервиль пристроился кое-как, надеясь, что через два-три дня ему будет лучше — и тогда он переберется или к своему начальнику, или к кому-либо из знакомых. Однако болезнь не уступала. По ночам молодой человек бредил, как и в первые дни болезни, зато теперь он и днем постоянно дремал.

Фистокки ходил за ним плохо и часто исчезал из дому. Федот, напротив, ухаживал за молодым французским барином и нравился Клервилю своим добродушным лицом и услужливостью.

Раза два или три больного навестил Мержвинский, рассказал ему, что в Москве окончательно становится невтерпеж, что теперь уже почти весь город выгорел, а главное, не только нет провианта и нельзя достать никакой провизии, но что даже генералы начинают подумывать о том, как завтра пообедать.

— Пожалуй, придется уходить из Москвы! — сказал Мержвинский. — Начинают толковать, что мы двинемся на юг…

— Куда? — спросил Клервиль.

— На юг России, в Украину! Там и теплее будет, и голодать мы не будем.

— Я бы рад был прежде всего уйти из этого дыма.

— А вот вы поскорей выздоравливайте, а то двинется армия, придется вас в телеге везти в обозе. А по этим дорогам такой экипаж, как телега, — вы не знаете, что это такое! Немножко лучше, чем быть под картечью. Выздоравливайте скорей!