Молчание сонного пригорода - Дэвид Галеф

— Я считаю, — сказал я, обдумывая каждое слово, — что ты должна надеть то, что тебе нравится.

Она фыркнула:

— Не командуй, понятно? — и направилась в ванную.

Вот что делает с человеком давнишняя привычка. Я старался все это изменить. Иногда я мечтал о жизни, в которой Джейн была бы проституткой, а я бы потерял голову от ревности, или мне приходилось бы красть ради пропитания, а Джейн сходила бы с ума от страха, что я попаду в тюрьму. Такие отношения казались мне чистыми и страстными, по крайней мере, никто не мог бы обозвать их банальными.

Подготавливая кабинет для первого приема, я расправил андский тканый коврик и опустил жалюзи. Вид из окна, даже просто зеленая изгородь и боковая стена замка Стейнбаумов, отвлекал пациентов, которые должны сконцентрироваться на своих проблемах.

Черт, а как же быть с моими проблемами? Меняюсь ли я или всего лишь приспосабливаюсь? Бихевиорист мог бы сказать, что поступки одинаковы, независимо от мотива, но я не мог согласиться. В любом случае, чем больше я старался быть славным парнем с Джейн, тем больше это проявлялось и в других областях, к которым не имело отношения. Например, в общении с моими пациентами.

Р. появилась ровно в 10:00, как обычно. С виду она казалась не такой унылой — плечи распрямились, волосы взбиты вверх, на губах полуулыбка, какую называют смешливой. Я вспомнил, что Джейн жаловалась, что я редко говорю ей комплименты, и начал так:

— Должен сказать, вы отлично выглядите.

Р. оглянулась, как будто хотела посмотреть, о ком это я говорю.

— Наверное, дело в освещении, — предположила она.

Низкая самооценка. Обычно я бы прокомментировал ее слова и спросил, почему она считает, что не заслуживает похвалы. Сейчас же в своей новой роли угодника я продолжил в том же духе:

— Нет, дело в том, как вы держитесь…

«Похвалил, называется», — услышал я ироническое замечание сверх-я Мартина. Он обеими руками голосовал за мой проект по развитию обходительности — считал, что это меня улучшит, — поэтому я пошел дальше. Я подвинулся на стуле вперед и улыбнулся.

— Знаете, вы в самом деле очень привлекательная женщина.

Но похоже, от этого замечания ей стало совсем не по себе. Она откинулась на спинку кресла и стала накручивать прядь волос на палец.

После сеанса и десятиминутного перерыва явился С., вошел развязно, как громила в магазин китайских кукол. Я подумал, что, скорее всего, он каким-то образом сумел взять верх над женой, но именно грубости ему и следовало опасаться.

— Ну, — буркнул он сразу, как только тяжело опустился в кресло, из которого недавно встала Р., — Шерил стала сговорчивее.

«Пришлось, наверно, постараться», — прокомментировал Сногз.

— Превосходно, превосходно! — ликовал новый Майкл, хлопая себя по колену.

— Вы так думаете? — С. нагнул голову и, прищурившись, смотрел на меня.

— Возможно, почему же нет?

— Не знаю, не знаю. — С. положил руки на толстые бедра и наклонился вперед. — Я хочу сказать, почему бы это: потому что у нас теперь все наладилось или потому что она меня боится?

Я обезоруживающе улыбнулся, как бы спрашивая, какая женщина может перед ним устоять.

Это шатание взад-вперед продолжалось еще долго, я был бессмысленно мил и приятен, как вдруг С. перебил меня:

— Знаете, док, вы говорите как моя бывшая подружка, Энни. Что бы я ни сказал, она все время соглашалась. В конце концов я стал сам себе противоречить, только бы посмотреть, как она будет выкручиваться.

К сожалению, в тот день моя обходительность не помогла и Т., которая заявила, что ее пятнадцатилетняя дочь то ли беременна, то ли никогда не забеременеет. А бедный 3. совершенно растерялся из-за моей шумной радости, с которой я встретил его рассказ о скучном субботнем чаепитии.

В ту субботу у Алекса должен был состояться футбольный матч на поле Риджфилдской начальной школы. Раньше я будил его по субботам, но последние два года он вставал сам, чтобы смотреть мультфильмы по утрам. Футбол придумала Джейн. После завтрака я проследил, как он надевал свою черно-желтую футболку и шорты — их команда называлась «Стрекозы» — и копался с бутсами. Скажем прямо, вид у Алекса был неспортивный, он был не то чтобы увалень или слабак, просто слегка заторможенный и мечтательный. Если б ему предложили выбрать между чтением на диване и мячом, Алекс предпочел бы книгу. Вот почему мама, действуя из лучших побуждений, отдала его в футбольную команду, чем надеялась сделать его поактивнее. На самом деле он стал только угрюмее.

Поскольку Джейн не относилась к футбольным мамашам, за дело взялся я, отвозил Алекса за семь кварталов на игру и ходил вдоль боковой линии, крича: «Давай, Алекс!» Когда мы пришли на поле, тренер, бывший спортсмен и муж той полной женщины, которую я видел в день открытых дверей, помахал мне рукой. Его звали Горди, он уже стоял на десятиметровой линии, а подле него лежала громадная спортивная сумка «Адидас», набитая мячами и формами, насосом, аптечкой и всеми самыми необходимыми после игры вещами. Его жена-домохозяйка, по всей вероятности, хозяйничала дома. Умница.

— Привет, Алекс! — Горди улыбнулся ему, потом снова обратил внимание на трех «стрекоз», которые вели мяч к воротам: — Давайте, ребята, работайте в команде.

Он решил помуштровать ребят, велел им пасовать друг другу и забивать мяч в сетку. Алекс неохотно присоединился к ним, как будто экономя силы на игру. У «Стрекоз» не было настоящих матчей, в отличие, как видно, от других команд, только такие разминки. Насколько я понял, Горди планировал вывести свою интернет-компанию на публичный фондовый рынок и не хотел чересчур напрягаться и брать лишнюю общественную нагрузку. Его сын, светловолосая знаменитость по имени Марк, умел вести мяч и забивать ловко и точно, тогда как остальные игроки команды играли, мягко говоря, неровно. Признаться, «Стрекозы» были не самой успешной командой в округе, но в соответствии с истинным духом современного нетребовательного воспитания это как бы не имело значения.

Ага, черта с два. В книге у Джерри была глава о пригородном спорте, которую он назвал «Театр притворства». Алекс не особенно выкладывался в игре, поскольку в команде было четырнадцать мальчишек и его не каждый раз выпускали на поле. Но некоторые матери и большинство отцов вели себя так, будто все свое состояние поставили на результат матча. Еще одна женщина, которую я помнил с дня открытых дверей, бывшая модель в обтягивающих штанишках и ретробосоножках, яростно расхаживала туда-сюда вдоль поля с таким видом, будто хочет лично накостылять всей команде противников. Из ее уст вырывались скорее ругательства, чем слова ободрения, причем столь витиеватые, что мне еще не доводилось таких слышать. Самым мягким из них было «баранья башка». Ее звали «мама Хуана». Папа Хуана никогда не появлялся на поле, хотя иногда появлялась бабушка, дама в стиле Барбары Буш с телосложением полузащитника из команды по американскому футболу. Что-то во внешности мамы выдавало мать-одиночку, что и подтвердилось, когда я спросил бабушку о родственниках Хуана по отцовской линии.

— У Хуана нет отца, — она расправила плечи, — постановлением суда.

В тот день бабушки на стадионе не было, но была мама Хуана и проделывала дыры в травяном покрытии своими толстыми семисантиметровыми каблуками. У дальних ворот стоял мужчина в серых брюках, он мялся с ноги на ногу и хрустел суставами пальцев.

«Стрекозы» играли с «Жалом» из Пайнвудской школы, которые смотрелись более подготовленными, чем команда хозяев: небрежно пасовали друг другу на своей половине поля, что явно было результатом тренировки, которым команда Алекса еще пыталась овладеть. Глядя, как Алекс трусцой пробегает перед воротами, я вспомнил, как сам играл в футбол мальчишкой. В игре ничего особенно не изменилось — то же беспорядочное беганье туда-сюда по полю, — но мы и мечтать не могли о такой экипировке, как у теперешних команд. Сейчас даже трава казалась зеленее, в отличие от нашего поля, которое мы звали Старой Лысиной.

Мои родители никогда особенно не поощряли мои занятия спортом. Отец занимался банковскими операциями, а матери больше нравилось вывозить меня в город. Мы ходили в Музей естественной истории или на бродвейский мюзикл. У нас дома были записи во всех исполнительских составах, а к десяти годам я выучил наизусть слова к «Парням и куклам». У меня бывали приступы астмы, они прекратились в подростковом возрасте, но оставили след в моем характере. Мне нравятся книги, и спортом я никогда особенно не увлекался. Алекс рос похожим на меня, в том числе он страдал от моих умеренно сильных аллергий. Мы оба проводили много времени в помещениях, особенно в библиотеке, где все библиотекари уже знали Алекса по имени.

Я глянул на часы. Игра начиналась в девять, но арбитр, старшеклассник по имени Даг, еще не появлялся. Мама Хуана выхватила из сумки сотовый телефон и предложила устроить ему разнос. Но ни у кого не было номера, никто даже не знал его фамилии. Все пожимали плечами. В конце концов Горди подскочил ко мне: