Забытый язык - Эрих Зелигманн Фромм

А что сон повторился фараону дважды, это значит, что сие истинно слово Божие и что вскоре Бог исполнит сие. И ныне да усмотрит фараон мужа разумного и мудрого и да поставит его над землею Египетскою. Да повелит фараон поставить над землею надзирателей и собирать в семь лет изобилия пятую часть [всех произведений] земли Египетской; пусть они берут всякий хлеб этих наступающих хороших годов и соберут в городах хлеб под ведение фараона в пищу, и пусть берегут; и будет сия пища в запас для земли на семь лет голода, которые будут в земле Египетской, дабы земля не погибла от голода» (Быт., 41: 1–7; 26–36).

Библейский рассказ гласит, что сон рассматривался как виде́ние, посланное Богом. Впрочем, на сновидение фараона можно смотреть и с психологической точки зрения. Фараону могли быть известны определенные факторы, которые воздействовали бы на плодородие земли в следующие четырнадцать лет, но это интуитивное знание стало ему доступно только во сне. Можно дискутировать о том, возможно ли такое толкование; во всяком случае сообщение Библии, как и многие другие древние восточные источники, показывает, что сон был понят как послание Бога, а не что-то, исходящее от человека.

Снам приписывалась и другая предсказательная функция, особенно в Индии и в Греции: диагностика болезни. Определенные соматические симптомы соотносились с конкретными символами, однако и здесь, как в отношении пророческого сна фараона, возможна психологическая интерпретация. Можно предположить, что во сне мы гораздо тоньше, чем во время бодрствования, чувствуем определенные телесные изменения, и это понимание транслируется в сновидение, которое, таким образом, служит для диагностики заболевания и предсказания соматических состояний. (Насколько это так, могло бы выясниться при интенсивном исследовании сновидений перед тем, как болезнь проявилась.)

2. Психологическая интерпретация сновидений

В отличие от непсихологического толкования снов, при котором сновидения рассматриваются как «реальные» события или послания внешних сил, психологическая интерпретация направлена на то, чтобы понять сновидение как выражение собственного разума человека. Эти два подхода далеко не всегда существуют порознь. Напротив, до Средних веков часто встречаются авторы, соединяющие две точки зрения и различающие сновидения, которые должны рассматриваться как религиозные феномены, и те, которые нужно понимать психологически. Один из примеров такого подхода демонстрирует индийский автор, писавший в начале христианской эры.

«Есть шесть пород людей, видящих сны: люди ветреного склада, или желчного, или флегматичного, люди, чьи сны посланы Богом, те, чьи сны порождаются их собственными привычками, и те, сны которых – пророческие. И из всех, о царь, лишь последние сны правдивы; все другие лживы[20]».

По контрасту с непсихологическим толкованием, при котором сновидение понимается благодаря расшифровке конкретных символов в их религиозном контексте, индийский автор следует методу психологической интерпретации – связывает сон с личностью человека, который этот сон видит. Первые три категории, упомянутые им, – на самом деле одна, поскольку говорят о темпераменте: тех психических особенностях, которые коренятся во врожденной соматической основе. Индийский автор указывает на важную связь между темпераментом и содержанием сновидения, которая едва ли привлекала внимание современных ему толкователей, хотя является существенным аспектом интерпретации сновидений, как неизбежно покажут дальнейшие исследования. Для него сны, посланные богами, представляют собой всего лишь один из типов сновидений среди прочих. Он различает сны, на которые оказывают влияние привычки видящего сон человека, и те, которые содержат пророчество. Под привычками он, возможно, понимает доминирующие влечения в структуре характера человека; под пророческими снами – те сны, которые являются выражением наивысшего прозрения.

Одно из самых ранних представлений о снах как проявлении наших самых рациональных или самых иррациональных сил может быть найдено у Гомера. Он говорит о существовании двух ворот для сновидений: ворот из рога для истинных и ворот из слоновой кости для ложных и обманчивых (имея в виду прозрачность рога и непрозрачность слоновой кости). Двойственность природы сновидений едва ли можно выразить яснее и точнее.

Сократ (как следует из того, что говорит Платон в диалоге «Федон») придерживался мнения, согласно которому сон есть голос совести, а потому чрезвычайно важно относиться к этому голосу серьезно и следовать его советам. Он очень ясно выражает свою позицию незадолго до смерти:

«Тут Кебет перебил его:

– Клянусь Зевсом, Сократ, хорошо, что ты мне напомнил! Меня уже несколько человек спрашивали насчет стихов, которые ты здесь сочинил, – переложений Эзоповых притч и гимна в честь Аполлона, – и, между прочим, Евен недавно дивился, почему это, попавши сюда, ты вдруг взялся за стихи: ведь раньше ты никогда их не писал. И если тебе не все равно, как я отвечу Евену, когда он в следующий раз об этом спросит – а он непременно спросит! – научи, что мне сказать.

– Скажи ему правду, Кебет, – промолвил Сократ, – что я не хотел соперничать с ним или с его искусством – это было бы нелегко, я вполне понимаю, – но просто пытался, чтобы очиститься, проверить значение некоторых моих сновидений: не этим ли видом искусства они так часто повелевали мне заниматься. Сейчас я тебе о них расскажу.

В течение жизни мне много раз являлся один и тот же сон. Правда, видел я не всегда одно и то же, но слова слышал всегда одинаковые: «Сократ, твори и трудись на поприще Муз». В прежнее время я считал это призывом и советом делать то, что я и делал. Как зрители подбадривают бегунов, так, думал я, и это сновидение внушает мне продолжать мое дело – творить на поприще Муз, ибо высочайшее из искусств – это философия, а ею-то я и занимался. Но теперь, после суда, когда празднество в честь бога отсрочило мой конец, я решил, что, быть может, сновидение приказывало мне заняться обычным искусством, и надо не противиться его голосу, но подчиниться: ведь надежнее будет повиноваться сну и не уходить, прежде чем не очистишься поэтическим творчеством. И вот первым делом я сочинил песнь в честь того бога, чей праздник тогда справляли, а почтив бога, я понял, что поэт – если только он хочет быть настоящим поэтом – должен творить мифы, а не рассуждения. Сам же я даром воображения не владею, вот я и взял то, что было мне всего доступнее, – Эзоповы басни. Я знал их наизусть и первые же, какие пришли мне на память, переложил стихами. Так все и объясни Евену, Кебет, а еще скажи ему от меня «прощай» и прибавь, чтобы как можно скорее следовал за мною, если он человек здравомыслящий.