Пиратское Просвещение, или Настоящая Либерталия - Дэвид Гребер

работорговцев, сохранив при том децентрализованную и основанную на широком участии членов систему самоуправления, и не видеть в этом великое историческое достижение.

Я склонен исходить из того, что это в самом деле великое историческое достижение, и что те, кто объединил бецимисарака в Конфедерацию (которая, конечно, не была порождением одной личности) были зрелыми, мыслящими взрослыми людьми, располагающими познаниями о широком разнообразии политических возможностей не только в Мадагаскаре, но также в Европе и в странах, расположенных за Индийским океаном. Представляется также возможным допустить, что в особенности хорошо они понимали организацию на пиратских судах и в пиратских сообществах, поскольку регулярно имели с ними дело. Итак, в остальной части этого раздела я предполагаю (пере)читать существующие свидетельства в свете этого предположения.

Это не так просто, потому что в рассказе Мейёра высказывается именно то предположение, что Конфедерация была порождением одной-единственной личности. По существу, это агиография. Едва ли не в каждой главе несколько абзацев посвящены рассуждениям об образцовых моральных и личных качествах главного героя; иногда они противопоставляются соответствующим качествам его антагониста, Рамананау, короля цикоа, иногда просто продолжают прославление его самого. Большинство прочих героев существуют лишь для продвижения сюжета или потому, что они погибли каким-то необычным образом. Всю эту историю, таким образом, приходится изучать по большей части с учетом этих отступлений и подтекстов. Но я думаю, что это возможно. Мейёр основывался на воспоминаниях товарищей по оружию Рацимилаху, произнесенных, когда тем было под шестьдесят или под семьдесят. Некоторые детали повествования (сражения, маневры, речи, ритуалы союза) изложены с яркими деталями; другие же очевидно истерлись в памяти или были намеренно опущены. В итоге мы имеем типичный героический нарратив; и между тем, хотя само существование на восточном побережье этого жанра в восемнадцатом веке уже исключительно знаменательно, чтобы уразуметь весь подтекст описанных событий, следует выйти за рамки того, что считалось достойным рассказа одним-двумя поколениями позже, и повернуть каждый эпизод, так сказать, боком, и разглядеть контекст того, о чем не говорится.

Исходная ситуация

К 1712 году пираты в основном покинули остров Сент-Мари и расселились вдоль побережья: некоторые, по-видимому, на берегах большой бухты Антунгилы, другие в Тинтинге прямо напротив Сент-Мари, однако самое большое их скопление, должно быть, наблюдалось в городках, известных позже как Фенериве (Фенуариву) и Фульпуэнт [136]. Последний, следует напомнить, в то время называли Амбонавулой; он служил перевалочным пунктом в снабжении иноземных судов рисом и скотом еще до появления пиратов, а теперь приютил экспериментальную коммуну Натаниеля Норта, которая пыталась соблюдать принципы пиратского самоуправления на суше.

Согласно Мейёру, все порты северо-востока – Фенериве, Фульпуэнт, Таматаве – находились под контролем военной коалиции юга, известной как цикоа; ее составляли пять кланов, родовые земли которых располагались в центральной трети того, что впоследствии должно было стать территорией бецимисарака. В отличие от «народа Севера» (антаваратра) и «народа Юга» (анатациму), цикоа жили под властью «короля, верховного вождя, старшего над всеми рядовыми вождями племен, деспота, абсолютного хозяина имущества и жизней своих подданных» [137]. Король носил соответствующее имя Рамананау («Тот, кто делает то, что желает»). Родовые земли цикоа не имели выхода к морю, поясняет Мейёр, отчего те в конце концов напали на своих соседей и установили контроль над всем северо-востоком. Для северян, по словам Мейёра, это обернулось настоящей тиранией.

Их юных дочерей забирали и продавали на европейские суда, часто подходившие к побережью; любой ропот карался рабством и смертью. Могилы предков были осквернены. Предметы обмена, потребные для торговли с европейцами, отбирались силой и без возмещения. Целые деревни пустовали, поскольку мужчины, женщины, дети были заняты транспортировкой товаров с морского берега вглубь страны. Прибытие судна в любой точке северного побережья служило для местных жителей сигналом к бегству. Если они и возвращались, то скорее из страха увидеть свои поля опустошенными, а деревни сожженными дотла, чем для того, чтобы добиться каких-либо обещанных выгод.

Цикоа основали резиденцию для управления покоренной территорией. Столицей они сделали Вухимасину – деревню, расположенную на одноименной горе неподалеку от Фенериве и ставшую чрезвычайно сильной. Именно оттуда тиран диктовал свою волю многочисленным племенам, которые, не разумея своей собственной мощи, печально склоняли головы под игом завоевателя [138].

Рассказ Мейёра сбивает читателя с толку. Он то как будто описывает обычные грабежи работорговцев, уничтожающие население, а то появление некоей империи, претендующей на контроль над всем побережьем.

Так, весьма неправдоподобным представляется что-либо похожее на абсолютную монархию, появившуюся ниоткуда в стране, где прежде не были известны даже доминирующие кланы. Где-то объединение цикоа называют «своего рода республикой» [139], и Кабан [140], возможно, прав, когда предполагает, что Рамананау, вопреки своему имени, в действительности был просто обычным успешным военачальником коалиции кланов, представленных в их традиционном разнообразии. Мейёр утверждает, что этническая группа цикоа сложилась, вероятно, в шестнадцатом веке, и, что особенно важно [141], в какой-то момент проговаривается, будто их считали причастными к бойне в основанных вдоль восточного берега в 1650-х европейских поселениях. С учетом всего этого можно с полным обоснованием заключить, что изначально цикоа были военным союзом, созданным для обороны побережья по инициативе тех же самых пяти основных кланов – союзом, который по первости, вероятно, не имел реальной силы, кроме как в экстренных ситуациях.

Природу свою коалиция начала менять лишь с появлением пиратов, в связи с чем стала играть в большей степени коммерческую роль. Спустя много лет после времени Рацимилаху из разговора со стариками цикоа аббат Роше вынес совсем иную версию этой истории. Цикоа, по их утверждению, были просто «самыми предприимчивыми и храбрыми» людьми в регионе, которые

оставили свои земли и толпами устремились к местам обитания пиратов с намерением приобрести различные товары, которые, на их взгляд, были полезны и удобны. Обычно их интересовали прекрасные индийские ткани, платки из Мачилипатнама, муслин и прочие более или менее дорогие товары. Обитатели побережья, известные как антаваратра и манивулу, находили в их присутствии истинное удовольствие; они полагали, что погрешили бы против долга гостеприимства, если бы допустили хоть малейшие перебои в снабжении пиратов скотом и прочей провизией всех видов, необходимыми для обеспечения их судов [142].

Не одни только женщины стекались с конца 1690-х годов в новые портовые городки; были и мужчины. Для доставки провизии на суда, к примеру, непременно требовалось множество носильщиков, погонщиков и т. п.; всё это были традиционно мужские профессии. Возможно, цикоа, которые из-за удаленности проживания находились в менее выгодных условиях, вернулись к своей старинной военной организации, чтобы было удобнее защищать свои караваны и базы в регионе. Из-за этого они неизбежно