Габи - Светлана Беллас

Новый день вносил покой, что делал его спокойным и правильным. Казалось, что ничто не может омрачить их жизнь, день сплачивал воедино маленькую семью.

Утром спросонья, как и всегда, Габи бежала на кухню, где уже хозяйничал Виктор. Он варил кофе, и запах от него просто обволакивал каждый свободный сантиметр воздушного пространства в их жилище. Малыш этого явно еще не понимал, он спал как обычно поутру крепким сном.

Габи подошла к Гюго со спины, крадучись, как кошка. Он, стоя к ней спиной, довольно уверенно нарезал французскую булку, щедро намазывал на каждый кусок обильный слой варенья. Она, обняв его за шею, обдав теплом тела, приятно удивила утренней лаской, от неожиданности, он выронил нож, повернувшись, увидел перед собой Габи, растрепанную, в мокром лифе, ее глаза сияли. Она смотрела на него, словно видела впервые, в глазах читалось, что ей хочется вот сейчас его очаровать. Сняв пальцем с булки, слой варенья, она поднесла его сначала к своим губам, потом к его, это дало импульс к вновь рожденному желанию, обладать этой самоуверенной девочкой – женщиной. Он взял ее на руки, она, как лиана обвила его сильное тело. Гюго наотмашь рывками сбрасывал с нее одежду на пол, сделав шаг вперед к столу, машинально сбросил все стоящее на нем, положил на него Габи, поедающую его взглядом, брал ее неистово, крича, стоная, как раненный в сердце зверь. Его крик разбудил малыша, тот из глубины соседней комнаты испуганно плакал. Габи лежала в коконе из своих волос, Гюго, как в джунглях находил пахнущие молоком груди, высасывал молоко, ревниво боясь, что оно достанется его сыну. В очередной раз малыш заплакал, и это привело Габи в чувства. Она, приподнявшись на локтях, отрывая от груди Гюго, как разбалованное дитя, со злостью посмотрела, так, что он почувствовал в душе ее колкий взгляд, внутри у него похолодело. Она вырвалась и побежала в комнату к сыну. Гюго стоял, опешив, машинально поглощая языком с губ остатки грудного молока. Это была в очередной раз его Габи – непредсказуемая во всем, всем этим она поддерживала в нем мужское любопытство, что не имело конца. Словно очнувшись от бури страстей, нагнувшись, он поднял с пола булку с вареньем. Стал заглатывать ее, не отрывая взгляда от двери, слушая плач сына. Это его стало, как ревнивца раздражать. В голове мелькнула отрезвляющаяся мысль, что все повторяется, как и в отношениях с женой, а в носу еще стоял запах грудного молока, он был ведом им. Не раздумывая, Гюго выбежал из кухни. На ходу оправляя на себе одежду, мимоходом сняв накидку с вешалки, одеваясь, с трудом попадая в рукава, на ощупь, взяв цилиндр и трость, открыв рывком дверь, он выбежал из квартиры. Как мальчишка, он через ступени сбегал вниз по лестнице за все тем, же запахом грудного молока, что стоял у него в носу. Подъездная дверь за ним с грохотом закрылась.

Габи сидела с сыном на руках на кровати, напевала ему детскую песенку, неожиданно, от доносящегося снизу грохота двери, она вздрогнула. Она силилась понять, что сейчас произошло с ее пылким и страстным Гюго. Лицо было мрачным, ее сковал, закравшийся в их личные отношения страх – быть им, Гюго, брошенной.

Он, же бежал по тротуару вперед навстречу новому чувству, ведомым его любопытством. Сравнить, проверить, познать, что, же все, же с ним происходит. Колдовство, магия или, же любовь. Он несся, как летучий голландец, парусами были мысли, что давали ориентир. Была осень, сильный порывистый ветер, терзал полы накидки, срывая с головы цилиндр, он периодически его придерживал, охватывая руками.

Осенняя серость тяготила, в памяти всплывала мать, вслух говорящая, – Беги, сын мой от женщин, будь им Господином, ты должен управлять их помыслами, а не они, капризные дамы, помыкать тобой, как я помыкала твоим отцом, да и твоим крестным, Лагори.

Зная суть семейных дел, содрогнулся. Ему стало жалко мать, что так заблуждалась, или прикрывалась ложью, убеждая, прежде – всего себя в том, что отец любил ее, как единственную женщину. Его мать мечтала быть светской искусительницей, но жизнь осаживала, напоминая ей о том, что она не столь почтительна, как того хотелось. Ее дед был наемный пекарь, что продавал свой труд за гроши, хотя им детям, мать говорила, что они из буржуазного рода и их предки жили в Версале. Жили, только кем… Прислугами. Нищета ее приучила к сдержанности, тогда, как сам Гюго старший, был неисправимым транжирой. Легко тратил деньги направо и налево, считая, что время работает на него. В нем была страсть к славе, к деньгам и к женщинам, как впрочем, у многих во время перестройки, Наполеон вдохнул во Францию свежий ветер перемен, он был – легкий, теплый и ароматный. Волна страсти заполнила Францию – иллюзиями иной жизни. Бретонка Софи Требуше с головой была влюблена в старшего Гюго, Жозефа – Леопольда. Шла за ним в огонь и в воду. Но его так обольщала слава, что он играл по ее законам игры, а значит, тратил деньги, кутил с женщинами, исключительно для счета, чтобы похвастаться своими героическими похождениями с друзьями, с тем, же Лагори. А он в свою очередь принимал исповедь от Мадам Софи, выставляя себя уважающим внутреннюю красоту в женщине. А этого так не хватало Софи, ведь Гюго старший, так и не стал читать ее, как книгу, оценив ее «заглавие» отбросил в сторонку до лучших времен. Лагори делал намеки на похождения мужа, заверяя, что он не может от нее их скрывать, ценя в ней ум и красоту. Это трогало Софи. Однако она из последних сил использовала прием «к ноге» в отношениях с мужем, но он, уже перестал срабатывать. Ее сексуальность осталась в прошлом, она его, как женщина порой не трогала, лишь только в моменты отчаяния, потери, как славы, так денег и женщин. Мадам Гюго, уставшая от фальши и лжи мужа, жила в своем новом мире, где она видела рядом с собой интеллектуального, красивого мужчину. Ее воспаленный предательством мужа мозг рисовал генерала Виктора Лагори. Во снах она видела его своим мужем. Днем она тайно изменяла с ним мужу, переходя грань дружбы между Лагори и Гюго. Темпераментный Гюго изнывал от страсти и очередного отворота-поворота светской львицы, бежал к Софи, но та его просто игнорировала. Ее сердце было отдано красивому, благородному, Виктору Лагори. В результате чего возникали ссоры и побои между Софи и генералом Гюго. Как убежденная роялистка, Софи с вызовом покинула Гюго, она выехала с младшими Эженом и Виктором (названым в честь мужчины сердца Лагори) в Париж, старшего сына Абеля вернула в объятья отца, чтобы, хотя бы таковыми проблемы обременить его, замкнуть проблемой о заботе подростка, ограничить свободу, таким банальным житейским образом. В конце концов, отдалить от него женщин, которым не хотелось нянчиться с такими взрослым ребенком, делиться с ним деньгами генерала Гюго. Младшие воспринимали отца, как предателя, мать в их глазах была женщиной нового света, которая мужественно несла тяготы жизни на своих хрупких плечах, лишенная всех привилегий аристократии, тогда как, отец жил, всё еще, на широкую ногу.