Япония, японцы и японоведы - Игорь Латышев

Отношение этих двух японоведов ко мне было вполне дружественным. Добрые контакты сложились у меня в те годы, в частности, с Н. А. Вагановым, человеком порывистым, слегка амбициозным и постоянно готовым к ведению споров со своими коллегами. Обычно им двигало при этом искреннее стремление к выявлению какой-либо научной истины. Ко мне симпатии Николая Анастасовича особенно возросли после того, как резко обострились его отношения с М. И. Лукьяновой, ставшей после ухода из отдела Е. М. Жукова его непосредственным начальником. Ваганова раздражало и возмущало неуемное стремление этой женщины культивировать среди японоведов дух религиозного почитания постулатов марксизма-ленинизма. В институте Ваганов казался человеком мрачноватым и воинственным, а между тем в домашней жизни он вел себя как кроткий семьянин, обожавший свою приятную, заботливую жену. Кстати сказать, с четой Вагановых, а также с П. П. Топехой мне довелось в 1954 отдыхать вместе в Крыму, в Мисхоре, где мы не раз встречались не только на пляже, но и в застольной обстановке.

Что же касается Алексея Ивановича Стадниченко, то он занимался в институте вопросами географии Японии. Он стал автором географических разделов в подготовленных институтом справочных изданиях. Но его возможности изучения Японии были ограничены слабым знанием японского языка. Алексей Иванович это хорошо понимал и старался компенсировать свою профессиональную слабость прилежным отношением к любым поручениям руководства и активной общественной деятельностью.

При всем моем предвзятом отношении к М. И. Лукьяновой и к ее научно-организаторской деятельности я вижу ее заслугу в том, что в те годы она привлекла к учебе в аспирантуре, а затем и к работе в отделе Японии ИВАНа двух молодых японоведов, окончивших МИВ в те же годы, что и я, но попавших при распределении не в те учреждения, где им хотелось бы работать. Я имею в виду Виктора Алексеевича Власова и Седу Багдасаровну Маркарьян. Оба эти молодые японоведы, уже будучи в аспирантуре, проявили себя серьезными, способными исследователями японской экономики. С их приходом в Институт востоковедения АН СССР удельный вес выпускников МИВ в среде японоведов стал более заметным, чем прежде, а я обрел в их лице давно знакомых мне друзей.

Наряду с сотрудниками отдела Японии Страну восходящего солнца изучала в институте и группа весьма компетентных специалистов в области филологии и лингвистики. Речь идет прежде всего об академике Н. И. Конраде, а также о научных сотрудниках института: А. Е. Глускиной, К. А. Попове и Н. А. Сыромятникове.

К сожалению, в те годы с Николаем Иосифовичем Конрадом мне общаться почти не довелось. Появлялся он тогда в институте гораздо реже, чем другие видные ученые старшего поколения. Считалось, что он нездоров, а поэтому к его отсутствию в явочные дни все относились с пониманием. Нередко его вообще не было в Москве: он либо жил на своей даче на Рижском взморье, либо в подмосковном академическом доме отдыха "Узкое". По рассказам близких к нему людей он вел довольно замкнутый образ жизни. Частый доступ к нему имели лишь ограниченное число его бывших учеников и аспирантов. Его супруга Наталья Исаевна Фельдман очень бдительно следила за тем, чтобы избавить его от всяких неожиданных визитов и тем самым сберечь ему время для полезной научной работы.

В те годы Николаю Иосифовичу перевалило уже за шестьдесят. Для настоящего большого ученого-мыслителя это был, наверное, самый творческий, самый плодовитый период, когда обобщались и приводились в систему накопленные ранее знания, формировались собственные взгляды на науку и ход мировых событий. И прав был Николай Иосифович, когда под благовидным предлогом нездоровья или особой занятости он не растрачивал попусту свое время на поездки в институт и сидение там в явочные дни, а занимался научным творчеством в подлинном смысле этого слова. И как видно из изданных в последствие его научных трудов, в 50-е годы он написал больше содержательных статей, чем те именитые работники, которые старательно соблюдали графики приходов в институт и присутствия на различных научных и партийных мероприятиях.

В первой половине 50-х годов его главное внимание было направлено на выявление общих закономерностей в развитии культуры и литературы стран Запада и Востока. Пожалуй, в большей мере, чем когда-либо прежде, уделял в это время внимание Н. И. Конрад, владевший не только японским, но и китайским языком, истории Китая и влиянию китайской философии на культурное развитие сопредельных с Китаем стран. Это был, видимо, его естественный отклик на тогдашний всеобщий всплеск интереса советской общественности к Китаю - интереса, порожденного окончательной победой Китайской революции в 1949 году и появлением на свет КНР. Значительно меньшее внимание уделял Николай Иосифович в 50-е годы Японии, хотя некоторые из написанных им, но не опубликованных тогда статей касались истории японской культуры, включая и древнюю историю, и период феодализма, и эпоху, наступившую после "Революции Мэйдзи". Целый ряд своих статей, написанных в те годы, посвятил Конрад творчеству японских писателей: Куникида Доппо, Симадзаки Тосон, Нацумэ Сосэки, Токутоми Рока и другим классикам японской литературы. Большое место в его тогдашних научных изысканиях заняли исследования влияния русской литературы XIX-XX веков на творчество многих видных японских писателей.

Несколько раз выступал тогда Н. И. Конрад перед филологами и историками Академии наук с изложением созданной им теории мирового исторического развития - теории, ориентировавшей ученых-обществоведов на отказ от европоцентризма и на комплексное изучение историками, филологами и философами как стран Запада, так и стран Востока. В своих литературных статьях он прослеживал связь и взаимное влияние литератур Китая, Японии, с одной стороны, и литератур Европы - с другой, выявляя в то же время специфические особенности тех и других. Пожалуй, никто из именитых советских востоковедов не подчеркивал так страстно, убежденно и убедительно, как Н. И. Конрад, огромную значимость востоковедных исследований для понимания всемирного хода развития культуры. Именно в те годы был написан им ряд статей по этой проблеме, опубликованных впоследствии в двух его фундаментальных трудах: "Запад и Восток" (1966) и "Японская литература от "Кодзики" до Токутоми" (1977).

К сожалению, научное творчество Н. И. Конрада как японоведа и работа сотрудников отдела Японии ИВАН велись в те годы обособлено, как бы в разных плоскостях. Возможно, в этом проявилось отсутствие личных контактов Н. И. Конрада и М. И. Лукьяновой - людей, совершенно разных по взглядам, складу ума и характеров. А такой организационный разрыв между японоведами-филологами и японоведами-специалистами в области экономики и политической истории, естественно, отрицательно сказывался на общем уровне советского японоведения.