Командировка в ад - Анатолий Федорович Дроздов

— ответил Николай. — О вас беспокоилась. Ведь это она вынудила меня поднять всех на ноги, включая приемную государя и штаб флота. Но я поклялся: только помогу сформировать отряд в Тавриде и вернусь через сутки. Кто же мог знать, что так все обернется? Долг позвал в дальнюю дорогу, — последние слова Николай пропел, а не произнес, цитируя, наверно, какую-то песню, поэтому они прозвучали скорее шутливо, чем возвышенно. — Теперь ждет меня, наверно, с кочергой наперевес. Так и предупреждала: погибнешь — не смей показываться на глаза, не прощу.

Разговор получил неожиданное продолжение. Когда все легли, в доме выключился свет, в отдельную комнату, выделенную в мансарде Несвицкому, скользнула Ольга — в одной только длинной полотняной рубахе. Присела на постель и положила ладонь поверх мужской руки.

— Коля… — прошептала она. — Я обязана тебе всем. Вообще всем! Своей жизнью, жизнями мужа и сына. Трудно поверить, но чувствую себя даже лучше, чем до болезни, хоть душу рвет из-за смерти Драгана. Ужасно… Это совершенно невыносимая потеря, когда мать теряет сына. И одновременно я счастлива, находясь рядом с тобой.

Больше она ничего не говорила, и рука замерла, не продолжая наступление. В полутьме мансарды Ольга с распущенными волосами была чертовски хороша и неотразимо соблазнительна, и Николай почувствовал, как помимо воли кровь хлынула в голову и не только, а мужское начало приподняло одеяло. Бог знает, устоял бы или нет… Но уж слишком двоюродная сестра напоминала Марину. Это помогло дернуть стоп-кран на самом краю.

— Спасибо за добрые слова. Поверь, я во многом старался для жены, хотел спасти ее родню. Это — единственное оправдание для моего решения ехать в Сербию. Надеюсь, она меня простит.

Внезапно на мансарде их стало трое, и незримо присутствующая Марина Авенировна погрозила кузине пальчиком: не шали!

Та поцеловала Несвицкого в лоб и удалилась. Вроде ситуация разрешилась без конфликта, пусть любой женщине не слишком приятно, что ее прямой намек пропустили мимо ушей и даже мимо чего-то пониже. А мужчина долго не мог уснуть. Расшалившиеся гормоны рвались изнутри, призывая хулиганить.

Не удивительно, что на следующий день волхв побил собственный рекорд по концентрации лечебных корпускул. Энергия требовала выхода. Не рубить же дрова всю ночь напролет, как Адриано Челентано в фильме «Укрощение строптивого», воздержавшийся от секса с прекрасной Орнеллой Мути!

Глава 7

7.

По пути от дома Благоевичей к центральной площади находилась кафана Цили Груберман, той самой, кому передавал привет водитель Иосиф. Здесь волонтеры неизменно получали чашку кофе бесплатно. Заходили они сюда часто, и Василий Негожин нахватался еврейских словечек. Кстати, в семье Груберманов не заболел никто, ни взрослые, ни маленькие мамми. От них до того разило чесночным духом, что комарихи падали замертво еще на подлете. А еще кафана славилась кошерными закусками. Все же сербская кухня, чересчур обильная и жирная, даже некоторым сербам казалась излишне сытной. Не всякая печень выдержит свиную котлету в кило весом, наполненную внутри каймаком — очень густыми солеными сливками. Поэтому днем Несвицкий и другие члены его маленькой команды охотно заглядывали к Груберманам.

Но в этот раз, проехав кафану и притормозив у больницы, варяги вышли из машины и при виде картины, открывшейся их взорам, остолбенели. Вася даже стащил с головы черную шапочку.

— Ой вей! Шоб я так жил.

Несвицкий коротко выругался. Это что — первоапрельский розыгрыш? Но в Сербии, как вообще в данном мире, День юмора не знает никто, хоть праздников много — и религиозных, и народных, и государственно-помпезных.

— Николай… Нет, прости, ты теперь уже не Николай Михайлович, а Святой Микола-угодник! — не унимался Василий.

За ночь прямо у больничной стены выросла часовенка. Собственно, одно название — две стенки, крыша с православным крестом наверху. Зато у входа красовался фотопортрет Несвицкого перед микрофоном у здания скупщины. И он был вставлен в золотой иконный оклад. Над макушкой кто-то пририсовал нимб.

— При жизни признан святым? — Олег придержал пса, пожелавшего обнюхать посетителей часовни. — Что-то не припомню прецедентов.

Самого «святого» сей знак признательности от сербов, мягко говоря, не слишком обрадовал. Не заметил, как какой-то гад сфотографировал его во время спича на митинге пару дней назад. Здесь даже представить невозможно, чтобы у каждого в кармане лежал смартфон с фотокамерой, до сих пор пользовались пленочными, о цифре только слышали. Провинция-с…

Тем не менее, кто-то щелкнул. Судя по всему, напечатал не один экземпляр и успел размножить. Значит, запущен невидимый таймер, отсчитывающий часы, пока кто-то в германской администрации Сербии не опознает в нем зловредного волхва из Нововарягии, радостно воскликнув: вот ты где, голубь сизокрылый, прямо в наши руки прилетел!

— Парни, это серьезно, — вздохнул Несвицкий. — Во-первых, появился шанс, что немцы меня опознают, отловят, сдерут шкуру, и я вправду стану святым великомучеником. Похоже, сербы собрались послать подальше сербское начальство, подмахивающее оккупантам. Но церковь обижать нехорошо. Она объединяет их, отличает от католиков-хорватов и мусульман-бошняков с косоварами. Только церковные иерархи вправе причислять усопшего к лику святых. Фактически кто-то не слишком умный проигнорировал патриарха с епископами, образовав новый культ — святого меня.

Что примечательно, никто из молящихся даже не глянул на «Святого Миколу», беспрепятственно вошедшего в больницу с главного входа. В легкой куртке, джинсах, темных очках и с шайкачей на голове, приобретенных здесь вместо черной летной униформы, волхв мало походил на себя с иконы. Наверно, в представлении последователей новоявленный ангел должен путешествовать исключительно на облачке. Учитывая способность Несвицкого к полету, было не так уж сложно утолить их чаяния.

После ворожбы над плазмой и сытного второго завтрака «святой» отправился в заведение, по причине занятости не посещенное им в первые дни нахождения в Високи Планины. Не без удовольствия ступил с жаркой площади под прохладные своды храма, вдохнул знакомый запах ладана и ароматных свечек, сжигаемых перед образами.

Утренняя служба закончилась. Дьячок по просьбе Несвицкого вызвал отца Бориша, по слухам, сосланного в Високи Планины из-за размолвки с главными иерархами.

Священник был не особо упитан, лицо осунулось после сербского гриппа, но упругий животик торчал, натягивая сутану. Если убрать бороду и усы, а оставить только длинные волосы, издалека напоминал бы неопрятную и залетевшую по неосторожности даму лет пятидесяти.

— Здраво, оче! — Николай начал первым. — Гляжу, оправились после болезни. Работы много…

— Истинно, — ответил тот. — Благодарны мы тебе, волхв, за спасение тел наших. А за спасение душ усопших