Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы - Арсений Несмелов

«РУССКАЯ МЫСЛЬ»[104]

В сундуках старух и скупердяевЛет пятнадцать книги эти кисли…Сочно философствует БердяевО религиозной русской мысли.

Тон задорный, резвый. НеужелиКто-то спорил, едко возражая?Критик дерзко пишет о Муйжеле,Хает повесть «Сны неурожая».

О, скрижали душ интеллигентских,Ветхий спор о выеденных яйцах.Темнооких не пугает ЛенскихЗанесенная над ними палица.

А не в эти ль месяцы, шершавыйОт расчесов, вшив до переносиц,Медленно отходит от ВаршавыНаш народ, воспетый богоносец.

Мы влюблялись в рифмочку, в картинку,Он же, пулям подставляя спину, —Смрадный изверг, светоносный инок, —Безнадежно вкапывался в глину.

И войны не чувствуешь нимало —Нет ее дымящей багряницы:Прячут череп страусы журналовПод крыло иссусленной страницы.

Распуская эстетизма слюни,Из трясины стонет критик сыпью:«Как кристален академик Бунин,Как изящно ядовита Гиппиус!»

«Так уходит море, на песке…»

Так уходит море, на пескеСлизь медуз и водорослей бросив.До волны последней не успевДотянуться, ничего не просят.

Умирают, источая ядРазложенья — прокаженных муки!И на запах тленья прилетятВороны и бронзовые мухи.

Легкий стебель, купол голубой,Всё, что жило, плавало, дышало, —Скатано в бессмысленный клубок,Клювами костлявыми обшаренный.

И когда вернется море вспять,Отшагав положенные бури,Унесет оно, взыграв, вскипя, —Только трупы, пахнущие дурно.

О РОССИИ[105]

Россия отошла, как пароходОт берега, от пристани отходит.Печаль, как расстояние, растет.Уж лиц не различить на пароходе.

Лишь взмах платка и лишь ответный взмах.Басовое взывание сирены.И вот корма. И за кормой — тесьмаКлубящейся, всё уносящей пены.

Сегодня мили и десятки миль,А завтра сотни, тысячи — завеса.И я печаль свою переломил,Как лезвие. У самого эфеса.

Пойдемте же! Не возвратится вспятьТяжелая ревущая громада.Зачем рыдать и руки простирать,Ни призывать, ни проклинать — не надо.

Но по ночам — заветную строфуБоюсь начать, изгнанием подрублен, —Упорно прорубающий тайфун,Ты близок мне, гигант четырехтрубный!

Скрипят борта. Ни искры впереди,С горы и в пропасть!.. Но, обувший ушиВ наушники, не думает радистБросать сигнал: «Спасайте наши души!»

Я, как спортсмен, любуюсь на тебя(Что проиграю — дуться не причина)И думаю, по-новому любя:«Петровская закваска… Молодчина!»

БЕЛЫЙ ОСТРОВ[106]

Айсберги. Льдины. Не три, не две —Голубоглазая вся флотилия.Замер на синей скале медведь,Белый, полярный. Седой, как лилия!

Поднята морда. И из ноздрей —Пар. Серебра не звончее разве?Смотрит в трубу на него Андрэ,Смотрит медведь на летящий айсберг.

К полюсу. Сердце запорошаРадостью, видит, склонясь над картой:В нежных ладонях уносит шарГолубоглазая Сольвейг — Арктика.

Словно невеста, она нежна,Словно невеста, она безжалостна.Словно подарок, несет онаЭтот кораблик воздушный, парусный.

Шепчет: «Сияньем к тебе сойду,Стужу поставлю вокруг, как изгородь.Тридцать три года лежать во льдуБудешь, любимый, желанный, избранный!»

Падает шар. На полгода — ночь.Умерли спутники. Одиночество.Двигаться надо, молиться, ноСпать, только спать бесконечно хочется.

«Голову дай на колени мне,Холодом девственности согрейся.Тридцать три года во льду, во снеЖдать из Норвегии будешь крейсера!»

Очи устами спешит согреть,Сердце прикрыла белейшим фартуком…Славу свою стережет, Андрэ,Голубоглазая Сольвейг — Арктика.

ЗА[107]

Анне

За вечера в подвижнической схиме,За тишину, прильнувшую к крыльцу…За чистоту. За ласковое имя,За вытканное пальцами твоимиПрикосновенье к моему лицу.

За скупость слов. За клятвенную тяжестьИх, поднимаемых с глубин души.За щедрость глаз, которые как чаши,Как нежность подносящие ковши.

За слабость рук. За мужество. За мнимостьНеотвратимостей отвергнутых. И заНеповторяемую неповторимостьИгры без декламаторства и гримаС финалом вдохновенным, как гроза.

МЫ

Мы — каменноугольного дымаКлочья, вырванные из трубы.Но не с детства ли была любимаДоля беззаботной голытьбы?

По дорогам шляемся, таскаяВетхий скарб твой, певчая тоска…У рабочих всё же мастерская,Дом и поле есть у мужика.

Темное, досадливое чувствоПробуждаем мы в иных умах:Мы несем ненужное искусствоНа усталых наших раменах.

В век бетона странен рыцарь лиры,Словно призрак, вставший наяву…Но ведь флорентийцы-ювелирыПриходили ж в скифскую Москву!

Чтобы из тончайшей паутиныЗолотой старательной резьбыНа ковши и грузные братиныПоложить прекрасные гербы.

Ах, и не они ль неодолимоПриняли бессмертья торжествоОт тебя, большое мастерство,Сотканное творчеством из дыма!

МАСТЕРСТВО

Поднятые под купол цирка,Повисли двое в голубом.Под ними шут свистел и фыркал,Ловя шары цветные — лбом.

Но смолк оркестр, и клоун изгнан,И акробат дугу прыжкаС бестрепетностью механизмаРассчитывает до вершка.

И напряженней гибкой сталиСкользнул с подпрыгнувшей доски,Но над его сальтоморталеДве подлетевшие руки.

Метнулся трос, подобно веткеОтпущенной… Летун-стрела.Большими мячиками в сеткеДва раза прыгнули тела.

Кричит толпа, скамьи сгибая,Зеленый шут трясет горбом,И кланяются, улыбаясь,Два акробата в голубом.

ИЗНЕМОЖЕНИЕ[108]

Окончив труд, с погасшей папиросой,С душой угасшей встал из-за стола,Где абажура череп безволосыйБеззубая обсасывала мгла.

Как раненый, ладонь прижавший к ране,Я сердце нес и тень свою шатал —Анаглифом, с холщового экранаВ отчаяньи перешагнувшим в зал.

Безмолвие. Безгласные минуты —Как дождь осенний в чахлую листву.Воистину, непобедимо крутыСтупени восхожденья к Божеству.

ГРЕБНЫЕ ГОНКИ

Руки вперед, до отказу —Раз! — и пружиной назад.По голубому алмазуЛегкие лодки скользят.

Раз! — Поупористей, туже,Чтобы скачками несло.Два!.. Упирайте упружеВ глубь молодое весло.

Смокла носатая кепка.Пот у прищуренных глаз.Резко, отрывисто, крепко —Раз!.. и отчетливей: раз!

Крепостью, мужеством взрослымБега берем рубежи.Раз!.. Не забрасывай весла.Два!.. Направленье держи.

Раз!.. Напрягается стойкоВоля души и весла,Чтобы летящая двойкаПервой к победе пришла.

Раз!.. До отказу, до цели.Два!.. Разорвутся тела…Три!.. И победно взлетелиВверх все четыре весла!

ВПЕРЕД[109]