Бешенство - Герритсен Тесс

— Я так понимаю, у него были неоднократные судороги, — сказала Тоби.

— Мы не уверены, что это были судороги. ЭЭГ этого не подтверждает. — Валленберг положил карту и посмотрел на кардиомонитор, по которому продолжал бежать нормальный синусовый ритм. — Похоже, здесь все под контролем. Спасибо за помощь, теперь я сам справлюсь.

— Вы исключили токсины? Инфекции?

— Мы провели консультацию с невропатологом.

— Он проводил обследование именно на это?

Валленберг недоуменно взглянул на нее.

— Зачем?

— Потому что у Гарри Слоткина было то же самое. Фокальные судороги. Острое нарушение сознания…

— К сожалению, расстройство сознания характерно для данной возрастной группы. Сомневаюсь, что его можно подцепить, как простуду.

— Но они оба жили в Казаркином Холме. У обоих одинаковая клиническая картина. Возможно, здесь задействован какой-то распространенный токсин.

— Какой токсин? Вы можете сказать точнее?

— Нет. Но невропатолог мог бы уточнить.

— Мы привлекли невропатолога.

— Он поставил диагноз?

— А вы, доктор Харпер?

Она умолкла, озадаченная его враждебным тоном. Она взглянула на медсестер, но те упорно прятали глаза.

— Доктор Харпер! — В палату заглянула санитарка. — Вам звонят из приемного. У них там пациент. Головная боль.

— Скажите, сейчас спущусь.

Тоби повернулась к Валленбергу, но тот демонстративно приложил к пациенту стетоскоп, пресекая дальнейший разговор. Она в раздражении вышла из палаты.

Спускаясь по лестнице, она твердила себе, что Ангус Парментер уже не ее пациент, не ее забота. Доктор Валленберг — специалист в гериатрии, наверняка он сумеет обеспечить пожилому человеку лучший уход, чем она.

Но беспокойство ее не оставляло.

В течение следующих восьми часов она была занята обычной для ночного дежурства вереницей хворей: боль в груди, зубная боль, температурящие малыши. Но время от времени, когда наступало краткое затишье, ее мысли возвращались к Ангусу Парментеру.

И к Гарри Слоткину, найти которого так и не смогли. Прошло уже больше трех недель с его исчезновения. Вчера вечером температура упала до нуля; Тоби сидела и размышляла об этом похолодании, пыталась представить, каково это — бродить нагишом на ледяном ветру. Она знала, что все ее терзания напрасны. Гарри Слоткин не страдает от стужи в эту ночь. Почти наверняка он мертв.

На рассвете, когда приемная в ее отделении наконец опустела, Тоби ушла в ординаторскую. Над столом располагалась книжная полка с медицинской литературой. Она просмотрела названия, затем вытащила справочник по неврологии. В предметном указателе она нашла «спутанное сознание». Там было более двадцати ссылок, и диагнозы самые разнообразные — от лихорадки до белой горячки.

Она пробежала глазами подзаголовки: Метаболические нарушения. Инфекционный процесс. Дегенеративный процесс. Неопластический процесс. Врожденные нарушения.

Она решила, что выбрала слишком общий термин, ей требовалось нечто более специфическое, некий физический симптом или лабораторный анализ, который привел бы ее к правильному диагнозу. Она опять вспомнила колотящую по каталке ногу Слоткина. И слова медсестры о том, что у Парментера дергалась рука. Судороги? Но Валленберг сказал, что ЭЭГ исключила такую возможность.

Тоби закрыла книгу и неохотно поднялась. Она должна ознакомиться с историей болезни Парментера. Возможно, там найдется какой-то необычный анализ или симптом, на который не обратили должного внимания.

На часах было семь утра; ее дежурство подошло к концу.

Она поднялась на лифте на четвертый этаж и зашла в отделение интенсивной терапии. На посту сестры экраны мониторов показывали семь графиков сердечного ритма. Сестра глядела на них как завороженная.

— На какой койке лежит господин Парментер? — спросила Тоби.

Сестра встряхнулась, выходя из транса.

— Парментер? Не слышала про такого.

— Его перевели вчера ночью из Третьего западного.

— У нас не было никаких переводов. Только один инфаркт, который вы нам прислали из приемного.

— Нет, Парментер — у него была угроза жизни.

— А, помню. Они отменили перевод.

— Почему?

— Лучше спросите их самих.

Тоби поднялась по лестнице на третий этаж. На посту никого не было, на телефоне мигала лампочка вызова. Она подошла к стойке с медкартами и просмотрела имена, однако Парментера не обнаружила. С нарастающей досадой она прошла по коридору к его палате, толкнула дверь.

И застыла, потрясенная зрелищем.

Утренний свет проникал в окно, его холодное сияние падало на кровать, где лежал Ангус Парментер. Глаза полуоткрыты, лицо синевато-белое, рот широко открыт. Все капельницы и провода монитора отсоединены. Вне всякого сомнения, он был мертв.

Тоби услышала звук открываемой двери, обернулась и увидела медсестру, вывозящую тележку из палаты напротив.

— Что случилось? — спросила Тоби. — Когда господин Парментер скончался?

— Примерно час назад.

— Почему меня не вызвали?

— Здесь был доктор Валленберг. Он решил, что реанимацию проводить не стоит.

— Я думала, что пациента перевели в интенсивную терапию.

— Перевод отменили. Доктор Валленберг позвонил его дочери, и они пришли к выводу, что его не имеет смысла переводить. И задействовать какие-то экстраординарные меры. Так что ему позволили уйти.

С этим решением трудно поспорить: Парментеру было восемьдесят два, он неделю пролежал в коме, и надежд на его восстановление почти не было.

Она задала новый вопрос:

— Семья дала разрешение на вскрытие?

Сестра заглянула в карту:

— Вскрытие не предполагается.

— Но его нужно сделать.

— Уже отданы все распоряжения насчет похорон. Машина из морга должна скоро приехать, забрать тело.

— Где его карта?

— Дежурная забрала ее. Мы только ждем, чтобы доктор Валленберг заполнил свидетельство о смерти.

— Значит, он еще в клинике?

— Думаю, да. У него консультация в хирургии.

Тоби направилась к посту. Дежурная уже ушла, но оставила несколько страниц из истории болезни Парментера на столе. Тоби поспешно отыскала последнюю запись и прочитала заключение доктора Валленберга:

«Семья оповещена. Дыхание отсутствует, пульс не определяется. Осмотр: при аускультации сердцебиение не прослушивается.

Зрачки в среднем положении, неподвижны. Смерть зафиксирована в 05.58»

Не было никаких упоминаний о вскрытии, никаких предположений о причинах заболевания.

Скрип колес заставил ее поднять глаза: два санитара с каталкой вышли из лифта и двинулись в сторону палаты № 341.

— Подождите! — окликнула их Тоби. — Вы за господином Парментером?

— Да.

— Стойте. Никуда его не забирайте.

— Машина уже едет сюда.

— Тело останется там, где лежит. Мне нужно поговорить с семьей.

— Но…

— Просто подождите.

Тоби схватила телефон и набрала номер Валленберга. Ответа не было. Санитары стояли в холле, переглядываясь и пожимая плечами. Она снова взяла телефон, на этот раз позвонила дочери Ангуса, чей номер значился в карте. Прозвучало шесть гудков. Уже закипая, она повесила трубку и увидела, что санитары завозят каталку в палату.

Она кинулась к ним.

— Я сказала, пациент останется здесь.

— Мэм, у нас распоряжение забрать его и доставить вниз.

— Это какая-то ошибка, я уверена. Доктор Валленберг еще в больнице. Подождите, я с ним поговорю.

— Поговорите со мной о чем, доктор Харпер?

Тоби обернулась. Валленберг стоял в дверях.

— О вскрытии, — сказала она.

Он вошел в палату, дверь с шуршанием закрылась за ним.

— Это вы меня искали?

— Да. Они забирают тело в морг. Я велела им подождать вашего распоряжения о вскрытии.

— В этом нет необходимости.

— Вы не знаете, почему у него отказало сердце. Вы не знаете, почему у него был бред.

— Скорее всего причиной стал инсульт.