Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы - Олег Черенин

В подготовленном отчете о результатах своей деятельности в предвоенные месяцы Жихонь писал, что «в предвоенные годы польская зарубежная разведка Главного штаба, проводимая в Германии, стояла на высоком уровне… Смею утверждать, что она по своим возможностям значительно превосходила разведки других государств, работающих по Германии»[108].

Крупнейшим успехом германской и, соответственно, катастрофой польской разведки явилось обнаружение архивной документации 2-го отдела Главного штаба. Руководство Абвера и полиции безопасности и СД заблаговременно подготовилось к военной кампании. По линии этих органов заранее были сформированы специальные команды, в числе прочих решавшие задачи захвата секретной документации Войска Польского и других польских органов власти и управления. С началом боевых действий эти команды, двигаясь в наступающих порядках Вермахта, занимали места расположения важных военных и правительственных учреждений Польши и организовывали поиск такой документации на местах.

По свидетельству О. Райле, предпринятые абвергруппой под командованием гауптмана Буланга поиски секретных польских архивов в Саксонском дворце на площади Пилсудского, где располагалась штаб-квартира польской разведки, ни к чему не привели. «Улов» ограничивался несекретными документами и подсобными служебными материалами, такими как телефонные справочники городов Германии, картотека польских эмигрантов, официально опубликованные Вермахтом справочники и т. д.

И только через несколько дней после завершения обследования дворца на окраине Варшавы, в форте Легионов, Булангом была обнаружена большая часть архива польской разведки. По данным Райле, в качестве трофеев немцам достались материалы, отражающие деятельность польских военных атташатов и, как он пишет, «бромбергского филиала» польской разведки, имея в виду Экспозитуру № 3 в г. Быдгоще и «множество других»[109].

Сам форт Легионов был построен русскими военными инженерами в 1854 году как один из пяти фортов первой оборонительной линии Варшавской цитадели. После того как с развитием артиллерийских средств борьбы чисто оборонительные функции фортов были в значительной степени утрачены, в начале XX века начался процесс их перепрофилирования. С 1915 года форт Владимира (Владимирский), как он именовался до 1919 года, стал служить далеким от нужд обороны целям. Он стал использоваться как место хранения архивных фондов штаба Варшавского военного округа — крупнейшего дореволюционного архивохранилища ценнейших документов русской военной истории. В частности, его фонды включали в себя несколько тысяч томов нормативной документации военного ведомства, несколько сот тысяч единиц хранения, относящихся ко всем вопросам деятельности Варшавского военного округа, самые ранние из которых были датированы 1831 годом.

В лихолетье Первой мировой войны этот ценный объект уцелел.

И германские оккупационные, и польские военные власти, отдавая себе отчет в исторической ценности русских военных архивов, приняли меры к обеспечению их сохранности, и вплоть до 1919–1921 годов они оставались на своем месте. После того как приказом по польскому военному ведомству (Ministerstwo Spraw Wojskowych) был создан Центральный военный архив, вся совокупность русских и польских военных архивов была передана в его ведение. С указанного времени, испытывая потребность в централизованном хранении и обработке архивной документации, относящейся к истории молодого Войска Польского, военные власти отдали распоряжение о частичном вывозе старых русских архивов на другие объекты. Вплоть до 1939 года форт Легионов использовался в качестве склада № 1 Военного архива[110].

Захваченная немцами документация была погружена в пять товарных вагонов и направлена во вновь образованный филиал потсдамского военного архива в пригороде Данцига — Оливе. Результатами совместного с гестапо изучения польских материалов стал арест около ста человек, в разное время сотрудничавших с польской разведкой на территории Германии[111].

К настоящему времени установлено, что процесс эвакуации архивной документации начался сразу же после начала боевых действий в сентябре 1939 года. К моменту обнаружения капитаном Булангом брошенных фондов польской разведки в безопасные районы были вывезены секретная документация Главного инспектората вооруженных сил (GISZ) и наиболее секретная часть актов Военного архива, включавшая в себя документацию 2-го отдела Главного штаба.

Но общий объем захваченных немцами и переправленных в Оливу польских военных архивов достиг более шестидесяти железнодорожных вагонов (58 — в 1939-м и 10 — зимой 1940 года)[112].

По воспоминаниям бывшего сотрудника польской разведки майора Тадеуша Новиньского, с началом военных действий архивные документы и материалы текущего делопроизводства 2-го отдела подверглись сортировке с точки зрения актуальности их использования в будущей работе. Другую часть, не имевшую практической ценности, предполагалось уничтожить. По мере завершения такой сортировки, отобранные для эвакуации материалы были перевезены в два здания, в которых были также собраны документы других органов военного управления. Когда возникла угроза непосредственного захвата Варшавы, материалы в ускоренном порядке начали направлять автомобильным и железнодорожным транспортом в сторону румынской границы. Вот на этом этапе, скорее всего, и стала возможной утрата части архива.

Судьбы вывезенных из Варшавы архивов сложились по-разному. Часть из них была утрачена во время эвакуации, часть уничтожена в процессе транспортировки, меньшая часть попала в польское посольство в Бухаресте.

До сих пор среди польских историков ведутся споры о том, как стало возможным такое преступное бездействие ответственных за хранение архивной документации лиц, кто из них персонально виновен и какова степень их вины. Этот процесс был начат в эмигрантских кругах сразу после того, как стало известно о захвате архивов польской разведки. Так как значительная часть немецких трофеев относилась к документации Экспозитуры № 3, одним из обвиняемых и оказался майор Жихонь, который якобы не принял надлежащих мер к ее эвакуации и уничтожению.

Ценным свидетельством в пользу Жихоня является отчет начальника гестапо в Магдебурге штурмбанфюрера СС Хельмута Бишофа, подготовленный им в марте 1943 года. В отчете были отражены результаты поисков сотрудников, агентов и документации Экспозитуры № 3 в г. Быдгоще, предпринятых им 5–11 сентября 1939 года. Из отчета следовало, что сразу же после захвата немцами города эйнзатцкоманда полиции безопасности и СД — 2/IV обследовала сохранившиеся здания на улицах Понятовского, 5, и Цишковского, 2, в которых до начала боевых действий располагался территориальный аппарат польской военной разведки.

Как писал в отчете Бишоф, взобравшиеся при помощи стремянок в окна первых этажей сотрудники гестапо в помещениях и сейфах секретной документации Экспозитуры № 3 не обнаружили. В служебном кабинете самого майора Жихоня на его пустом столе одиноко лежала его визитная карточка как указатель на то, что поиски немцев бесперспективны и ни к чему не приведут[113].

Как представляется, Жихонь, будучи опытным и хорошо информированным разведчиком, заблаговременно мог подготовиться к эвакуации своей экспозитуры. Тогда возникает вопрос: какие документы Жихоня были захвачены немцами в форте Легионов? В этой связи высказываются версии, что обнаруженные материалы не являлись оригиналами оперативной документации, а были рабочими копиями, контроль за которыми Жихонем и другими ответственными сотрудниками разведки был утрачен в условиях неразберихи боевых действий.

Скорее всего, текущие агентурные дела (не архивные), идентифицирующие источники польской разведки, в захваченной немцами части архива, по большей части, отсутствовали. Косвенным подтверждением такой версии является, например, тот факт, что ценнейшая агентурная группа Тышевской и четы Бруцких была арестована немцами только в середине декабря 1939 года, то есть через три месяца после захвата польских архивов. Как представляется, немецкие специалисты, исследовавшие их, знали, что следует искать в первую очередь, во вторую и т. д. Несмотря на кажущийся, на первый взгляд, большой объем трофейной документации (шесть вагонов), их первичная обработка, включавшая в себя сортировку агентурных, информационных, финансовых и других дел, не заняла бы три месяца. Но это время вполне могло быть затрачено на исследование информационной и отчетной документации, в которой установочные данные (фамилии, места жительства, работы) на агентуру отсутствовали.

Можно, конечно, делать скидку на то, что немцам пришлось затратить какое-то время на первичную обработку захваченной документации. Но если бы им попались в руки агентурные дела группы Тышевской, аресты произошли бы гораздо раньше.