Витим Золотой (Роман 2) - Павел Федоров

- А есть такие книжки?

- Даже очень много таких книг.

- Хорошо, Василий-ага, я постараюсь скорее научиться, чтобы прочитать эти хорошие книжки, где написано, как купсы деньги наживают.

- Старайся, дружок!

Поблагодарив приветливых хозяев за чай с вкусными сушками, Кунта отправился к Булановым. Ему хотелось повидать своих новых друзей, сыновей Архипа, и заодно оповестить их родителей о предстоящем событии. Всякие обычаи, которые были установлены в его родных степях, он, как и любой кочевник, усвоил чуть ли не с пеленок. На веселом тое или скорбном обеде, по мнению Кунты, не пьют кумыс и не едят бешбармак только ленивые.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

О семье Лигостаевых Усте подробно рассказал в свое время Василий Михайлович. Между ними давно установились самые тесные, дружеские отношения. Вместе с Кондрашовым она ездила на похороны Анны Степановны, помогла Степаниде собрать поминальный обед, ездили они и на проводы, когда Гаврюшка уходил на службу.

- Очень хорошо, Петр Николаевич, что вы к нам заехали, - беря из его рук новый дубленый полушубок, говорила Устя. - А мы с Василием Михайловичем на масленицу к вам в гости собираемся.

- А я как раз за Василием Михайловичем Кунту послал. Повидать мне его нужно по важному делу.

- Так и я за ним послала!

- Вот и хорошо, - сказал Петр Николаевич.

- Петр Николаевич, да вы совсем красавец, - поглядывая на гостя, лукаво говорила Устя.

- Нет, Устинья Игнатьевна, вы меня смущаете. - Петр стеснительно одернул почти новый казачий мундир из темно-синего касторового сукна, вытащил из кармана гребешок и начал безжалостно расчесывать темный, с малой проседью чуб.

Прижавшись к косяку, Василиса следила за каждым движением Петра.

- Да бог с вами, Петр Николаевич, чего вы конфузитесь? Вы же очень хорошо знаете, как я вас люблю и уважаю, - сердечно и искренне продолжала Устя. - Поверьте, если бы не один человек, вот вам крест господний, сама бы пошла за вас замуж. Не верите? - тормоша его за светлую, с двуглавым орлом пуговицу, спрашивала она.

- Много для меня чести, Устинья Игнатьевна, - неловко вертя в руках гребешок, сказал Петр Николаевич. - С моим почтением, но только мы не пара с вами. Вы образованная, а я простой пахарь.

- Пустяки, Петр Николаевич! Наверно, у вас хватило бы терпения научить жену этому нехитрому делу. А кстати сказать, я еще с детства умею и косить, и серпом жать, и коров доить, и калачи печь!

- Ну раз такое дело, Устинья Игнатьевна, не станем время терять. Заверну вас в тулуп, в кошевку - и марш-марш к отцу Николаю...

- Ничего не выйдет, милый дружочек, опоздали мы... Я ведь намекнула вам, что есть у меня один человечек...

Устя наклонилась к нему и доверчиво взяла его за РУКУ.

- Только ради бога прошу, пока никому ни слова, - прошептала она.

- Об этом, Устинья Игнатьевна, меня не надо просить.

- Говорю вам, как родному брату: я недавно, ну совсем на этих днях, вышла замуж, - призналась она и стыдливо склонила голову.

- За кого же? - тихо спросил Петр.

- Неужели не догадались?

Хмуря широкие, ровные брови, Петр Николаевич, помолчав немного, раздельно проговорил:

- Вашим мужем никто быть не может, окромя Василия Михайловича. Но теперь, Устинья Игнатьевна, я буду на вас в обиде. Как же так без свадьбы? У нас этак не полагается!

- А мы давайте две свадьбы сразу сделаем, нашу и вашу, - счастливо улыбаясь, шептала Устя.

- Вам-то, пожалуй, действительно, поспешить нужно, а у меня трудная песня, Устинья Игнатьевна. Жениться я покамест не собираюсь, да и невесты на примете нет, - всерьез проговорил Лигостаев.

- Есть невеста, миленький Петр Николаевич, да еще какая невеста!

- Не надо шутить, - строго сказал Петр.

- Ни капельки не шучу, дорогой мой! Славная, красивая и давно любит вас. Да знаете вы ее!

- Несуразное что-то вы говорите, Устинья Игнатьевна, никого я не знаю.

- Как это не знаете, когда только что вместе приехали? - Лигостаев хотел было попятиться назад, но Устя удержала его. "Что не сможет свершить сам бог, сделает одна женщина", - подумала она с веселым лукавством, не отпуская его руки.

- Что вы, голубушка, Христос с вами! - растерянно шептал Лигостаев.

- Любит она вас до смерти!

- Господи, у меня сегодня такой день!.. - прошептал Петр Николаевич.

Когда Устя и Петр Николаевич вошли в горенку, Василиса стояла, прижавшись спиной к теплой стенке и затаив дыхание.

- Василиса! Где ты? - ведя упирающегося Петра Николаевича за руку, позвала Устя. Василиса не откликалась. - Выходи, глупенькая. Гляди, кого я тебе привела. Вы поговорите, а я сбегаю за Василием Михайловичем.

- Это правда, Васса? - после долгого молчания наконец спросил Петр Николаевич негромко.

- Да, Петр Николаевич, - смело посмотрев ему в глаза, твердо ответила Василиса.

Ответ застал его врасплох. Отмахнув от себя папиросный дым, снова спросил с нарастающим волнением:

- Чем же я тебе так пришелся?

- Если бы я знала, - склонив голову, ответила она. - Этого никто не может знать. Пришелся по душе - и все тут...

- И все тут... - медленно покачивая головой, повторил Петр Николаевич. - У тебя раньше-то парень какой-нибудь был? - Вопрос как-то сам по себе сорвался с уст Петра Николаевича. Ему даже стало неловко. Ладно, все это пустяки: был али не был!

- Нет, такое не пустяк. - Ловя ртом воздух, она схватилась за грудь. - Я уж все расскажу, тут нельзя промолчать! - Она говорила протяжно, полушепотом, словно преодолевая боль.

Слушая ее краткую исповедь, Лигостаев чувствовал, как тело его пронизывает горячий озноб.

- А после я удавиться задумала. Осень была, дождик лил. Этап наш в сарае остановился. Я рубашку на ленточки порвала и сплела веревочку. Выбрала местечко в уголышке и решила ночью это сделать. Но Устинья Игнатьевна заметила. Я как помешанная тогда была и все руки ей искусала, а потом вот подружились, и на Тагильский завод нас с ней вместе пригнали, а там уже позже освобождение вышло.

Ее доверчивый, бесхитростный рассказ потряс Петра Николаевича и окончательно сокрушил ту преграду, за которой хоть и слабенько, но еще маячила его казачья спесь.

В горенке слышался скрип ветхого стула, который грузно давила крупная фигура Лигостаева.

- Подойди ко мне, - мягко попросил Петр Николаевич.

Василиса покорно встала и смущенно оправила смявшуюся на юбке оборку.

- А ты поближе, - приветливо кивнул он и поманил ее пальцем.

Она вдруг шагнула вперед, закрыла лицо руками и медленно встала перед ним на колени.

- Что ты, Васса, что ты! - Петр Николаевич вскочил. - Это зачем еще? Ах ты, глупая! - Он подхватил ее на руки и приподнял. - Видно, уж сам бог послал мне тебя. А уж раз так, если ты согласна, будь женой моей перед богом и людьми!

Задрожав, она прижалась к нему и совсем сникла. Он усадил ее на низенький сундучок, накрытый какой-то дерюжкой, ласково гладил упругий жгут шелковистой косы и не смог уже справиться с подступившей к горлу спазмой.

В сенях кто-то сильно хлопнул дверью. Отшвырнув задрожавший полог, в горенку ввалился Микешка, высоко маяча своей нелепо-пестрой папахой. Увидев полуобнявшуюся пару, он ошалело замер меж косяками. При его внезапном появлении они даже не шелохнулись. Микешка понял, что Кунта сказал ему правду. Стащив с головы папаху, покачиваясь на нетвердых ногах, заговорил сбивчиво:

- Извиняйте, дядя Петр, услыхал я и ушам своим не поверил. А теперь вижу, что и на самом деле... - Микешка запнулся, но тут же, качнув нетрезвой головой, спросил: - Поздравить разрешите, дядя Петр?

- Ну что ж, валяй, раз пришел, - глухо проговорил Петр Николаевич.

- Ну, значит, с нареченной, как говорится! Вот ведь какая оказия! Микешка повернулся к Василисе, низко поклонившись, продолжал: - И тебя, Василиса, от всей души поздравляю, и даже очень рад!

- Спасибо, Микеша, - поднимая на него влажные глаза, ответил Петр Николаевич, удивляясь вольности и чрезмерному многословию гостя.

Он не знал, что у Микешки день сегодня был тоже особенный.

Все последние дни Олимпиада сидела у себя в спальне и никуда не выходила. А сегодня вдруг позвала Микешку и объявила, что Доменов исхлопотал для него отсрочку по семейным обстоятельствам. Выйдя от Олимпиады, Микешка забежал к экономке на кухню и выпил косушку водки. Сейчас стоял перед Петром веселый и излишне разговорчивый.

- Ведь он для меня все равно что отец родной, - говорил он смущенной Василисе. - За ним будешь как за каменной стеной, в обиду ни-ни! Конечно, всякое может быть в семье, там и сноха и прочее...

Под "прочим" Микешка имел в виду, как встретит это сногсшибательное событие находившийся в полку Гаврюшка, как взглянет на Василису закостенелая каста станичников и коварные и острые на язык станичницы.

- А тут на днях о вас, дядя Петр, Лимпиада Захаровна спрашивала, даже повидать вас намеревалась, - оживленно и весело продолжал Микешка.

- Ладно, не распространяйся шибко, а садись, - сухо сказал Петр. Ему не по душе были Микешкины излияния, да и волновали слишком. Сейчас у него не было желания вообще видеть кого-либо, тем более Олимпиаду.