Проклятие многорукой дьяволицы - Роман Рязанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Куда ты, туда и я, – согласилась Адолат. – С тех пор, как убили мою дочь, мне нет более жизни в Самарканде!
– Ну, тогда не будем терять времени, – поторопил их Юнус.
– Конечно, – ответил бухарский купец. – Но мне нужно попрощаться…
Промолвив так, он подошёл к стоящим поодаль мужчинам. Рахматулло по очереди обнялся со стариком Маджидом, торговцем Умидом, кузнецом Ботиром и вдовцом Сардором.
– Как жаль, что я столько лет дружил с таким чудовищем и ни о чём не догадывался! – посетовал тот.
– Все мы ошибаемся, почтенный, – утешил его бухарец. – Но ведь именно тебя избрал Аллах, дабы сорвать козни злодея… А что до меня, то я тоже жалею, что не пришёл к тебе домой на достархан… И сейчас слишком спешно приходиться мне покидать Самарканд…
Не избежал прощальных объятий Рахматулло и купец из Дели по имени Камал.
– Досадно, что мы не встречались с тобою раньше, бухарец, – сказал делийский купец.
– Мы с тобой встретились как раз вовремя, – заверил его Рахматулло. – Очень хорошо, что ты не смалодушничал и явился на суд.
– Я понял, что другого выбора у меня нет, если я не хочу, чтобы убийца моей сестры безнаказанно ступал по этой земле, – отозвался Камал. – Впрочем, сейчас я рад, что покидаю этот город. Награбленное у нас золото не принесло его жителям счастья и процветания. Верно молвил наш поэт Амир Хосров Дехлеви ([22]): «Каждая жемчужина в короне падишаха, это капля крови, упавшая из глаз бедного крестьянина». Подумай, бухарец, ведь все дворцы и минареты этого города стоят на кровавых слезах, на кровавых слезах и моих земляков! Что уж удивляться, коли однажды сюда пришло зло! – с горечью заключил хиндустанец.
– Лучше и не скажешь! – криво усмехнулся Рахматулло. – Ну, прощай же, Камал! Да почиёт на тебе милость Всевышнего!
– Погоди, – вдруг дёрнул его за рукав делиец, – Та женщина, которую ты защищал… Её, кажется, зовут, Адолат.. а мужа её зовут Азиз.. вернеее звали..
– Всё верно! – не мог скрыть изумления купец Рахматулло. – Но почему ты говоришь, звали.
– У моего соседа, влиятельного делийского чиновника при дворе султана, был слуга из захваченных в рабство самаркандцев, и его имя было Азиз. Однажды, он занемог от лихорадки и, умирая, звал в бреду: «Адолат, Адолат…» Я как раз в то время был у своего соседа в гостях и всё слышал. Имя мне показалось редким, и я сейчас вспомнил об этом и мыслю, что тот Азиз был мужем женщины, которую ты защищал… Так что я могу подтвердить тебе, что она воистину вдова! Я думаю это важно для тебя, бухарец. А теперь прощай же… Храни вас всех Аллах!
По-настоящему изумлённый Рахматулло прикрыл глаза, когда же он открыл их вновь, Камала уже не было, а его тряс Юнус, приговаривая:
– Ну, что со всеми попрощался, Рахмат?! Торопись, лощади ждут!
Над Самаркандом уже зашло солнце, и тьма скрыла разрушенный судейский помост и валявшееся на земле мёртвое тело бывшего кадия Абдуррахмана, когда Рахматулло, Юнус и Адолат были уже далеко на пути в Бухару. Когда вдалеке показались уже минареты и крепостные стены родного города, Рахматулло вдруг почувстовал слабость во всём теле и сполз с седла…
9
Рахматулло открыл глаза, разорвав окружавшую его тьму, и оказалось, что он лежит в постели, в собственном доме, а вокруг его ложа собрались какие-то люди. Из них бухарский купец узнал только шейха Гиясаддина, из братства Накшбанда.
– Я совершил грех… я совершил грех, мавляна! – зашептал Рахматулло в бреду. – Я побывал в Самарканде на Праздник жертвы, но я так и не нашёл времени, чтобы поклониться мазхабу Хаджи Абди, потомка халифа Усмана… А это великий грех, мавляна…
Шейх Гиясаддин в ответ только качал головой…
Чуть позже купец Рахматулло пришёл в себя окончательно и разглядел, что кроме шейха к постели его пришли, и Юнус, и его слуга Мамед.
– А, мой летописец, Мухаммед –ат- Табризи, – попривествовал он того, кого оставил вместо себя в Бухаре вести дела.
Спустя некоторое время, Рахматулло отдохнул, подкрепился и был готов отвечать на вопросы друзей. Этим и воспользовался его слуга:
– Скажи, господин, – спросил он нетерпеливо. – А как ты догадался, что купец из Дели по имени Камал не мёртв, но жив?
– Весьма просто, – ответил Рахматулло. – Я вспомнил слова хозяина караван-сарая. На мой вопрос, лежит ли передо мной тело хиндустанского купца, тот проговорил в ответ, что, судя по одеждам покойника, это действительно хиндустанец. И вскоре я подумал, что ведь любое мёртвое тело с обгоревшим лицом можно нарядить в одежды хиндустанца, а сам он вполне может быть жив!
И, потом, пожар… Для чего убийце вдруг понадобилось поджигать комнату в караван-сарае? Ни одно из прежних убийств, совершённых душителем, не сопровождалось пожаром. Убийца хотел поджечь город? Ничего глупее выдумать нельзя, ведь во дворе каждого караван-сарая имеется колодец с водой. Огонь мог вспыхнуть случайно, когда свеча упала на пол, сброшенная во время борьбы? Допустим, в таком случае свечку зажёг хиндустанец? Но для чего? Сейчас дни стоят долгие, и свечи не нужны… Он что-то писал? Но в комнате не было ни калама, ни бумаги. А вот если пожар устроил сам хиндустанец, чтобы выдать труп неизвестного за собственный? Тогда всё становилось по своим местам. А где же в таком случае его искать? Где он может спрятаться в незнакомом городе? – продолжал он. – Только у своих земляков-делийцев....
– Верно, – подхватил тут доселе хранивший молчание шейх Гиясаддин. – Ты совершенно верно поступил, купец, когда написал мне записку в Бухару, дабы я приказал нашим нищим братьям выяснить, не просил ли некий хиндустанский купец своих земляков о тайном приюте. На счастье и среди проживающих в Самарканде выходцев их Хиндустана также оказались наши нищие братья – они и помогли разыскать того, кто был тебе так нужен.
– И мальчика- водоноса тоже нашли нищие братья? – подивился Мамед
– Нет, – откликнулся Юнус. – Мальчика водоноса нашёл я. Этот кадий Абдуррахман, уже чувствовавший, что под его ногами пылает земля, так и не заметил подмены, – ухмыльнулся он. – А что? Для этого мерзавца, привыкшего глядеть на тех кто стоит ниже его самого, как на «чёрную кость», что один мальчик-водонос, что другой… Ну, а малыш всё сказал, как мы его подучили с Рахматом…
– Так или иначе, этот старый пёс, запятнавший ислам мерзкими приступлениями, мёртв, – подвёл итог шейх Гиясаддин. – Слыхал я, что толпа в Самарканде
