Легендарный барон - Николай Князев

Несмотря на то, что ургинские лошади были целиком сменены в пути на гобийских, барон все же предпочел двигаться на верблюдах. По гобийским условиям невозможно выкормить и напоить за время ночного отдыха такое количество лошадей, какое имелось в отряде барона. Наши табуны, следовавшие за отрядом с монголами — пастухами, в силу изложенных условий, за одну неделю похода отстали на три суточных перехода…

Глава XV

Отряд подъесаула Янкова (5 сотен, 2 пулемета и 1 орудие — знаменитый «Норденфельд»), вышедший из Урги 8 февраля по Троицкосавкому тракту, 10-го был уже на р. Хара-гол и разбил арьергардный отряд противника. Китайцам пришлось отодвинуться дальше на север, до р. Иро. В тот же день Янков ушел от тракта на восток, вверх по р. Хара-гол, потому что получил сведения, что в 25 верстах от тракта в этом направлении стоит сильный отряд гаминов, базирующийся на богатейшие сельскохозяйственные фирмы. Утром 11 февраля Янков вел бой с батальоном гаминов четырехротного состава и, отбросив его на север, стал гарнизоном на р. Хара-гол.

Одну сотню он выдвинул по тракту на север, к уртону Муктуй, на р. Шара-гол, до соприкосновения с китайской заставой.

В то время, когда Янков воевал с китайцами на Троицкосавском направлении, барон сформировал в Урге 2-й конный полк есаула Хоботова. Этот полк он послал на смену Янкову. 25 февраля Унгерн приезжал в Дзун-модэ и на реку Хару с инспекционными целями, и в тот же день возвратился в Ургу. Янков получил от барона распоряжение идти на формирование 3-го конного полка в Маймачен (Ургинский). 2-й полк, выступивший из Урги 16 февраля, через русскую деревню Мандал и прииск Дзун-модэ прибыл на Хару 26 февраля. Вскоре полк этот продвинулся с незначительными боями до реки Иро (50 верст к югу от Кяхты), вследствие чего китайцы вынуждены были отойти в Кяхтинский Маймачен, стоящий у самой границы в версте от русского города Кяхты. Китайцы квартировали в этом городе почти до 20 чисел марта месяца, пока их не вытолкнули оттуда девееровские власти, при посредстве монгольских партизан (они оставили Маймачен 19 марта в 6 часов вечера).

24 марта в Ургу прискакал от Хоботова нарочный с письмом, снабженным птичьим пером в знак спешности. Китайцы отошли от Кяхты и уже потеснили 2-й полк. Они двигаются на Ургу. На них напали красные монголы, состоящие на службе Временного революционного правительства Монголии, организованного в Троицкосавске. Так доносил Хоботов. Барон приказал генералу Резухину выступить против китайцев со всеми наличными силами и тотчас же выехал на автомобиле ко 2-му полку.

Резухин вышел из Урги утром 25 марта. Во время обеденного привала к отряду подлетел бароновский автомобиль. Начальник дивизии разведал обстановку. Он лично с гор наблюдал за китайцами и установил, что они свернули от р. Иро на запад к р. Орхону и что в настоящий момент двигаются в юго-западном направлении, вверх по течению реки. Не трудно было бы догадаться, что гамины намереваются обойти Ургу с запада с тем, чтобы добраться до одной из дорог, ведущих из Западной Монголии в Китай, и затем по ней скоренько убраться восвояси.

Барон приказал генералу Резухину ликвидировать эту группу китайских войск. На привале барон изобличил одного из местных князей в сношениях с революционным правительством Монголии; крепко разбил ему голову и приказал всыпать 150 ташуров. В те дни барон был уже осведомлен о зарождении в Троицкосавске красной монгольской ячейки, именующей себя «Революционным правительством», в состав которого вошли два коммуниста, Данзан и Дамба-Доржи и националист-революционер Сухэ-Батор. Последний из них именовался «главнокомандующим всеми вооруженными силами» (из 900 всадников). Все это конечно, так, но едва ли было разумно выводить на публичное посрамление такую крупную по монгольскому масштабу фигуру, как хошунный князь. Этот пример, к сожалению, не единственный в практике барона Унгерна, был явно оскорбителен для исконных традиций монгольского народа.

Барон уехал в Ургу в самом скверном настроении. Генерал Резухин немедленно повернул на запад. Он перешел горы Халцан и Гурбан-Урту-нуру и вошел на Ванхурэнский тракт. Генерал шел спокойным маршем. Суточные его переходы равнялись 45 верстам, потому что верблюды, впряженные в орудийные запряжки, не могли двигаться с большой скоростью.

Яркие зори, оснеженные пади и искрящиеся на солнце горы; морозный, бодрящий воздух и зверский аппетит… Ночлеги по уртонам в теплых юртах, наполненных разъедающим глаза дымом; вкусный чай, жирная, ароматная баранина, поднесенная склоняющимся до земли монголом и, как последнее впечатление, с которым погружаешься в мертвый сон — бешеное наступление кровожадных «туземцев»…

Ночь на 31 марта генерал Резухин стоял в 5 верстах то китайского лагеря, на 5-м утроне тракта Урга-Ванхурэ. Китайцы расположились на эту ночь в одной из широких падей урочища Баян — гол, верстах в 150 на запад-северо-запад от Урги. Они уже отошли от реки Орхона и начали огибать Ургу правым плечом, по широкой дуге. Генерал Резухин подошел к ним с северо-востока. После короткой перестрелки с нашей головной сотней китайцы отошли к южной окраине урочища, в растерянности не предприняв почти никакой попытки к тому, чтобы удержать за собой две сопки, возвышавшиеся по середине баянгольской пади. Одна наша сотня пошла вперед, чтобы занять гору в западной стороне урочища, а семь сотен отряда устремились через падь к двум только что отмеченным важным в позиционном отношении сопкам среди пади.

С бугра предо мной открылось все урочище. По широкой пади, розовой от первых лучей торжественно поднимающегося солнца, быстро продвигались разошедшиеся веером семь сотенных колонн. Они шли в атаку на центральную «Генеральскую» сопку, откуда доносилась оживленная трескотня трех-четырех сот винтовок. Когда я доскакал до сопки, на ней оставались лишь самые упорные последние защитники. Батальон же гаминов только что покинул позицию и теперь убегал врассыпную к своим главным силам.

Генерал немедленно овладел и второй сопкой, после чего наша позиция представилась в следующем виде. Две сотни правого фланга поднялись до полугоры и там по возможности, закрепились. Центральную сопку занимал генерал с главными силами (4 сотни и артиллерия). В версте на юго-восток от «Генеральской» сопки, на круглой сопочке находился наш левый фланг (2 сотни под командой начальника штаба отряда полковника Торновского). Китайцы имели большое преимущество в огне на обоих флангах. На правом нашем фланге они владели гребнем горы и поэтому расстреливали, как им было угодно, дивизион прапорщика Степаненко. Позиция полковника Торновского, на которой не было никаких укрытий со стороны гаминов, обстреливались ими артиллерийским и пулеметным огнем с дистанции 1400–1500 шагов. Силы противника исчислялись приблизительно в 6000 солдат, из которых 2000 принадлежали к коннице. С ними ехало до двух тысяч ургинских и маймаченских (из-под Кяхты) купцов и чиновников. Гамины имели до 30 пулеметов и 12 орудий, тогда как мы располагали лишь двумя горными орудиями, потому что к двум французским пушкам у нас не было ни одного снаряда соответствующего калибра.

Во второй день боя гамины произвели энергичные нажимы на наши фланги. Несколькими повторными атаками они сбили с сопки Торновского дивизион сотника Очирова (сменил раненого Торновского), несмотря на то, что он каждый час бросался в контратаку и, вообще, огрызался как зверь. Генерал не пытался поддержать Очирова, так как едва ли возможно было успешно защищать эту сопку, полого спускающуюся в сторону противника и не имеющую укрытия для самого чувствительного нерва конницы, ее коноводов. На правом фланге китайцы планомерно теснили наш дивизион. Но помощник командира 3-го полка, Генерального штаба подполковник Островский, привел туда еще одну сотню и решительными действиями восстановил первоначальное положение. Наступление темноты вновь, как и в первую ночь, прервало сражение и позволило отойти к обозу на отдых. Китайцы ночью не воевали.

Третий день боя, 2 апреля, начался в совершенно неблагоприятной для нас обстановке. Гамины обстреливали теперь артиллерийским и пулеметным огнем «Генеральскую» сопку и угрожающе накапливались против позиции Островского. Очень скоро предприимчивость китайцев дошла до такой дерзости, что их сотня напала на транспорт раненых, перевозившихся в обоз с «Генеральской» сопки. Правда, сотня эта удалилась в сторону сопки Торновского, не приняв атаки ординарцев штаба полка, но было неприятно, что конная часть противника безнаказанно прошла в тылу, вдоль всего нашего расположения.

При преследовании адъютант полка догнал и взял в плен китайского офицера, сидевшего на прекрасном, но престарелом «англо-арабе». Случай этот подтверждает правило о непригодности кровных лошадей в монгольских условиях. Наши «монголки» почти ничего не ели на протяжении двух суток (трава под «Генеральской» сопкой была вытоптана и прогрызена конями до земли) и, конечно, вместо воды похватали за это время лишь немного снега, но в ответственный момент они безотказно проскакали 5–6 верст и при этом показали достаточную резвость.