Облачный полк - Эдуард Веркин

– А Лыков что, к каше приладит? – спросил Щенников.

Все немного посмеялись.

– Нет, это Лыкову, совершенно серьезно. Он все время то недоварит, то переварит, теперь будет съедобно. А Щенникову я в следующий раз принесу…

В землянку проник Ковалец. Осторожненько так, как хорь в птичник, потихонечку, посмотреть на наши прибытки. И Саныч, конечно, это заметил.

– Ковальцу тоже есть, – сказал Саныч. – Все как заказывал.

– Я тебе ничего не заказывал. – Ковалец начал стягивать с рук черные кожаные перчатки, я таких у наших ни у кого еще не видел.

– Ты просто забыл. – Саныч сунул руку в карман. – Запамятовал.

И Саныч протянул Ковальцу синюю баночку.

– Это от блох порошок, – сказал кто-то сбоку. – Я такой видел однажды.

Ковалец начал стягивать вторую перчатку.

– Это не от блох совсем, – поправил Саныч, – это наоборот. Душистый вазелин для бритья. Чтобы и дальше своей красотой повергал в трепет немецко-фашистских захватчиков!

Смеялись громко. Ковалец спрятал перчатки в карман.

Но подрались они позже, уже вечером.

А гросс-шоколадку Саныч так никому и не отдал.

Глава 7

Нас разбудил, конечно же, Ковалец. По-свински, как он любил: прокрался в землянку, уселся напротив на топчан, покряхтел и стал обкуривать нас махрой, смешанной со мхом.

– Ковалец, а правда, что ты с русалкой целовался? – спросил Саныч.

Ковалец поперхнулся и закашлялся, захлопал себя ладонью по загривку.

– А потом лишаем еще заразился. – Саныч повернулся на спину, стал разглядывать ногти. – Все же знают.

– Да это я от кошки! – выдохнул Ковалец. – Сеструха-дура кошечку притащила…

– А, так это ты с кошечкой целовался…

Ковалец вскочил, стукнулся головой о стреху – сверху на него просыпались дохлые майские жуки, попали за шиворот; Ковалец задрыгал туловищем, точно они были живые.

– Осторожнее надо, – зевнул Саныч. – Мне жилище некогда чинить, а ты как ни зайдешь, все тут головой разрушаешь. Я, пожалуй, Глебову доложу, пусть тебе каску не выдают – у тебя от башки пули и так отскакивать станут.

Ковалец сорвал куртку, сдернул рубаху, майские жуки просыпались на пол, Ковалец принялся яростно топтать их. С хрустом.

Саныч наблюдал.

– Ты бы лучше так немцев бил, – посоветовал он. – А то как-то вяло у тебя получается. То мозоль на пятке натрешь, то рожа прицепится. Ты, Ковалец, какой-то не вовремя больной. Или, наоборот, вовремя?

– Ты на что намекаешь?! – Ковалец забыл про самокрутку, она прижгла ему пальцы. Ковалец ойкнул и самокрутку уронил.

– Я говорю, с кошками надо меньше общаться, вот что я говорю.

Ковалец пнул в ярости стену. Саныч промолчал.

– Глебов дает вам семь дней, – сказал Ковалец злобно. – Оружие оставить, и можете отваливать. К пятнице чтобы вернулись. Всё.

Он развернулся и, хрустя жуками, выскочил из землянки.

Саныч спрыгнул с койки.

– Собирайся! – Он ткнул меня в бок. – Собирайся давай, уходим!

– Куда уходим? – не понял я.

– Ко мне уходим! Домой! Глебов в отпуск разрешил. Чего сидишь? Семь дней – это совсем немного. Два дня туда, два обратно, трое дома. Отдохнем…

Я свесил ноги с койки. Саныч уже оделся и теперь собирал вещмешок: складывал шоколад, сахар, две банки тушенки, махру. Домой. Здорово. Я должен был почувствовать грусть, тоску какую, но ничего похожего не испытал. В горле першило от дурацкого табака Ковальца, кашлянуть хотелось, и злость еще – поспал бы еще часа три.

– Ты чего сидишь?! – Саныч ткнул меня в плечо.

– Да я это… Не пойду, наверное. Далеко, да и нога болит. И мороз сегодня. Ты это…

Я вытянул свой мешок. У меня тоже кое-что накопилось. Тоже махорка, три пачки. Шоколадка – к Новому году берег. Сахар, несколько кусков в бумаге, один похож на бублик, очень смешной кусок сахара. Тушенка американская, три банки. Галеты.

Я собрал это добро в охапку, ссыпал на койку Саныча.

– Отдашь своим. У тебя же сестры. А девчонки все сластены.

Саныч молча погрузил мои запасы в рюкзак, ничего не сказал. Это мне в нем тоже нравится – лишнего никогда не болтает. А то сейчас началось бы: да нет, я не возьму, нет возьми свои десять копеек, да нет, что ты, мне мои десять копеек не нужны…

– Хорошо, – сказал Саныч. – У тебя пять минут.

– Что? – спросил я.

– Пять минут. Через пять минут я жду тебя под сосной. Все.

Саныч закинул мешок на плечи, выскочил на воздух, вернулся, сказал строго:

– Смотри у меня! Если не пойдешь… – Кулаком пригрозил. – Если не пойдешь, я сильно обижусь. Понял?

Лучше Саныча, конечно, сильно не обижать. Я быстро собрался. А что, схожу в гости. Чем тут неделю сидеть, пойду пройдусь. Посмотрю, как Саныч жил. И не скучно будет. К тому же, если не пойдешь, Ковалец обязательно заставит работать. Дрова пилить, потом дрова рубить, потом еще что-нибудь придумает и будет руководить, наставлять, недовольно ворчать, говорить, как правильно…

Лучше к Санычу. Конечно, мороз сейчас, а ватник у меня поистерся и с холодами не дружит, а еще больше не дружит с метелью, но лучше мороз, чем Ковалец.

На воздухе пахло дымком и дрожжами. Саныч о чем-то разговаривал с Лыковым; понятно, пытается что-то выпросить в дорогу, выпросит, конечно же. Лыков скрылся в поварне, показался опять, сунул Санычу узелок, помахал мне. Я тоже помахал.

Саныч подошел, потряс узелком.

– Каша, – сказал он. – В туесе. Килограмма два. Пшенная, с луком и грибами. А? Как?

– Молодец.

– То-то же. Не зря часы меняли, учись, как надо. Сегодня весь день идем. Вперед. Сначала к северу…

Сначала к северу, через болото, скользя меж холмов по льду, сверяясь с неприметными для глаза затесами на деревьях с надломленными ветками, стараясь держаться дальше от бьющих внизу родников, лед над которыми тонок и ненадежен. Болото тянулось долго – выбрались уже после полудня и сразу погрузились в бурелом. В сороковом здесь прошел смерч, поломал деревья, между ними проросли молодые березы, и местность стала похожа на лабиринт: пробраться сквозь было решительно невозможно – настоящая засечная черта – не то что рота, взвод не пройдет. А бомбить нас сверху бесполезно, сверху мы лес лесом.

На болоте Саныч молчал, поглядывал вверх и по сторонам, а едва завязли в буреломе, его как прорвало. Стал вспоминать свое детство. В основном про то, как он болтался по лесам да по рекам, терялся в лесу, тонул в реке, падал с колокольни, пробовал копить на настоящую двустволку, делал самострелы из спичек и дрался с пацанами из соседней деревни.

Я привычно слушал. Очень скоро Саныч устал трещать про себя и предложил мне что-нибудь рассказать. А мне не очень хотелось про свое детство, к тому же по сравнению с Санычем жизнь у меня была какая-то чересчур однообразная, обычная. Ну, разве что про фотографию, это интересно. Но как-то раз я уже пробовал рассказать ему про фотографию, однако уже на установке света Саныч начал зевать и чесать нос.

Поэтому я предложил рассказать какую-нибудь книжку. Санычу идея понравилась, только он предложил, чтобы книжка эта была не просто так, про природу или там про любовь, а чтобы нормальная. Про войну.

Я стал вспоминать книжку про войну и вспомнил только одну.

– Про войну? – уточнил Саныч.

– Ну да, почти. Про то, как на землю марсиане напали.

Саныч поглядел вверх. Было еще светло, но звезды коегде уже проглядывались. Может, и Марс тоже. Я не знал, в какой части неба он прячется.

– Люди с Марса? – уточнил Саныч.

– Не, они не люди. На осьминогов похожи. Они в таких цилиндрах из космоса прилетели. А как вылезли, то всех тепловым лучом перерезали. А потом построили такие треножники, вроде как танки, только на ногах – и давай этим лучом направо-налево.

Саныч заинтересовался, слушал, я рассказывал. Про то, что люди сначала не понимали, что это, откуда это, не понимали, что марсианам нужно. Потом выяснилось, что им нужно только одно – они кровь из людей добывали. А людей в такие клетки загоняли. Все это как бы один человек рассказывает, который оказался в том самом месте, где марсиане приземлились, и наблюдал, как они Землю захватывают…

– А армия что? – остановился Саныч. – Куда армия смотрела?

– Они сначала думали, что марсиане дружелюбные. Надо было сразу все эти цилиндры подрывать, а не ждать, пока они поползут. А как марсиане на треножники встали, так всех сразу уничтожать начали. И ничего с ними сделать не получалось.

– Почему?

– У них броня непробиваемая была. За все вторжение всего трех инопланетян удалось подбить. А они все армии на земле разбили. Потому что у них тепловой луч был.

Я рассказал про тепловой луч, про газогенераторные пушки, про то, как самые отборные боевые части оказались бессильны. Марсиане на своих треножниках перли, все горело, взрывалось, армия ничего не могла сделать вообще. Паника…

– Беженцы, мародеры, – продолжил Саныч. – Ну да, так оно и есть. Без объявления войны, вероломное нападение, разбомбили аэродромы. Да и оружие у них сильнее поначалу было. Тепловой луч, говоришь?