В мире актеров - Свободин А.П.

Операторская изобразительная культура фильма высока.

Мы не случайно начали с массы – здесь сегодня проверяется речь музыкального фильма. Но что герой?

Серьезный риск перевести на мюзикл самую популярную часть трагикомической трилогии Сухово-Кобылина. Не все согласятся с переводом, как не все согласились и с постановкой тем же режиссером "Свадьбы Кречинского" в Ленинградском театре музыкальной комедии, имевшей шумный успех в течение нескольких сезонов. (Надо отдать должное В.Воробьеву: он не просто снял спектакль, он сделал его кинематографический парафраз).

Нам кажется риск оправданным. Жгучий, пьянящий драматизм пьесы сохранен, ему сообщены даже роковые мотивы. Герой выглядит неожиданным. Более молод нежели на драматических сценах, более страстен, если можно так сказать – более игрок! Тень Германа из "Пиковой дамы" витает над этим характером. Актер (В.Костецкий) Обладает отменной пластикой, его азартные драматические вокальные взрывы подхлестывают действие, его кошмарные видения заражают. Роль проведена... на одном дыхании. Здесь, пожалуй, этого не требуется – герой из русских, неудавшихся бар. Спорно все, можно полемизировать по каждому решению, но неотразимо тянет к следующему кадру!

Из других персонажей раньше всего назовем Лидочку в исполнении Л.Пажитновой. Вот уж не нечто "трогательное в белом платье". (Хотя платье и в самом деле белое!). От провинциальной барышни, привезенной на ярмарку невест до незаурядной личности в последней "роковой" сцене – актриса сумела показать сей путь и верно и наглядно.

Еще ростовщик... Пусть несколько традиционен, пусть филин с нависшими бровями, пусть порой напоминает шарж на классического Гобсека – Л.М.Леонидова, знаменитого мхатовского актера – все так. Но каков внутренний напор, какова жажда роли! Это прекрасное качество – жажда роли, не столь уж часто мы наблюдаем ее в наш расчетливый век.

* * *

А посредине меж "Львом Гурычем..." и "Свадьбой..." – "Соломенная шляпка". Она во всем посредине. И в том, что взят классический водевиль. И в том, что режиссеру хотелось превратить его в грандиозный мюзикл.

С одной стороны в первых же кадрах герой тоже едет на лошади и тоже поет куплеты. С другой – некие празднества на полянке и меланхолическая пара бродячих актеров (впрочем, точно их профессии установить не удалось, так же как и функции в фильме) – явная претензия на философию, на этакий модно-грустный взгляд на жизнь, на превратности судеб...

"Соломенная шляпка" – букет актеров. Вот уж где собраны, кажется, все – никто не забыт! Владислав Стржельчик, Зиновий Герд; Михаил Козаков, Игорь Кваша, Владимир Тотосов и, конечно, Андрей Миронов (без Миронова сегодня невозможно!). Но уступим место дамам: Алиса Фрейндлих, Екатерина Васильева, Людмила Гурченко. Заметим, кстати, что телевидение отбирает и воспитывает труппу своего теле-кино-мюзикла. В недавно показанной "Ночи ошибок" сверкнули... Марина Неелова и Олег Даль, а в "Театре Клары Газуль" – Людмила Максакова.

"Соломенная шляпка" букет сцен. Прекрасно поет прекрасные куплеты Андрей Миронов (автор песен здесь Булат Окуджава, автор музыки Исаак Шварц). У героя Миронова одна задача: задержать свой свадебный кортеж. Чудеса изобретательности. Можно сказать, действие в этом фильме движется, когда герой Миронова его останавливает. Маленький шедевр – эпизод Михаила Козакова, играющего этакое грассирующее, аристократическое, безысходно глупое. Свою маленькую оперетту мастерски и ажурно разыгрывает в шляпной лавке Людмила Гурченко. Се ля ви – такова жизнь, словно вычеканено на скорбном челе Зиновия Гердта, с одной стороны мэра, а с другой

рядового местной "гвардии". Игорь Кваша – бесстрашный офицер

в обличи дебила, вот уж где абсолютная вера во все! Екатерина

Васильева, играющая вполне серьезно "гранд-дам". Нет, право же,

у каждого из участников можно легко обнаружить свой "звездный

час"! И да простят нас все, кого мы не назвали.

"Соломенная шляпка" – увы явно затянутый фильм, демонстрирующий отсутствие у режиссера того "водевильного чертика", о необходимости которого писала в своей книге педагог и актриса Ольга Пыжове, ученица Станиславского.

"Абсолютная вера во все" начинается с абсолютной веры режиссера в водевиль, который он ставит. Нам кажется, что Леонид Квенихидзе не поверил в водевиль Лабиша и начал его "укрупнять". Так появилось две серии вместо явно потребной одной, так возникло глубокомыслие там, где место лишь милой улыбке.

* * *

Но жизнь идет, музыкальная лавка низвергается, каждый вечер мы включаем телевизор, потому что от Тамбова... Впрочем, нас кажется снова потянуло на куплеты!

А Р А Б Е С К И

Из Пушкина нам что нибудь...

Он широко известный актер. Представлять его не надо, я лишь напомню: Чацкий в "Горе от ума" на сцене Большого драматического в Ленинграде, Остап Бендер в "Золотом теленке" на экране. Думаю, девяносто девять из ста театральных режиссеров не выбрали бы его на главную роль в грибоедовской комедии. И не каждый режиссер кино отдал бы ему героя Ильфа и Петрова. Но постановщик "Горя от ума" Георгий Товстоногов и режиссер "Золотого теленка" Михаил Шейцер отдали!

А ведь он совсем не пылкий красавец, громко произносящий обличительные монологи, каким мы привыкли представлять Чацкого. И нет у него "медального профиля" знаменитого командора автопробега Арбатов – Черноморск...

Когда роль поручают Юрскому, создатели спектакля или фильма рассчитывают заполучить соавтора. И получают его. То, что он сыграет, будет неожиданно, умно и парадоксально по рисунку.

Трудно обозначить его манеру однозначной формулой, но о его работах хочется сказать: так можно играть лишь сегодня!

Дисциплинированный темперамент, универсальная артистическая техника, непоколебимая убежденность в правильности трактовки образа принесли С.Юрскому много побед на сцене и на экране. Он обдумывает своих героев как писатель, но играет их как артист. Хотя характер эмоций и интеллекта этих двух творческих профессий различны, в Юрском они соединились. Может быть, поэтому он так тянется к литературе, пишет сам и выходит на эстраду, чтобы читать. Но пишет он все больше о творчестве актера, а читает, чтобы продолжить театр, сыграть то, что на обычной сцене невозможно. Надобно заметить, что это не концерт мастера художественного слова – это именно театр одного актера, тут есть разница, тонкая грань: превращаясь в чтеца, исполнитель не забывают, что он актер. Мимика, движение, жест, костюм, детали реквизита аккомпанируют слову...

Юрский читает много, часто, разных писателей. Шоу и Зощенко, Пастернака и Бернса, Достоевского и Пушкина.

Пушкин – страсть его. Любитель парадоксов, он находит в нем высшую гармонию. И вот еще что: он читает не только стихи, не только произведения Пушкина, он читает как бы самого Пушкина. Он стремится прожить и понять жизнь поэта в тот самый момент, когда создавалось стихотворение или поэма. Это заметно в его чтении, кажется здесь простым и единственно возможным.

Потом понимаешь, что это и есть самое трудное: за строчками стихов прочертить линию жизни их автора. Артист рискует, предлагал нам не свою трактовку пушкинской вещи, но прежде всего Пушкина. И Пушкин этот не сразу доступен, он непривычен. Но вновь невероятная убежденность Юрского, реальность его фантазии, осязаемость его видения побеждают. Мы слышим, мы чувствуем поэта, творящего сейчас!

Он предпринял огромный труд – прочитать по телевидению, вечер за вечером, всего "Евгения Онегина". Он прочитал его не только как картину нравов и типов эпохи, но и как жизнеописание Пушкина, биографию его душевных состояний. Он стремился показать возникновение пушкинского стиха, но еще прежде – пушкинской мысли.

В его чтении сказываются большие знания, высокий уровень образованности, чувство стиля, времени и человека. Пушкин исполняется артистом непринужденно и гармонично, несмотря на всю многозначность пушкинского театра. Слушая Юрского, вспоминаешь, словно мелодию, реплику пушкинского Моцарта, обращенную к слепому скрипачу: "Из Моцарта нам что-нибудь..."

Вот "Сон Татьяны". Начало. Поэт словно бы подавляет зевоту. Это еще автор, Пушкин, он в ночи! Но вот появляется Татьяна она входит в сон – артист рассказывает так, как рассказывают сны сельские барышни, еще не отошедшие от страха, но боящиеся забыть виденное... Страшно! Ее схватил медведь, несет куда-то, слышатся голоса зверей, потом все смешалось, и "рак верхом на пауке!" Но сон вещий, в нем царит ее дневной идеал – Евгений. "Мое!" – сказал Онегин. Желанное и страшное. И чудища расступились... И входит Ольга – легкомысленная, игривая, даже во сне. А за нею Ленский. Онегин берет нож... Вдруг мы понимаем, что это предчувствие. И уже слышится не голос барышни со сна, а голос поэта, давление его мысли в интонации стиха...