Чёлн на миллион лет - Пол Андерсон

Хотя Алият часто затруднялась выделить одно воспоминание из множества других, беспорядочно роившихся в памяти, некоторые переживания повторялись достаточно часто, чтобы она сделала выводы. Алият ясно понимала значение взоров, которые он бросал на нее — когда считал, что этого никто не заметит, — сказанных гостем слов и слов недосказанных. Она ощущала растущее напряжение среди женщин и рабов, и даже среди детей постарше. Сон бежал от нее; Алият бесконечно вышагивала по комнате или уходила на прогулки под покровом тьмы; раньше она порой находила утешение в книгах — теперь книги не помогали.

Неудивительно, что в конце концов Хайран попросил у нее встречи наедине. Случилось это однажды поздним зимним вечером, когда домочадцы в большинстве своем отошли ко сну. Хайран подхватил ее, когда Алият запнулась, провел к увенчанному подушкой табурету, а сам уселся, скрестив ноги, за столиком, где стояло вино рядом с финиками и пирожными.

Какое-то время оба молчали. Бронзовые лампы сверкали, отражая собственный неяркий блеск. И все же света было довольно, чтобы ясно видеть расписанные цветами стены, красно-сине-бурые узоры ковров, складки халата Хайрана и его морщинистое лицо. Сын был совершенно сед; под халатом скрывался солидный животик. Подслеповато помаргивая, Хайран воззрился на стройную фигуру матери. Зеленая парча выгодно облегала ее изгибы; надетое поверх платка кольцо из золотых нитей подчеркивало чистую линию бровей.

— Не желаешь ли освежиться, матушка? — наконец едва слышно спросил он.

— Спасибо.

Она приняла бокал. Вино заиграло во рту, лаская нёбо. Напитки и пища тоже способны доставить удовольствие. С возрастом Алият не утратила к ним вкуса и не растолстела.

— Не стоит благодарности, — он отвел взгляд. — Заботиться о твоем благополучии — мой долг.

— Ты всегда был учтивым сыном и помнил о своем долге.

— Я старался, как мог. — И тут же, поспешно, стараясь не встречаться с ней глазами: — Однако ты с нами не вполне счастлива, верно? Я не слеп и не глух, то есть не совсем слеп и не совсем глух. Я не слышал от тебя жалоб, почти не слышал, но не мог не понять, что это так.

Алият приказала себе хранить неподвижность, а своему голосу — невозмутимость.

— Верно. Но в том не виновен ни ты, ни кто-либо иной. Осмелюсь сказать, — Алият и не хотела бы причинять сыну боль, да пришлось, — осмелюсь сказать, что ты чувствуешь себя юношей, заточенным в дряхлеющую плоть. Ну а я — старуха, заточенная в тело, которое остается юным. Почему — то ведомо лишь одному Богу.

Он сплел пальцы.

— Тебе… Сколько же тебе лет? Семь десятков? Впрочем, иных возраст не сгибает, и они в добром здравии доживают до глубокой старости. Если ты проживешь даже сто лет, это будет не так уж неслыханно. Да подарит тебе Господь долгий век!

Алият обратила внимание, что сын старательно избегает упоминания о том, что, кроме сточенных зубов, время вообще не оставило на ней следа. Надо подзадорить его, иначе Хайран не решится сказать _то, что намеревался.

— Надеюсь, ты поймешь: я стала чувствовать себя бесполезной, и это мне не по нутру.

— Нет нужды сетовать! — вырвалось у Хайрана. Наконец-то он поднял взгляд, и Алият заметила, что он совершенно взмок. — Послушай, что я скажу. Забдас, уважаемый человек торгового звания, просил твоей руки.

Я так и думала, подумала она про себя, а вслух отозвалась:

— Мне известно, о ком ты толкуешь. — О своем собственном, осторожно проведенном дознании Алият распространяться не стала. — Но мы с ним встречались всего лишь раз.

— Он порасспросил о тебе людей, то и дело заговаривает со мной, и… Он, скажу я тебе, честный человек, хорошо обеспеченный и с блестящими видами на будущее, вдовец, подыскивающий жену. Он знает, что ты старше его, но не считает это препятствием к браку. Дети его выросли, скоро пойдут внуки, и ему нужна помощница. Поверь мне, я сам все проверил.

— Хайран, ты-то сам хочешь этого союза? — спокойно спросила Алият.

И пока сын что-то невнятно лепетал, перекладывал бокал из руки в руку и беспомощно озирался по сторонам, понемногу прихлебывала вино. Наконец он выговорил:

— Я ни за что не стал бы тебя понуждать, матушка. Просто мне кажется… Это ради тебя же самой. Не отрицаю, он предлагает заключить кое-какие деловые соглашения, которые… пойдут на пользу. Мое дело переживает тяжелые времена.

— Знаю… А ты думал, я слепа или глуха? — язвительно отозвалась Алият. — Хайран, я работала с твоим отцом бок о бок. Тебе же такое и в голову не приходило.

— Я… Матушка, я вовсе…

— О, ты был добр в силу своего разумения, — легонько рассмеялась она. — Давай не будем поминать старое. Расскажи мне о нем еще.

6

Обручение и свадьбу провели тихо, чуть не украдкой. В конце концов, невесту проводили в спальню жениха и оставили там в компании служанки.

Комната была невелика; на беленых стенах не было никакой росписи, обстановка отличалась простотой, почти суровостью — лишь в дань событию повесили несколько гирлянд. Один угол был отгорожен ширмой. Свет давал канделябр на три свечи. На кровати лежали две ночные сорочки.

Алият знала, что должна облачиться в сорочку, и безмолвно приняла помощь служанки. Они с Барикаем резвились, сбросив всю одежду, при ярко пылавших светильниках. Что ж, времена меняются, да и нравы разнятся. Она слишком долго была отрезана от людской молвы, чтобы разобраться доподлинно.

Но на мгновение она осталась обнаженной, и рабыня не удержалась от возгласа:

— Моя госпожа просто прекрасна!

Алият провела ладонями вдоль бедер. Прикосновение ладоней к гладкой коже напоминало ласку, — спохватившись, она едва удержала их невдалеке от лона. Сегодня ночью она снова познает восторг, какого ей не дано уже… Сколько же лет прошло?..

— Спасибо, — улыбнулась Алият.

— Я… я слыхала, что ты старая, — запинаясь, пролепетала девушка.

— Так и есть…

Алият держалась молчаливо, даже боязливо. Потом она в одиночестве провела в постели час или два. В голове вихрем проносились бесконтрольные мысли, а время от времени ее била дрожь. В доме сына весь ее распорядок дня был известен заранее — но в том-то и заключался кошмар последних лет.

Когда Забдас вошел, она вздрогнула и села. Закрыв за собой дверь, он с минуту постоял у порога, разглядывая невесту. В праздничной одежде он казался… пожалуй, щеголем. Просторная сорочка Алият была скроена из довольно толстой материи — и все равно не могла скрыть ее пышных форм.

— Ты куда милее, чем я думал, — аккуратно выбирая слова, сказал Забдас.