Ну здравствуй, это я! - Валерий Перевозчиков

Почему же происходили эти срывы — «уходы в пике»? Приведем мнения друзей Высоцкого по этому поводу.

Валерий Янклович: «Постоянное напряжение-До такой степени напряжение, что уже чувствовал: вот-вот начнется. Эта струна натянутая должна была лопнуть, или наступала разрядка… Я же видел — вначале подливал себе немного коньяка в чай, а потом начиналось… Когда «уходил в пике», становился жутким, неуправляемым. Кода болезнь вступала в свои права, становилось страшно. А когда Володя выходил — чувствовал себя виноватым…»

Владимир Шехтман: «Дела накапливались, накапливались… И вот наступал день, когда он должен был быть одновременно в семи местах. «А пропади оно все пропадом!» — говорил Володя и уходил в штопор. У Севы Абдулова вначале была такая теория: «Володя должен выпить «свое», а потом он сам остановится». Вероятно, вначале все было именно так, но к концу семидесятых ситуация изменилась…»

А как это происходило, первой рассказала Марина Влади, — «Ты заказываешь мне пантагрюэльские ужины, ты зовешь кучу приятелей, тебе хочется, чтобы в доме всегда было много народу. Весь вечер ты суетишься возле гостей и буквально спаиваешь их. У тебя блестят глаза, ты смотришь, как кто-нибудь пьет, с почти болезненной сосредоточенностью. На третий или четвертый день почти непрерывного застолья, наливая гостям водки, ты начинаешь нюхать ее с видом гурмана. И вот ты уже пригубил стакан. Ты говоришь: «Только попробовать». Мы оба знаем, что пролог окончен.

Начинается трагедия. После одного-двух дней легкого опьянения, когда ты стараешься во что бы то ни стало меня убедить, что можешь пить как все, что стаканчик-другой не повредит, что ведь ты же не болен, — дом пустеет. Нет больше ни гостей, ни праздников. Очень скоро исчезаешь и ты…»

Геннадий Полока рассказывал мне, как они с Мариной искали Высоцкого во время очередного исчезновения. Как нашли в какой-то квартире: пустые бутылки и остатки закуски. Все друзья-собутыльники уже разошлись, оставив В.В. одного. Как они с Мариной пытались привести его в чувство, как везли домой на такси…

Марина Влади часто задавала себе и своему мужу этот вопрос: «Я же вижу, да и ты сам чувствуешь, что начинается очередной приступ. Почему не разбить эту проклятую бутылку, когда еще не поздно?»

Ответ будет ясно сформулирован годами позже: «Потому что я уже пьян, до того как выпью. Потому что меня заносит. Потому что на самом деле я болен. Это обычно случается, когда ты уезжаешь из Москвы, Марина, особенно, когда ты уезжаешь надолго».

……………………………………………..Ну пожалуйста, не уезжайНасовсем! Постарайся вернуться!Осторожно, не резко бокалы сближай —Разобьются!

Рассвело. Стало ясно: уйдешь по росе,Вижу я, что не можешь иначе.Почему лишь в конце длинных рельс и шоссеГнезда вьют эти птицы удачи?

Но, пожалуйста, не уезжайНасовсем — постарайся вернуться!Осторожно, не резко бокалы сближай —Разобьются!

Не сожгу кораблей, не гореть и мостам!И дождусь возвращенья!Но мне так бы хотелось, чтоб здесь, а не тамОбитало твое вдохновенье!

Ты, пожалуйста, не уезжайНасовсем! Постарайся вернуться!Осторожно, не резко бокалы сближай —Разобьются!

<1972>

Евгений Канчуков: «Ситуация в это время объективно сложилась так, что М.Влади оказалась для него чуть ли не единственным близким и родным человеком. И мудрено ли, что именно к ней он бросался всякий раз, когда нужно было перевести дух в гонке, глотнуть свежего воздуха да и просто отдохнуть. Поэтому и любовь в начале 1970-х по-прежнему остается для него универсальным выходом из любой ситуации, своеобразным кругом света, ограждающим от внешних невзгод, последним убежищем, где он еще может себе позволить расслабиться хоть на время».

Свидетельств и воспоминаний о том, как Марина буквально спасала Высоцкого, достаточно много, но вначале взгляд, а точнее, анализ ситуации Михаила Шемякина: «Она пыталась перенести на русского мужа свое трезвое — во всех смыслах — отношение к жизни. И считала, что именно рациональность, настойчивость, сильный характер ограждали Высоцкого от более раннего ухода. А он, умом понимая, где и кто его спасение, душой рвался в Большой Каретный».

Марина Влади: «Как только ты исчезаешь, в Москве я или за границей, начинается охота, я «беру след». Если ты не уехал из города, я нахожу тебя в несколько часов. Я знаю все дорожки, которые ведут к тебе. Друзья помогают мне, потому что знают: время — наш враг, надо торопиться. Если на беду я приезжаю лишь несколько дней спустя и у тебя было время улететь на самолете или уплыть на корабле, поиски усложняются…»

Ганна Ганевская, художник по костюмам: «Ну, он был не в форме, это так. Пил, не мог остановиться, и пришлось нам вызвать Марину из Парижа. Она была единственным человеком на свете, имеющим на него влияние, оказывающим немедленное воздействие. Марина тотчас же прилетела, бросив все свои дела. И принялась выручать его и, значит, нас. Увозила его на чью-то дачу, кажется, Ивана Дыховичного, точно не помню. Приводила его всеми известными ей способами в норму и сообщала нам, когда мы можем присылать за ним машину. Если ей иной раз это не удавалось, она, человек дисциплинированный и умеющий держать слово, сообщала нам о неудаче, и мы, увы, отменяли съемки. Если бы не Марина…»

Елена Садовникова, врач-психиатр: «Мы познакомились с Володей в 1969 году при довольно грустных обстоятельствах. Я заведовала отделением в Институте скорой помощи им. Склифосовского и по своему профилю консультировала всех, кто попадал в реанимацию. Володя находился в очень тяжелом состоянии: у него был тромбоз мелких вен предплечий, шалило сердце. Он то приходил в себя, то сознание его вновь сужалось. Ему нельзя было двигаться, резко подниматься, а он нервничал, торопился поскорее выписаться из больницы.

В то время мне был знаком только его голос — я услышала, как он поет, в 1966 году и была потрясена. Фотографий его тогда еще не было, и я, конечно, не знала, кто этот пациент, к которому меня подвели. По профессиональной привычке спросила, знают ли родные, что он здесь.

— Мама знает… — услышала я в ответ.

— А жена?

— Жена в Париже.

Нина Максимовна, мать Володи, попросила меня поговорить с Мариной Влади. Я прекрасно помнила ее по «Колдунье» и была поражена, что такая знаменитая, красивая актриса и обаятельная женщина выбрала Высоцкого. Для меня это явилось своего рода знамением.