Вот в чем фокус - Герман Дробиз

—   А ты,— спрашивают Сергея Иваныча,— чего молчишь?

—   А я тоже одного такого знаю,— говорит Сергей Иваныч.— Живет, как вашим и не снилось. Заправщи­кам вашим.

Который про заправщика рассказывал, обиделся.

—   Что же,— говорит,— у твоего? Не квартира, а особняк? И не «Волга», а «мерседес»? И дача трех­этажная на Черном море?

—   Нет. Дачи у него нету и машины тоже. А квартира однокомнатная. У нас в подъезде.

—   Так что же тогда? Икру ложками ест? Или у него, может, мебель антикварная? Или что?

—   Погоди,— говорят ему.— Мы ведь о каких? О та­ких, кто не по средствам живет.

—   И я о таком,— говорит Сергей Иваныч.— Он ведь профессор. Доктор наук. Да еще лауреат. А живет явно не по средствам.

Круглая квартира

Как-то в курилке разговорились мужчины на инте­ресную тему: кто о чем мечтает. Кто, оказалось, машину мечтает купить, кто ее же в лотерею выиграть, а кто, наоборот, продать. А кто — за границу съездить.

—   А ты чего молчишь, Сергей Иваныч? Какая у тебя мечта?

Подумал Сергей Иваныч и говорит:

—   Моя мечта — чтобы мне круглую квартиру дали. Чтобы и комнаты круглые, и кухня, и все помещения чтобы круглые. Такая мечта.

Мужчины, конечно, удивились.

—   А зачем, чтобы все круглое?

—   А затем. Если у нас ребенок будет, чтоб жена не смогла его в угол поставить. Я этого не люблю. Я против таких методов. С самого детства и до сих пор.

Докурил сигарету, окурок в урну бросил и говорит:

—   Решительно против.

Кто-то спрашивает:

—   А может, она тебя самого в угол ставит?

Сергей Иваныч подумал и отвечает:

—   Этого я вам не скажу. Но моя мечта — круглая квартира.

На словах и на деле

Если спросить у Сергея Иваныча, где он любит про­водить отпуск, он ответит: «В круизе вокруг Европы». А если полюбопытствовать, сколько раз он провел отпуск так, как любит? Промолчит Сергей Иваныч.

Если спросить у него, что он любит зимой носить, он ответит: «Канадскую дубленку. Или финскую». А если поинтересоваться, что на самом деле носит? Задумается Сергей Иваныч!

Если спросить, в каких квартирах от любит жить, он ответит: «В государственных». А если уточнить, в какой на самом деле живет? Помрачнеет Сергей Иваныч...

А если спросить, какой автомобиль любит водить...

В какой местности любит приобретать дачи...

А если спросить, где работать любит...

И кем...

Да, много у нас таких, как Сергей Иваныч: на словах любят одно, а на деле — совсем другое.

Не так прост!

Сергей Иваныч считает себя человеком простым и этого не стыдится. Тянется только к тому, что ему доступно. А у жены, наоборот, слабость к сложным явлениям. Если они вместе через ЦУМ идут, она так и устремляется к необъяснимому. Например, к норковым палантинам. А Сергею Иванычу все в них непонятно: и функциональное назначение, и фасон. Особенно цена. Он поэтому тянет жену от сложного к простому: к тапоч­кам домашним за шесть пятьдесят. Хотя, если честно, он и тапочки эти до конца не понимает. Рубля бы за полтора понял, а за шесть пятьдесят — понимает, но не до конца.

Или взять Ирину Егоровну, сослуживицу. По пять раз на дню подходит к Сергею Иванычу советоваться и каждый раз чем-нибудь к нему прикоснется: то рукой, а то и не рукой. Чувствует он: есть какой-то смысл в этих касаниях, но — сложный, ему недоступный. И выбирает, что проще: чуть конец рабочего дня — он ходу, домой, к жене.

И вот что любопытно: люди-то его простым не считают!

Соседка как-то зашла спичек одолжить, вышел к ней

Сергей Иваныч, в одной руке носок, в другой игла. «Ой, вы, что ли, сами штопаете? Жена-то, чай, не хво­рая?» — «Пока ее допросишься. Проще самому». Соседка в кулачок прыснула. «Вы, может, еще и стираете сами?» — «Бывает». Соседка головой покачала. «Недоступно моему пониманию. Сложный вы человек, Сергей Иваныч».

То же и на работе. Ему однажды поручили услов­ный экономический эффект подсчитать от внедрения передовой технологии, а он отказался: сложно. Давайте, говорит, проще сделаем: сначала технологию внедрим, а потом эффект подсчитаем. Если получим. Удивились сослуживцы: ведь, наоборот, проще условный эффект подсчитать, за него сразу премию дадут. А пока внедрят да пока безусловный возникнет... Вот это-то и впрямь сложно.

С тех пор у Сергея Иваныча в коллективе репутация человека, который все усложняет, да еще и прикиды­вается простачком. А сам-то — ох, как непрост!

Пора вставать, дорогая

Однажды Сергею Иванычу на работе поручили собрать данные по одному актуальному вопросу и свести их в таблицу. Он же не только в таблицу их свел, но и обобщил. И получилась нехорошая картина. Начальник ознако­мился, выдал крепкий нагоняй: зачем обобщал? Обоб­щенные данные, они всегда пугают.

Обычно Сергей Иваныч хорошо спит, но иногда плохо. Особенно после неприятностей на работе. Тогда — бес­сонница.

С бессонницей, как известно, борются по-разному: кто до тысячи считает, кто до миллиона, кто детство вспоминает миленькое, кто юность удалую. А Сергею Иванычу в голову начинают подсчеты лезть. То — сколько он за всю жизнь заработал, и за какое время это же можно было бы иметь, если бы каждую осень уезжать им клюкву, как один из их конторы. То — сколько очков будет у «Спартака» к концу сезона. И тому подобная чепуха.

На этот раз лежал он, уснуть не в силах, да и подумал: обычно я восемь часов сплю. А сейчас вот уже три часа не сплю. А если бы так каждую ночь? Три часа — восьмая часть суток. Значит... Каждые восемь суток можно эко­номить одни. И каждые восемь месяцев — месяц. И каж­дые восемь лет... Прямо не верится: если спать не пять часов, а восемь, каждые восемь лет будешь терять год жизни. Ужас! Прав был начальник: нельзя обобщать, себя же первого и напугаешь. Ведь взять любое еже­дневное занятие. Скоро утро настанет, и среди прочих забот — пожалте бриться. Бреюсь минут десять. Пустяк, казалось бы. А если за год? Подсчитал — вздрогнул: за год на бритье уходит почти трое суток. А когда начал бриться? В восемнадцать лет. Сколько же набежит, допустим, к пенсионному возрасту? Сорок два года, умножить на три... Четыре месяца! Милое дело!

А вот такой пустяк: побрился, позавтракал, оделся, двинул на службу. Дошел до угла, надо дорогу у свето­фора перейти. Бывает зеленый, а бывает, и подожди. В среднем полминуты на переход. А за месяц? За год? До пенсии?

Прикинул до пенсии — вышло: около недели. Не может быть! Пересчитал: то же самое. Считать-то умею, в школе, как говорится, научили. Спасибо, школа. Дав­ненько, кстати, не заглядывал. А вот станешь стареньким, пригласят в гости в родную школу, к юным пионерам: расскажите, как жили.

А ты скажешь: «Юные пионеры! Жизнь прошла очень интересно. Полгода завтракал, год обедал, полгода ужи­нал. Двадцать лет продрых. Пять лет глядел в телевизор, два года ездил в автобусах. Неделю переходил улицу. Че­тыре месяца брился. Полтора месяца правую щеку брил, столько же — левую, две недели — подбородок, неде­лю — усы и еще дня три виски подравнивал... Так что, юные пионеры, берите пример с ярко прожитой жизни!»

Тоскливо стало Сергею Иванычу от этих обобщенных данных, но за окном уж рассвет, пора самому подыматься и жену будить. У них так заведено: Сергей Иваныч просыпается первым и супругу будит. И всегда одной и той же фразой: «Доброе утро, моя дорогая. Семь часов. Пора вставать!» Интересно, сколько времени нужно, чтобы эту фразу произнести? Пожалуй, шесть-семь секунд. А за месяц? Три минуты. А за год? А если про­живем вдруг до золотой свадьбы — пятьдесят лет вместе, тогда... на одну эту фразу... так... так... сутки с лишним! Ужас!!! На одну фразу — больше суток жизни ухлопать! До чего же длинная фраза. Да, чересчур. В этом и при­чина. Лишнего в ней много. Например: «Доброе утро». Или это: «Моя дорогая». Что «моя» — неужели не ясно? И «дорогая», если честно, тоже не обязательно каждый день объявлять. И что «семь часов» — сколько же еще, если вставать пора? Вообще, все назначение этой фразы в том только и состоит, чтобы разбудить жену. А раз­будить человека можно любым громким звуком. Крикнуть. Стукнуть. Свистнуть. Да, свистнуть — самое подходящее. С детства, правда, не свистывал. Но помню.