Одинокие женщины - Фреда Брайт

— Видимо, — вступилась она за себя, — вам кажется, что мне следовало бы трудиться ради защиты гражданских прав, или для «Международной амнистии», или же еще для чего-то подобного, вместо того чтобы обслуживать зажравшиеся корпорации…

— Я никогда не вмешиваюсь в чужие решения, — замахал руками Аврам, — и пожалуйста, — он расцвел одной из самых подкупающих улыбок, — извините, что ранил ваши чувства!

— Вы вовсе не ранили, — отвечала она и решила кинуть камешек в его огород: — А вы? Что вы сами собираетесь делать, когда покончите со своими тезисами о Витгенштейне? Будете добиваться степени доктора философских наук? Но ведь, насколько я понимаю, ваше положение не позволяет жить исключительно академическими интересами?

— Убить на это еще столько лет? Боже упаси! — засмеялся он. — По сути, я до сих пор и сам не знаю, чем собираюсь заниматься, но судьба профессионального школяра мне не улыбается. В высших школах и без того достаточно молодых женщин и мужчин, без конца глотающих новые знания с совершенно непонятной целью. Так они и мотаются из университета в университет, надеясь на гранты и на прилично оплачиваемые должности. Нет, академический мирок слишком тесен. Может быть, я буду учить богатых сынков. Или переводить книги с иврита. Мой английский очень хорош, верно? Временами я подумываю вернуться домой, чтобы поработать в киббуце. Но это потом. В данный момент я очарован Нью-Йорком.

Такая позиция была выше разумения Дианы. Обладать таким интеллектом, так старательно учиться — и не помышлять о применении своих знаний!

— Наконец могу устроиться на работу к кузену Лео.

Он пояснил, что этот самый Лео эмигрировал сюда пятью годами раньше, женился на американке и завел собственное агентство такси по радиовызову в Челси. Он с большой охотой принимает к себе на службу, соотечественников, так что Аврам запросто найдет у него место.

— Какое место?

— Шофера, может быть, диспетчера. Да какая разница, в любом случае это будет честная и полезная деятельность? Ну, конечно, прежде всего мне необходимо получить «зеленую карту» [9].

— То есть получается, — остолбенело уставилась на него Диана, — что вы корпите над тезисами по Витгенштейну ради карьеры шофера такси?! Что за глупая расточительность!

— Да нет же, — не сдавался он, — вовсе не расточительность. Мне нравится в университете, нравится учиться. Мне даже начинает нравиться сам Витгенштейн — правда, совсем чуть-чуть. Кроме того, я должен был пойти в университет…

— Должен?..

— Чтобы иметь студенческую визу. В противном случае мне не разрешили бы так долго здесь оставаться.

— Но зачем вам это? — недоумевала Диана. Она-то была уверена, что в будущем Аврам намерен стать профессором, или напишет монографию, или будет работать консультантом, врачом, устроится на биржу, воспользуется любой другой из бесчисленных возможностей, открытых для молодых энергичных эмигрантов. Водитель такси? Но это занятие для простолюдинов, а не для интеллектуалов с высшими коэффициентами умственного развития и учеными степенями.

Диане тут же захотелось стать его покровительницей. Такой милый молодой человек (в особенности «молодой») и такой заблудший. Она сделает доброе дело, наставив его на путь истинный. Подумав, Диана заговорила:

— Но ведь должен же быть какой-то путь в жизни, который станет соответствовать вашим задаткам. Надо только как следует во всем разобраться. Смотрите сами…

И она, подобно профессиональному куратору студентов, принялась перечислять список «возможных карьер», среди которых надеялась найти подходящую для Аврама. Прежде всего бизнес. Или искусство. Множество профессий. Престижное положение ученого. Аврам слушал с вежливым любопытством, очарованный и растерянный тем, что она принимает в его судьбе столь живое участие. «Как вы милы, как вы добры!» — словно говорила его улыбка. И все же он не соблазнился ни на одно из ее предложений.

— А как, к примеру, дипломатический корпус? — не сдавалась она. Нет, спасибо, он уже отслужил в армии и не желает больше работать на правительство… — Все, сдаюсь! Вы что, просто следили за тем, как шевелятся мои губы, или действительно слушали?

— И то, и другое, — рассмеялся он и добавил, что не понимает ее возмущения своим намерением работать таксистом. Ведь эта служба ничем не хуже любой другой.

— Вы удивительная личность, Аврам! Нет, серьезно! Полное отсутствие амбиций! Удивительно, что вы вообще потрудились приехать в Штаты, ведь прекрасно могли водить такси и у себя дома.

— Верно, — признался он. — Но мне хотелось попутешествовать — посмотреть мир. И это мой первый выезд за пределы Израиля. Представьте себе, я ни разу в жизни не видел снега.

— Еще увидите, — пообещала она и принялась спорить заново. Однако все усилия остались втуне: он был слишком юн и не сомневался, что со временем жизнь сама предложит ту стезю, на которой он сможет проявить свои таланты, у него на все хватит времени. Но ведь с другой стороны — двадцать шесть лет совсем не младенческий возраст. Сама Диана в эти годы была уже практикующим адвокатом.

— Взгляните, — заметил он, — мы входим в гавань.

Им пришлось вцепиться в снасти, так как катер начал маневрировать. Заходящее солнце светило в спины. С реки потянул резкий ветер, растрепавший Диане волосы. Она вытащила из сумочки расческу и сказала:

— Я похожа на дикарку.

— Постойте! — Внезапно Аврам протянул руку к особенно непослушной пряди. С необычайной нежностью он попытался убрать волосы с ее щеки. Его пальцы ласково коснулись ее шеи. И на невообразимо долгий момент их глаза встретились — вопреки суете, которую подняли остальные пассажиры, теснившиеся у поручней.

— В Синайской пустыне, — заговорил он, — в уединенном и прекрасном оазисе есть древний монастырь, у стен которого растет одинокий куст. Никто не знает, сколько ему лет, и кое-кто считает, что это и есть библейская Неопалимая Купина. Большую часть года куст выглядит так же, как и любой другой в пустыне: сухой и колючий. Однако каждую осень он становится огненно-рыжим. Точно таким, как ваши волосы. — И он неохотно позволил ее пряди проскользнуть между пальцев. В его взгляде промелькнула тоска. По ней, Диане? Или по родным пейзажам? — Верующие, — продолжал он, — полагают, что это чудо. — И тут Диана поняла, что он счел ее романтической натурой! И даже красавицей! Диана неловко отвернулась, задев губами его руку.

— По-моему… — пробормотала она — и умолкла.

В сгущавшихся сумерках он показался ей значительным, полным обаяния и жизненной силы. Его глаза сияли, отражая лучи угасавшего светила. Диана почувствовала, как в ней пробудилось желание.