Путешествия и исследования в Африке - Чарльз Ливингстон

Наш мокадамо страдал куриной слепотой и ночью ничего не видел. Его товарищи тогда водили его и кормили. Они считали, что он так хорошо мог видеть фарватер потому, что всю ночь глаза его отдыхали. В трудных местах, однако, мокадамо иногда ошибался и сажал нас на мель, а остальные, очевидно, из духа противоречия к его власти и подзуживаемые Хоаньо, которому хотелось занять эту должность, зло подшучивали над ним: «Заснул он, что ли? Зачем он дал лодке зайти туда? Не мог он видеть, что фарватер находится в другом месте?» Рассердившись, мокадамо с досадой бросал шест и говорил Хоаньо, чтобы тот сам был мокадамо. Должность бывала с радостью принимаема, но через несколько минут Хоаньо ставил нас в еще худшее положение, чем когда-либо его предшественник, и, осыпаемый градом насмешек своих товарищей, был устраняем от своей должности.

Шестнадцатого сентября мы прибыли на обитаемый остров Кичокомане. Обычный способ знакомства с населением – это кричать веселым тоном «малонда!» – не хотите ли вы продать чего-нибудь? Если нам удается взять с собой из последнего селения, которое мы посетили, туземца, то последний бывает нам полезен тем, что объясняет жителям следующего селения, что мы пришли с мирными намерениями.

Здешние жители сначала очень нас стеснялись и не могли решиться продать нам чего-нибудь съестного, пока одна женщина, смелее прочих, не продала нам курицу. Этим открылся рынок, и начали приходить толпы с курами и мукой в количестве, сильно превышавшем наши потребности.

Женщины здесь такие же безобразные, как и на озере Ньяса, потому что не может же быть красивой женщина, носящая пелеле, больших размеров кольцо, в верхней губе. Однажды мы были изумлены, увидев молодых людей с пелеле; нам сказали, что в племени мабича на южном берегу мужчины носят его так же, как и женщины.

Выше Кичокомане, по левому берегу, тянется чрезвычайно плодородная равнина шириною почти в 2 мили с значительным числом покинутых селений. Люди жили во временных хижинах, на низменных голых песчаных берегах, – и так было повсюду, куда бы мы ни заходили. Жители оставляют в селениях большую часть своей собственности и припасов, так как не боятся, что эти припасы украдут, а опасаются только, чтобы их самих не украли. Большая невольничья дорога от Ньясы к Килве проходит с северо-востока на югозапад, как раз мимо них, и в это время года, когда кругом бродят похитители людей, опасно оставаться в селениях. Проходя одно из временных селений, мы видели две человеческие головы, лежащие на земле. Мы переночевали в двух милях выше этого селения.

На следующее утро, перед восходом солнца, к нашему лагерю пришла большая группа туземцев, вооруженных луками, стрелами и мушкетами; двое или трое из них несли по курице, от покупки которых мы отказались, так как накануне купили достаточно. Они следовали за нами все утро, а после завтрака переправились на левый берег реки и присоединились к тянувшейся по той стороне главной части своего отряда. Они, очевидно, собирались напасть на нас в каком-то определенном месте, когда мы должны были проходить близ высокого берега; но план их расстроил сильный ветер, угнавший наши лодки, прежде чем большая часть их успела добраться до того места. Тогда они исчезли, быстро пересекли изгиб и оказались впереди нас на высоком лесистом берегу, около которого мы должны были плыть. В переднюю лодку была пущена стрела. Видя такую вооруженную силу у изгиба, мы, насколько нам позволяло мелководье, оттолкнулись от берега и пытались вступить с ними в переговоры, объясняя, что мы пришли не воевать, а осмотреть реку. «А почему вы выстрелили из ружья некоторое время тому назад?» – спросили они. «Мы застрелили большую гадюку, чтобы не дать ей убивать людей, вот она лежит мертвая на песке».

С большим мужеством наш мокадамо подошел на 30 ярдов к берегу и стал серьезно их уверять, что мы мирные люди и пришли не воевать, а осмотреть реку. Мы – друзья, и наши соотечественники покупают хлопок и слоновую кость и хотят прийти и наладить с вами торговлю. Единственное, чего мы хотели, – это спокойно подняться вверх по реке, осмотреть ее и снова вернуться к морю.

Пока он вел переговоры со стоящими на берегу, один старый плут, бывший, как видно, их предводителем, пробрался с дюжиной других по берегу вверх, перешел вброд на остров, около которого стояли лодки, и зашел нам в тыл. В диком восторге они бросились в воду и танцевали у нас за спиной, прицеливаясь из натянутых луков и дико жестикулируя. Их главарь убедил свой отряд зайти за деревья и оттуда стрелять в нас. У отряда, стоявшего перед нами на берегу, было много мушкетов, а те, у которых были луки, держали их наготове с положенными на тетивы стрелами. За ними находилась чаща густого кустарника и деревьев, куда они могли моментально ринуться, выстрелив из мушкетов и луков, и там совершенно скрыться от наших глаз: это обстоятельство обычно придает величайшую самоуверенность людям, употребляющим лук и стрелы. Несмотря на эти демонстрации, мы совсем не были расположены схватиться с ними. Целых полчаса мы объясняли им, что вооружены лучше их и что боеприпасов, предполагаемый недостаток которых часто делает их храбрыми, у нас полно; но мы не хотим проливать кровь детей того же «великого отца», которому принадлежали и мы, и если будем вынуждены сражаться, то вся вина падает на них.

Этот способ увещевания имел на этот раз такой успех, что после долгих уговоров главарь и остальные сложили оружие и с берега пошли вброд к лодкам, чтобы обсудить дело. «Река принадлежит нам, мы не позволяем белым пользоваться ею. Если вы хотите, чтобы мы пропустили вас, вы должны внести пошлину». Было унизительно идти на это, но отказ повлек бы войну; мы решили лучше подвергнуться унижению и купили их дружбу, дав 30 ярдов ткани. Они поклялись быть нашими вечными друзьями и сказали, что когда мы будем ехать обратно, они приготовят нам еду. Затем мы подняли парус и пошли дальше, радуясь, что дело закончилось так дружелюбно. Те, которые стояли на берегу, пошли дальше к находящемуся выше изгибу, чтобы, как мы думали, посмотреть на лодку; но в ту минуту, когда мы поравнялись с ними, они, не говоря ни слова в предостережение, дали по нам залп из мушкетов и осыпали отравленными стрелами. К счастью, мы находились так близко, что все стрелы пролетали над нами, но четыре мушкетные пули прострелили парус как раз над нашими головами. Тотчас после выстрелов все нападающие бросились в кусты и высокую траву, за исключением двух, один из которых собирался выстрелить из мушкета, а другой – из лука, но их остановил огонь с нашей второй лодки. Ни один из них не показался вновь, пока мы не удалились на расстояние в тысячу ярдов. Чтобы дать им представление о дальнобойности наших ружей, мы сделали несколько выстрелов в воздух над их головами, и они все убежали в лес. Те, которые находились на песчаном берегу, тоже убежали с необычайной быстротой. Но так как они не стреляли в нас, то мы не преследовали их, и они спокойно скрылись со своими тканями. Возможно, они собирались убить кое-кого из нас и в суматохе ограбить лодки.