Обман Инкорпорэйтед (сборник) - Филип Дик

– Отвалите! – гаркнул Хедли, резко развернувшись и высвободив руки. – Прочь от меня!

Его буйство напугало их. Они ретировались машущей крыльями, кудахчущей стайкой и встали в паре футов безопасным полукругом. Юноши стали настороженно ждать с горящими глазами. Зашушукались голоса. Бледные руки мелькали, ни на миг не останавливаясь.

– Не отпускай его, – сказали голоса. Парня по имени Томми подтолкнули вперед. – Не дай ему уйти. Он клевый. Взгляни на его миленькую мордашку. На его светлые волосы. Маленькие губы. Голубые глаза. Томми, он уйдет! Твой любовник хочет уйти!

– Совсем он не симпатичный, – возразили другие голоса, – а одутловатый. Взгляни на его глаза. Красные, как у курицы.

– Но какая славная пухлая курочка.

– Чересчур пухлая. Он слишком мягкий.

– Как тесто. И липкий.

Голоса сердито повысились.

– Нет! – послышались протесты. – Перестаньте говорить так! Это неправда!

– Он слишком похож на девчонку. Он всего-навсего гадкая испорченная девчонка.

– Он бездельник, – хором подхватили другие. – Безмозглый лентяй.

– И он бросил жену.

– Да, он сбежал со шлюхой. Потерял работу, бросил жену и ударил лучшего друга. А еще он оставил и запер в машине своего несчастного ребеночка.

– Он конченый человек. Он не смог удержаться на вшивой должности какого-то продавца.

Голос возразил:

– Он сам уволился!

– Он не смог удержаться даже на такой убогой работенке. Он оказался недостаточно хорош для этого.

– Он оказался слишком хорош. Он не создан для подобной работы. Взгляните на его руки. Он художник. Взгляните на его лицо. Он незаурядная личность. Он возвышенный. У него благородное лицо и руки. Он рожден для большего.

– Он не способен зарабатывать на жизнь и содержать жену.

– Эту надутую жабу? Да кому захочется ее содержать?

– Она висела, как камень у него на шее. Он должен стремиться к лучшему. Он рожден не для этого.

– Для чего же он рожден?

– Томми, подумай, для чего он рожден. Подумай, лучше ему будет с тобой или хуже?

– На всю жизнь.

– До гробовой доски.

Хедли нашел дверь и протиснулся в нее. В лицо ударил порыв зябкого ночного ветра, и у Хедли перехватило дух. Ветер яростно овевал его, пока он торопливо шагал прочь от двери по серому бесшумному тротуару.

Следом за ним повалила толпа. Светящиеся, неярко белеющие фигуры. Бледные и восковые. Они носились вокруг, мечась и соприкасаясь, точно гонимые ветром листья. Фосфоресцирующие ночные листья.

– Не уходи! – слабо крикнул один.

– Вернись! – жалобно запричитали голоса.

– Останься с нами!

– Ты один из нас!

– …один из нас…

Световые зайчики заплясали, и их унес ночной ветер. Волшебные жезлы скрылись в зябкой темноте, когда Хедли свернул за угол и побежал, куда глаза глядят. Он был единственной живой душой. Пустынные, безлюдные улицы. Большие заброшенные здания. Порожнее небо над головой. Далекие звезды. Ветер хлестал в лицо, пока Хедли мчался с распахнутым ртом и прикрытыми глазами, судорожно глотая воздух.

Он бежал, как безумный, еще раз свернул за угол и выскочил на середину улицы. Хедли мчался все быстрей и быстрей. За спиной нарастал громкий шум. Оглушительный гул, который вдруг усилился с пугающей внезапностью. Неожиданно Хедли озарил свет, и его силуэт словно выгравировали на темной стене здания.

В смущении Хедли остановился. В ушах стоял рев. Громовой грохот, смешанный с пронзительным воем. И яркий свет. Хедли ослепили. Он двигался в застывшем полукруге, заслоняя руками глаза…

Что-то ударило его, и он невесомо, бесшумно полетел по ночному небу. Крошечный уголек, подхваченный ветром и несущийся в темноте. Хедли ничего не чувствовал – ни шума, ни веса.

И даже когда он приземлился, не было никаких ощущений – лишь смутное осознание, что он больше не движется. А затем все, что осталось от него, растворилось в темноте. Только пустота и бесконечный бесформенный мрак, в котором он уже когда-то пребывал.

Хедли медленно проснулся. Все было странным. В минутном приступе паники он попытался выяснить свою личность. Кто он? Где находится?..

Удалось сфокусировать взгляд. Хедли лежал в небольшой комнате – странной, незнакомой. В окно лился унылый, серый свет позднего утра. Небо было покрыто облаками, шел дождь. На промокшем деревянном заборе лежал холодный, влажный туман, задний двор зарос бурьяном и был завален ржавыми пивными банками. Сама комната очень старая. Немыслимо высокий потолок. Желтая краска. На конце скрученного пучка черной проволоки висела старомодная железная люстра. Высокий и строгий деревянный комод с отбитыми краями, выкрашенный белой краской. Круглые фарфоровые ручки. Пол застелен выцветшим, потрескавшимся линолеумом. Кровать железная и широкая, высоко поднятая над полом. Узкое окно. Поломанные жалюзи. Пыльные кружевные шторы, порванные и отяжелевшие от времени. Выставленные в ряд старинные книги в кожаных переплетах заполняли угловой книжный шкаф от пола до потолка. Рядом с кроватью стоял стул с плетеным сиденьем, и на нем лежала его одежда.

Безучастно уставившись на свою одежду, Хедли почувствовал, что в комнату заглядывают мужчина и женщина.

То была пожилая парочка: два сморщенных, хрупких человека прижимались друг к другу, встревоженно пялясь на него черными глазами-бусинками. На женщине была кружевная хлопчатобумажная шаль и бесформенное платье, прикрытое остатками домашнего халата. Мужчина был в коричневой рубашке, красных подтяжках, темных мешковатых штанах и каких-то тапочках. Волосы у обоих редкие и седые: тонкие, как паутинка, сухие пряди облепляли морщинистые черепа. Пергаментные, обветренные, состарившиеся черепа…

Первой заговорила старушка. Голос у нее был низкий, гортанный, с сильным акцентом. Они оказались немцами: желтоватые лица, большие красные носы, выпяченные губы. Немецкие крестьяне с широкими ладонями и ступнями.

– Bitte, – пробормотала старушка, – es tut uns furchtbar leid, aber…[91] – Она осеклась, кашлянула, посмотрела на мужа и продолжила: – Как вы себя чувствуете, мистер? Как вы?

– Все хорошо, – ответил Хедли.

Мужчина прокашлялся, вытер рот тыльной стороной ладони и угрюмо сказал:

– Мы сбили вас на своем грузовике. Вы стояли посреди улицы.

– Я знаю, – промолвил Хедли.

Старушка быстро добавила:

– Мы не виноваты: вы сами там стояли. Selbstmord… – Она с опаской посмотрела на мужа. – Er wollte selbst vielleicht…[92] – Снова повернувшись к Хедли, старушка спросила: – Почему вы там стояли? Что вы делали?

– Вам повезло, – проворчал старик. – Кости не сломаны. Мы ехали домой из деревни – из Пойнт-Райс-Стейшена. У моего брата там бакалейный магазин, – его толстые губы дернулись в чуть заметной, неуверенной улыбке, словно он делился тайным знанием. – А вы были пьяны, nicht wahr? Getrunken, mein lieber junge Mann[93].