Женщины средиземноморского экспресса. Книги 1-3 - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Только одно было огорчительно: в поезде отсутствовал Пьер Бо. Орхидея напрасно ожидала найти его у подножки вагона, вновь увидеть застенчивую улыбку и глаза цвета тумана. Потом она поняла, как глупо было рассчитывать на встречу с ним: у нее было гораздо больше оснований предполагать, что его не будет в этом поезде. И все же Орхидея не смогла удержаться от расспросов о нем. Быть может, сегодня просто не его смена?
Заменивший его массивный усач ответил: – Ни сегодня вечером, ни в ближайшее время его не будет! Пять дней назад он сломал себе ногу и находится в больнице в Ницце. Как это мило, что баронесса проявляет такой интерес и заботу об этом человеке. И сдается мне, вы не единственная.
Легкий винный душок, исходивший от этого человека, недвусмысленно говорил о том, что проводнику не следует доверять. И Орхидея решила непременно навестить своего друга в Ницце.
Бросив равнодушный взгляд в окно, она принялась рыться в дорожной сумке в поисках журнала. Неожиданно в дверь постучали, и спустя секунду на пороге появился Лартиг.
– Вы? – изумилась Орхидея. – Но что вы делаете в этом поезде?
– Я еду в Ниццу. Чего вы хотите? Сознание того, что вы проведете в одиночестве хотя бы одну ночь, не доставляет мне удовольствия, а так как ваша камеристка не любит путешествовать, я подумал, что вы будете в большей безопасности, если сопровождать вас буду я сам.
В самом деле, простушка Луизетта очень стушевалась, когда Орхидея предложила ей поехать с нею на юг:
– Чего вы хотите от меня, мадам, там в большом отеле, где все будут смотреть на меня, как на деревенщину, кем я и являюсь, где меня станут третировать, а я весь день буду слоняться без дела? Уважьте мою просьбу, позвольте мне остаться здесь! А я уж позабочусь о вашем доме.
Орхидея и сама предпочитала отправиться в поездку одна. Поэтому она согласилась на просьбы Луизетты. Упаковав с ее помощью багаж и дав ей наставления относительно растений, она под конец оставила служанке денег, которых хватило бы на несколько недель.
– Позвольте пригласить вас на ужин, – вновь заговорил журналист. – Этот поезд набит битком, и если мы хотим взять столик, заказать его нужно немедленно...
Орхидея прервала его:
– Вы думаете, что мне стоит появляться на публике и... с вами?
– Что касается меня, то я нахожусь на каникулах, а с другой стороны, могу поклясться вам, что ни один из моих коллег не отправится в путешествие в этом поезде. Есть, правда, иностранцы, но я не представляю, как вы собираетесь до самой Ниццы не покидать своего купе, не ходить в ресторан, никому не показываться... Итак, я заказываю столик?
– Ну что ж, идея удачная!
Орхидея была несколько озадачена. Вчера вечером он предстал перед ней совершенно измотанный, в жеваных брюках, а сегодня на журналисте был безупречный костюм цвета морской волны, белая – действительно снежно-белая сорочка! – и галстук из натурального шелка. Она уже знала, что он может быть занятным собеседником. Отказаться было бы просто идиотизмом. И Орхидея решилась.
Час спустя метрдотель отодвигал для нее стул у столика рядом с окном.
Вагон-ресторан был переполнен, казалось, что здесь звучат все языки Европы. Не меньшим было и разнообразие нарядов, причудливых женских шляпок, одна из которых, имевшая форму корзины, украшала голову некой американки, придавая ее волосам вид густо намыленной бороды. А рядом сидело несколько дам, одетых с безупречным вкусом.
– Я не знаю, насколько вам это понятно, – заметил журналист с явным удовольствием, – но вы, безусловно, самая красивая женщина в этом поезде.
Этот комплимент был несомненной правдой. В манто из дымчатого, почти черного соболя – последнем и самом роскошном подарке Эдуарда – Орхидея была особенно прекрасна. Мех нежно оттенял нюансы ее розовой помады на губах, сияние крупных бриллиантов, украшавших нежные ушки. Под манто на ней было надето простое платье из черного велюра, увенчанное золотым колье из крупных колец. Все посетители ресторана украдкой поглядывали на нее с большим интересом.
Улыбкой отблагодарив своего спутника за галантность, она погрузилась в чтение меню. В конце концов остановила свой выбор на копченой рыбе по-голландски, ягненке в молоке, салате с орехами и крабами. Ну а Лартиг вместо шампанского, которое Орхидея не любила, выбрал «Шато-Дозак» выдержки 1884 года, понравившееся им обоим.
– Как вы себя чувствуете? – обратился к ней журналист, пока метрдотель сервировал стол. – Вы не слишком выбиты из привычного уклада?
– Конечно, да! Но вы так трогательно обо мне заботитесь, даже не подозревая о том, что у меня на уме. Вы, наверно, удивлены, что я не в трауре?
– Думаю, что в Китае траурные одежды выглядят по-другому. Кстати, как именно?
– Они одеваются во все белое. Это именно то, что я собираюсь сделать по прибытии. В Ницце я буду ходить, одетая во все белое. Ведь в солнечном краю это будет выглядеть нормально?
– Абсолютно. Но позвольте задать вам один вопрос?
– Ну что ж, спрашивайте.
Орхидея немного опасалась Лартига. Ведь он – журналист. С глазами, полными искренности, светлыми локонами и ангельской улыбкой, он выглядел слишком нежным, и это настораживало. Но ведь он был другом, и ей не хотелось огорчать его.
– Что вы собираетесь делать в Ницце? Потом, почему именно Ницца? И почему...
Впервые за много дней Орхидея начала смеяться.
– И это вы называете «один вопрос»? Мне кажется, их несколько, но я отвечу на все разом. Я собираюсь найти человека, убившего моего мужа.
– Вы знаете, кто он?
– Думаю, что знаю.
– И... вы не хотите мне ничего сказать? Орхидея почти нежно накрыла ладонью руку своего собеседника:
– Дорогой друг, если я сообщу это вам, то вы уже окажетесь замешанным в это дело. К тому же, все это только предположения.
– Положитесь на меня! Я вам помогу! Но раз едете в Ниццу, вы имеете в виду семью
