Сага о Форсайдах - Джон Голсуори

- Ты останешься ночевать, папа?

- Если можно, - проворчал Сомс, - у меня дела.

- Неприятности, милый?

Сомс резко обернулся к ней:

- Неприятности? Почему ты решила, что у меня неприятности?

- Просто показалось, что у тебя вид такой.

Сомс буркнул:

- Этот Рур! Я тебе принес картину. Китайская!

- Неужели! Как чудесно!

- Ничего чудесного. Просто обезьяна ест апельсин.

- Но это замечательно! Где она? В холле?

Сомс кивнул.

Развернув картину. Флер внесла ее в комнату и, прислонив к зеленому дивану, отошла и стала рассматривать. Она сразу оценила большую белую обезьяну с беспокойными карими глазами, как будто внезапно потерявшую всякий интерес к апельсину, который она сжимала лапой, серый фон, разбросанную кругом кожуру - яркие пятна среди мрачных тонов.

- Но, папа, ведь это просто шедевр. Я уверена, что это какая-то очень знаменитая школа.

- Не знаю, - сказал Сомс. - Надо будет просмотреть китайцев.

- Но зачем ты мне ее даришь? Она, наверно, стоит уйму денег. Тебе бы нужно взять ее в свою коллекцию.

- Они даже цены ей не знали, - сказал Сомс, и слабая улыбка осветила его лицо, - я за нее заплатил три сотни. Тут она будет в большей сохранности.

- Конечно, она будет тут в сохранности. Только почему - в большей?

Сомс обернулся к картине.

- Не знаю, может случиться всякое из-за всего этого.

- Из-за чего, милый?

- "Старый Монт" сегодня не придет?

- Нет, он еще в Липпингхолле.

- А впрочем, и не стоит - он не поможет.

Флер сжала его руку.

- Расскажи, в чем дело?

У Сомса даже дрогнуло сердце. Только подумать - ей интересно, что его беспокоит! Но чувство приличия и нежелание выдать свое беспокойство удержали его от ответа.

- Ты все равно не поймешь, - сказал он. - Где ты ее повесишь?

- Вероятно, вон там. Но надо подождать Майкла.

- Я только что видел его у твоей тетки, - проворчал Сомс. - Это он так ходит на службу?

"Может быть, он просто возвращался в издательство, - подумала Флер. Ведь Корк-стрит более или менее по пути. Может быть, он проходил мимо, вспомнил об Уилфриде, захотел его повидать насчет книг".

- Ах, вот и Тинг. Здравствуй, малыш!

Китайский песик появился, словно подосланный судьбой, и, увидев Сомса, вдруг сел против него, подняв нос и блестя глазами. "Выражение вашего лица мне нравится, - как будто говорил он, - мы принадлежим к прошлому и могли бы петь вместе гимны, старина!"

- Смешное существо, - сказал Сомс, - он всегда узнает меня!

Флер подняла собаку.

- Посмотри новую обезьянку, дружок.

- Только не давай ему лизать ее!

Флер крепко держала Тинг-а-Линга за зеленый ошейник, а он, перед необъяснимым куском шелка, пахнущим прошлым, подымал голову все выше и выше, как будто помогая ноздрям, и его маленький язычок высунулся, словно пробуя запах родины.

- Хорошая обезьянка, правда, дружочек?

"Нет, - совершенно явственно проворчал Тинг-аЛинг. - Пустите меня на пол".

На полу он отыскал местечко, где между двумя коврами виднелась полоска меди, и тихонько стал ее лизать.

- Мистер Обри Грин, мэм!

- Гм! - сказал Сомс.

Художник вошел, скользя и сияя. Его блестящие волосы словно струились, его зеленые глаза ускользали куда-то.

- Ага, - сказал он, показывая на пол, - вот за кем я пришел!

Флер удивленно следила за его рукой.

- Тинг! - прикрикнула она строго. - Не смей! Вечно он лижет пол, Обри!

- Но до чего он настоящий китайский! Китайцы умеют делать все, чего не умеем мы!

- Папа, это Обри Грин. Отец только что принес мне эту картину, Обри. Чудо - не правда ли?

Художник молча остановился перед картиной. Его глаза перестали скользить, волосы перестали струиться.

- Фью! - протянул он.

Сомс встал. Он ожидал насмешки, но в тоне художника он уловил почтительную нотку, почти изумление.

- Боже! Ну и глаза! - сказал Обри Грин. - Где вы ее отыскали, сэр?

- Она принадлежала моему двоюродному брату, любителю скачек. Это его единственная картина.

- Делает ему честь. У него был неплохой вкус.

Сомс удивился: мысль, что у Джорджа был вкус, показалась ему невероятной.

- Нет, - сказал он внезапно, - ему просто нравилось, что от этих глаз человеку становится не по себе.

- Это одно и то же. Я никогда не видел более потрясающей сатиры на человеческую жизнь.

- Не понимаю, - сухо сказал Сомс.

- Да ведь это превосходная аллегория, сэр. Съедать плоды жизни, разбрасывать кожуру и попасться на этом, В этих глазах воплощенная трагедия человеческой души. Вы только посмотрите на них! Ей кажется, что в этом апельсине что-то скрыто, и она тоскует и сердится, потому что не может ничего найти. Ведь эту картину следовало бы повесить в Британском музее и назвать "Цивилизация, как она есть".

- Нет, - сказала Флер, - ее повесят здесь и назовут "Белая обезьяна".

- Это то же самое.

- Цинизм ни к чему не приводит, - отрывисто сказал Сомс, - Вот если бы вы сказали: "Наш век, как он есть"

- Согласен, сэр; но почему такая узость? Ведь не думаете же вы всерьез, что наш век хуже всякого другого?

- Не думаю? - переспросил Сомс. - Я считаю, что мир достиг высшей точки в восьмидесятых годах и больше никогда ее не достигнет.

Художник задумался.

- Это страшно интересно. Меня не было на свете, а вы, сэр, были примерно в моем возрасте. Вы тогда верили в бога и ездили в дилижансах.

Дилижансы! Это слово напомнило Сомсу один эпизод, который показался ему очень подходящим к случаю.

- Да, - сказал он, - и я могу привести вам пример, какого вам в ваше время не найти. Когда я совсем молодым человеком был в Швейцарии с родными, мои две сестры купили вишен. Когда они съели штук шесть, то вдруг увидели, что в каждой вишне сидит маленький червячок. Там был один англичанин-альпинист. Он увидел, как они были расстроены, и съел все остальные вишни - с косточками, с червями, целиком, - просто чтобы успокоить их. Вот какие в те времена были люди!

- Ой, папа!

- Ого! Наверно, он был в них влюблен.

- Нет, - сказал Сомс, - не особенно. Его фамилия была Паули, и он носил бакенбарды.

- Кстати, о боге и дилижансах: я вчера видел экипаж, - вспомнил Обри Грин.

"Было бы более кстати, если бы вы видели бога", - подумал Сомс, но не сказал ничего вслух и даже удивился этой мысли - он-то сам никогда не видел таких вещей.

- Может быть, вам неизвестно, сэр, что сейчас гораздо больше верующих, чем до войны. Люди открыли, что у них есть не только тело.

- Ах, Обри, вспомнила! - вдруг сказала Флер. - Не знаете ли вы каких-нибудь медиумов? Нельзя ли мне заполучить кого-нибудь из них к себе? На таком полу, как у нас, да еще если Майкла выставить за дверь, можно наверняка сказать, что никакого обмана не будет. Бывают ли эти чернокнижники в свете? Говорят, что они необычайно увлекательны.

- Спиритизм! - буркнул Сомс. - Угу-мм! - он не мог бы выразить свою мысль яснее, говори он хоть полчаса!

Глаза Обри Грина скользнули по Тинг-а-Лингу.

- Попробую вам это устроить, если вы мне дадите вашего китайчонка на часок завтра днем. Я приведу его назад на цепочке и накормлю самыми вкусными вещами.

- А зачем он вам?

- Майкл прислал мне сегодня замечательную маленькую натурщицу, но, понимаете, она не умеет улыбаться!

- Майкл?

- Да. Совершенно новый тип, и я кое-что задумал. Когда она улыбается, будто луч солнца скользит по итальянской долине; но когда ее просишь улыбнуться, она не может. Я и подумал - не рассмешит ли ее ваш китайчонок?

- А мне можно прийти взглянуть? - спросила Флер.

- Да, приведите его завтра сами; но если я ее смогу уговорить, она будет позировать для нагой натуры.

- О-о! А вы мне устроите спиритический сеанс, если я вам одолжу Тинга?

- Устрою.

- Угм-мм, - снова проворчал Сомс.

Сеансы, итальянское солнце, нагая натура! Нет, пора ему снова заняться Элдерсоном, посмотреть, чем можно помочь, а эти пусть играют на скрипке, пока Рим горит!

- До свидания, мистер Грин, мне некогда, - сказал он вслух.

- Чувствую, сэр, - сказал Обри Грин.

"Чувствую!" - мысленно передразнил его Сомс, уходя.

Обри Грин тоже ушел через несколько минут встретив в холле какую-то даму, просившую доложить о себе.

А Флер, оставшись наедине со своим телом, снова провела по нему руками сверху вниз. "Нагая натура" напомнила ей об опасности слишком драматических переживаний.

V

ДУША ФЛЕР

- Миссис Вэл Дарти, мэм.

Имя, которое даже Кокер не смог исказить, подействовало на Флер так, словно чей-то палец внезапно притронулся к обнаженному нерву. Холли! Флер не видела ее с того дня, как вышла замуж не за Джона. Холли! Целый поток воспоминаний - Уонсдон, холмы, меловая яма, яблони, река, роща, Робин-Хилл! Нет! Не слишком приятно видеть Холли; и Флер сказала:

- Как мило, что вы зашли.

- Я сегодня встретилась с вашим мужем на Гринстрит, и он пригласил меня. Какая чудесная комната!

- Тинг! Пойди сюда, я тебя должна представить. Это - Тинг-а-Линг, правда - совершенство? Он немного расстроен из-за новой обезьянки. А как Вэл, как милый Уонсдон? Там было так изумительно спокойно.