Роман в письмах. В 2 томах. Том 2. 1942-1950 - Иван Сергеевич Шмелев

тепло, хоть и дождь. А то наверху, под крышей было спать невозможно, и моя постель стояла в единственной, общей комнате, загромождая собой все пространство. Сережа расскажет о невыносимых условиях и «законах», вурденовских инстанциях, задавшихся, очевидно, целью над нами издеваться. Конца-края не видно этому и неизвестно, когда же мы останемся хозяевами в доме. Душой я собираюсь в Париж, чтобы увидеть Вас, но практически не знаю, когда осуществлю это желание. М. б. к русскому Рождеству Христову. Или у Вас будет безумный холод, и я Вас стесню? Ксения Львовна писала на днях, что очевидно я уже не приеду, т. к. всюду и у всех в Париже будет зимой невозможно холодно. И еще одно: когда-то вокруг Рождества должен быть в Голландии издатель, желавший со мной познакомиться, вернее с моими рассказами. Надо все привести в должный вид и очевидно ему их прочесть. На днях об этом спрашивал меня Жукович. Я могла бы приготовить рассказа четыре. Времени совсем нет, а с болезнью еще и охота ушла, — голова трещала. Опять пропустила много времени. Закончила картинку-акварель к маминым именинам, — вышло очень недурно. Ее я впервые вделала в рамку, — это уже настоящая «картинка». Гости хвалили. И — главное — мне нравится. Впервые. Живопись меня все же очень захватывает и страшно интересует. А теперь — голые деревья, ярко выявляющие свою структуру, как-то особенно пленяют. Очень хочется рисовать. Я много, много лучше могу в этом году, чем в прошлом. Несравненно! И это дает и силы, и «кураж». Жалко, что в «хатке» нельзя из-за холода заниматься.

Я с нетерпением буду ждать вестей от Сережи о Вас. Как Ваше здоровье? И как Ваши планы с Америкой? Неужели Вы все же соберетесь? Мне не верится. Но это не значит, что я делаю тот или иной _н_а_ж_и_м_ на Ваши решения. О своих чувствах не говорю…

Имеете ли Вы сведения от И. А. И.? И не могли ли бы Вы его спросить, получил ли он диски Жуковича и как их нашел? Никому из нас И. А. больше не пишет ни строки. Я пред ним ровно ничем не провинилась и не понимаю его молчания.

Будьте такой милый и передайте, пожалуйста, с Сережей мой последний рисунок к «Куликову полю», оставшийся еще у Вас вместе с картонной трубочкой. Мне хочется все иметь вместе у себя. А шиповник сожгите — он очень плох. У меня несравненно лучшие теперь работы. Когда приеду в Париж — привезу показать. И Вы сами убедитесь в этом. Кончаю.

Обнимаю Вас. Оля

189

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

15. XII.47 Понедельник

Дорогая моя Олюшенька,

Я почти на отъезде в Женеву. Все в порядке, предположено, с генералом Ознобишиным, — его машиной, 26-го, утром. Оттуда извещу. Это — этап, к дальнейшему, в Америку. Повелительно _н_а_д_о: завершить «Пути». Там все налажено. Не знаю еще, через Францию ли… — как сложится, и каким путем. Положение очень чревато, здесь: _в_с_е_ может статься так, что нельзя будет через Париж… Чувствую, что назревает развязка — _в_с_е_м_у. И надо быть осмотрительным. Здешний «воздух» — насыщен, и если случится самое важное, будет поздно отбыть. На поездку смотрю не как на отдых, а как на возможность закончить труды мои. Здесь я рассредоточен, падают дни в пустоту. Ты это понимаешь. Благослови меня, твоего Ванюшу. Здесь были случаи покушений, во время забастовки, хоть и не было в газетах… Мы намечены и обречены, в случае _и_х_ «победы». Мой отъезд все, все признает разумным шагом. Разве я уехал бы, не будь _в_с_е_г_о, толкающего?.. Мне нужен воздух Обители, тишина, _т_р_у_д_… Пока _в_с_е_ шло как бы самотеком… как бы Веленьем, — до мелочей. Писать обо всем — сложно.

Родная моя, благословляю тебя за все то счастье, которое ты давала мне — давала своим великим чувством любви. Без тебя, без встречи с тобой, не знаю, как и жил бы я… — ты послана была мне. Знаю. И забудь все грехи мои в отношении тебя. Все невольные обиды. Я люблю тебя громадно. Я ценю тебя, — только, должно быть, не мог _в_с_е_г_о_ этого обнаружить. Трудись, родная, в твоих искусствах. Ты одарена. Только бы дано было тебе найти досуг, творческий покой. Знаю, что ты не забудешь меня: ведь Океан не может нас разлучить. М. б. случится, что ты приедешь на дни в Женеву. Проститься. Ты приедешь, родная моя… если найдешь силы. Сейчас здесь как бы «трэв де конфизери»[247], как говорят французы. А что дальше будет..? Ведь если начнется война, будет сметена и Швейцария. И твоя страна.

Меня мучает твоя — невольная? — неправильная для меня ориентация в церковном вопросе. Любовью к народу, верой в него ты закрываешь трагическое. Вду-майся. На отношениях с Иваном- Александровичем — поставь крест. Он не может принять _в_с_е_ — в вас — легко, как я. Это его право. И мои попытки объяснить ему твое — напрасны. Его — _н_а_д_о_ _з_а_б_ы_т_ь. Так я понимаю его последнее письмо829. Не пытайся… — забудь. Из разговоров с Сережей я почувствовал, что _э_т_о_ в вас неизлечимо. Жизнь _в_с_е_ покажет. Я никак не был задет, что С. даже прислуживал в патриаршем храме830. Неважно это… — другое важно: _с_о_б_л_а_з_н. _Т_е_ переступили через кровь умученных. Ну, оставим.

Я хочу остаться для тебя твоим верным Ванюшей, и чтобы ты для меня оставалась до конца — прежней Олей. Останься, мы связаны душевно крепко. Если я не всегда мог показать тебе, _к_т_о_ ты для меня, — моя вина, моя разбитость и горячность. Благодарю за все, за все… — сколько света дала ты мне! и сколько укрепления, _о_т_д_ы_х_а_ от пыли жизни!

Голубка моя, Господь с тобой да будет!

Мой — предполагаемый адрес… — Отель Мирабо, 4, рю Кандолль, Женева. Пиши на ген. Ознобишина, мне.

Monsier le General D. Osnobichine pour Mr. J. Chmeleff, Hôtel Mirabeau, 4, rue Candolle, Genève, Suisse.

Передай мое «прости» маме и С. _Б_л_а_г_о_с_л_о_в_л_я_ю_ тебя. Целую.

Твой Ванюша

Ты не права: _в_с_е, что получал от тебя, — посылки и подарки — всегда принимал радостно и благодарно.

Твой всегда Ва

Адрес Юли: Madame J. Gentillhomme, 332, av. De Couberten, ou coin de la rue de la Digue, St.-Remy-les-Chevreuses, (S. O.), France.

190

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

27. XII. 47 4 часа дня

Hôtel Mirabeau, 4, rue Candolle,

Genève, Suisse, мне (chamber 10)

Дорогая моя Олюночка! Сегодня, с 1 ч. дня — в Женеве. Весь путь был под знаком Благоволения. От погоды до — таможенного досмотра. У меня даже не