Откройте небо (Сборник) - Роберт Силверберг

— Энсон? — слабым голосом окликнул его Рон.

— Я здесь, па.

Его собственный голос звучал неуместно спокойно. Но чего от меня ждут, подумал Энсон? Чтобы я причитал и плакал? Рвал на себе волосы и одежду?

Отец издал звук, отдаленно напоминающий смех.

— Забавно,— очень тихо сказал он. Энсону пришлось напрячься, чтобы расслышать.— Я вел скверную жизнь, и мне казалось, что я буду жить вечно. Я и в самом деле большой грешник. Только хорошие люди умирают молодыми.

— Ты не умираешь, па.

— Умираю. До колен я уже мертв, и смерть чертовски быстро распространяется вверх. Я удивлен, да, но что поделаешь? Когда время приходит — оно приходит. Не нужно обманывать себя, мальчик,— Пауза.— Послушай меня, Энсон. Теперь все ложится на тебя. Ты Кармайкл этого часа. Этой эпохи. Новый Полковник, вот кто ты такой. И именно ты в конце концов завершишь начатое дело, разве не так? — Снова пауза. Нахмуренные брови. Казалось, он уже отчасти был не здесь.— Потому что… Пришельцы… Пришельцы… я пытался, Энс… я черт знает как пытался…

Энсон широко распахнул глаза. Рон никогда не называл его «Энсом». К кому он обращался?

— Пришельцы…

И снова пауза, еще более долгая, чем прежде.

— Я слушаю, па.

Эта улыбка. Этот взгляд. Пауза, которой нет конца.

— Па?

— Это все,— негромко сказала Кассандра.

«Я пытался, Энс… Я черт знает как пытался…»

Халид почти за одну ночь вырезал великолепный надгробный камень. Энсон проследил, чтобы имя «Джеффри» было написано правильно. Все собрались на кладбище — в день похорон погода все еще была скверная,— и Розали сказала о своем брате несколько прощальных слов, и Поль тоже говорил, и Пегги, а потом Энсон, который только и вымолвил:

— Он был гораздо лучше, чем думал о себе.

И прикусил губу, и взял в руки лопату.

В последующие дни его жизнь окутало облако печали. Уход Рона оставил Энсона в странно подвешенном состоянии, и теперь ничто не сдерживало его — ни постоянное присутствие Рона, ни его мудрость, ни его шутливый подход к жизни, ни его уравновешенность. Потеря казалась ужасной и невосполнимой.

Но потом, хотя траурные настроения не рассеялись, в нем начало подниматься новое чувство — непривычное чувство освобождения. Как будто все эти годы он находился в заключении, прикованный к сложной, деятельной, яркой личности Рона. Он — рассудительный, серьезный, даже тугодум — никогда и ни в каком смысле не ощущал себя равноценным Рону. Но теперь Рон ушел. Энсону больше нечего было ни бояться, ни ждать одобрения его активного, непредсказуемого ума. Теперь он мог делать все, что пожелает.

Все. А желал он одного — вышвырнуть Пришельцев из этого мира.

Слова умирающего отца эхом отдавались в его сознании:

«Пришельцы… Пришельцы…»

«Именно ты в конце концов завершишь начатое дело…»

Энсон снова и снова прокручивал в памяти эти слова, поворачивал их так и эдак, пытался понять глубинный смысл того, что хотел сказать отец. И Рон, и Полковник — и даже Энс, на свой лад — все эти годы жили ожиданием, обреченные на сводящее с ума бездействие, мечтая о мире без Пришельцев, но не считая возможным, по той или иной причине, отдать приказ о начале контрнаступления. Но теперь он тут за старшего. Кармайкл этой эпохи, как выразился Рон. Что, его жизнь тоже пройдет в ожидании? Год за годом он будет уныло существовать в этих горах, ожидая, когда наступит идеальное время для удара? А идеального времени не будет никогда. Нужно просто выбрать время, неважно, идеальное или нет, и в конце концов напасть на захватчиков.

И больше некому сдерживать его. Это немного пугало, но, да, одновременно порождало и чувство освобождения. Возникло ощущение, будто смерть Рона — сигнал к действию.

Может, это просто повышенная, своего рода даже маниакальная, реакция на смерть отца, спрашивал он себя?

Нет, решил Энсон. Просто настало время сделать важный ход.

В голове у него снова застучали молоты, вызывая ужасное чувство давления изнутри. Вместе с ударами слышалось: вре-мя на-ста-ло, вре-мя на-ста-ло.

Если не сейчас, то когда?

Когда?

Энсон выждал две недели после похорон.

Ярким, свежим утром он большими шагами вошел в штурманскую рубку.

— Хорошо,— он заскользил взглядом по лицам Стива, Чарли, Поля, Пегги и Майка.— Думаю, пора начать действовать. Я отправляю Тони в Эл-Эй, убрать Главного.

Никто не возражал. Никто не осмелился. Все они хорошо знали Энсона, знали это характерное выражение в его глазах, возникающее, когда в голове у него били молоты, призывая начать дело спасения мира.

Тем временем в Лос-Анджелесе Энди уже разворачивался вовсю. Мики Мегабайт, первоклассный отмазчик. Это похлеще, чем торчать на ранчо, прислушиваясь к блеянию овец.

Прямо в центре своей территории, к югу от Вильшир, он нашел небольшое помещение и первые два дня проторчал там, ломая голову над тем, как люди, нуждающиеся в услугах отмазчиков, связываются с ними. Но очень скоро выяснилось, что никакой проблемы тут нет. Главное оказалось начать. За первую неделю он осуществил четыре сделки. Очень изящно и умело проник в систему и аннулировал отметку о лишении водительских прав мужчины, живущего в местечке Клаб-Драйв; отменил непонятно как возникшее запрещение на брак для одной пары из Кортауна; организовал посещение родственников в Нью-Мексико человеком, которому было отказано в пропуске на выезд из Лос-Анджелеса,— Пришельцы все менее и менее охотно позволяли людям перемещайся с места на место, Бог знает почему, но кто и когда понимал, в чем состоит политика Пришельцев? — и содействовал повышению по службе патрульного ЛАКОН, у которого было две семьи в разных концах города.

Этого последнего Энди опасался брать, поскольку тот был сотрудником ЛАКОН, но Мэри Канари заверил его, что с этим человеком можно работать, и Энди рискнул. Все прошло гладко, так же как и с остальными. Все оплатили его услуги, и Энди тут же послушно выдал гильдии комиссионные.

Итак, карьера отмазчика для Мики Мегабайта началась. Легкие деньги за пустячную, в сущности, работу. Он знал, что спустя некоторое время ему захочется чего-то большего, но он и не собирался заниматься этим до конца своих дней. Его план состоял в том, чтобы накопить побольше банковских счетов на свое имя по всему континенту, а потом выписать себе пропуск на выход и, покинув Эл-Эй, немного посмотреть мир.

После четвертой сделки произошло нечто удивительное.

— Ты любишь всегда быть на высоте, правда, парень? — спросил его кто-то из окружения Мэри Канари.