Девчата. Полное собрание сочинений - Борис Васильевич Бедный

шутку. Похоже, музыкальная эта самодеятельность подогревалась тайным желанием досадить кое-кому тем, что живет себе на свете вольный музыкант и ничего с ним нельзя поделать. Не отменить его, не зачеркнуть никому, даже самому начальнику лесопункта, со всеми его знаменитыми кубиками, придирчивыми мастерами и бригадирами, скупой бухгалтерией и даже со всей неправильной, насквозь глупой любовью к нему Капы…

– Ишь, как выводит, – посочувствовала Капа. – Старается, дьявол, что твой композитор!.. А пойду-ка я, Петя, пока магазин не закрыли. Спасибо за разговор.

Она протянула руку лопаточкой – застенчиво и неумело, как делают это женщины, выросшие в глухих лесных поселках. И тут Капа заприметила, что с Петром что-то творится. Новое и непривычно мягкое выражение с трудом обживало мало к нему приспособленное лицо Косогорова. Оно пробивалось изнутри, все никак не могло пробиться и угадывалось лишь в потеплевших глазах да еще, пожалуй, в руках, что самовольно, без ведома хозяина, теребили бумаги на столе.

Косогоров перехватил пристальный взгляд Капы, поспешно сунул руки за спину и сразу замкнулся на все свои надежные начальнические застежки. И теперь ничто не напоминало о недавней его размягченности.

– Аванс я тебе с получки возверну, – пообещала Капа на прощание, в остатний разок глянула на своего любимого искристыми от набежавшей слезы глазами и вышла, тихонько прикрыв дверь.

Косогоров рывком придвинул к себе ворох бумаг на столе, но еще минуту не замечал их, незряче уставившись на дверь, за которой скрылась Капа. Слышно было, как в коридоре она сказала мужу шепотом:

– Ну, пойдем… соблазнитель!

Пиликанье гармоники разом оборвалось, точно горемычный музыкант проглотил писклявую свою трофейку.

Верная Соня

В первые дни моей работы инженером, стоило только мне появиться на запани, я частенько ловил на себе любопытные, оценивающие взгляды девчат-сортировщиц. А за спиной то и дело раздавался сдавленный беспричинный смешок, каким всегда почему-то прыскают девчата, когда один-единственный парень затешется вдруг в их компанию.

Помню, еще студентом-первокурсником забрел я как-то невзначай на концерт в клуб медицинского института. В зале все было чинно и благородно, и гордые медички, казалось, совсем меня не замечали. А когда концерт кончился и я затерянно стоял среди них в очереди в раздевалку, вот тут и началось. И чего только не выпало тогда на мою сиротливую мужскую долю: и такие вот сдавленные прысканья, и доскональный разбор моего костюма, внешности и внутренних моих качеств, и громогласные сомнения в том, найдется ли такая дуреха, которая согласится выйти за меня замуж, и еще кое-что похлестче. Я тогда еле дождался своей очереди, сунул гардеробщице номерок, схватил плащ – и давай бог ноги!

Страшноватая это штука, когда где-нибудь в одном месте соберется много девчат, а парней раз-два и обчелся. Каждая из девиц сама по себе вроде бы скромная и тихая, а все вместе такого наговорят, хоть святых выноси. То ли они друг перед дружкой смелостью своей выхваляются и от скуки напяливают на себя чужие бесстыжие личины или просто пользуются безнаказанной возможностью хоть разок отвести душу, чтобы потом, до следующего удобного случая, снова быть благонравными и примерными, – не знаю уж, право, чего тут больше…

А теперь женская половина местного населения, судя по всему, успела уже выведать, что человек я неженатый, и это обстоятельство, похоже, изрядно набивало мне цену в глазах поселковых девчат. Впрочем, каюсь, я ничего не имел против и собирался сполна извлечь все выгоды из холостяцкого своего положения.

Уже в самый первый обход запани, на другой день после приезда в поселок, я заметил звеньевую сортировщиц Соню Щеглову. На вид ей было слегка за двадцать. Под немодным и просторным ее платьем угадывалось сильное ловкое тело. Красавицей, пожалуй, назвать ее было нельзя, но вся она была славная и надежная. Так выглядят люди, которые давно уже и прочно стоят на своем месте, хорошо справляются с привычным делом и при случае умеют постоять за себя.

Соня не только командовала своими девчатами-сортировщицами, но и сама умело орудовала багром и работала как-то особенно вкусно. Глянешь на нее – и самого подмывает взять багор и стать рядом с ней. Не то чтоб я нарочно выбирал себе этакого передовика производства. Но на Соню приятно было смотреть, когда она быстро, ловко, не глядя себе под ноги, перебегала по шатким мосткам, длинным гибким багром выхватывала из плывущей щети бревен нужное ей бревно и загоняла его в сортировочный дворик. Оттуда бревна поступали к сплоточным станкам, где их вязали в пучки для плотов. Но там работали уже другие сплавщики, а Соня только сортировала бревна. Она сортировала, а я тайком любовался ею, такое у нас наметилось разделение труда.

В мою обязанность технорука входило контролировать все виды работ на запани, но в первые дни я больше всего торчал на сортировочной сетке неподалеку от Сони. Девчата-сортировщицы побаивались нового начальника и старались вовсю. Качество сортировки в этой смене заметно подпрыгнуло, и директор нашей сплавной конторы Аникеев даже похвалил меня за то, что я такое большое внимание уделяю качеству работы.

– Жми и дальше на качество, – дал он руководящее указание. – Теперь это главное.

– Постараюсь… – скромно сказал я.

Наверное, городские модницы нашли бы Соню малость провинциальной и неотесанной, но мне всегда нравились такие вот простые девчата. Я как-то лучше понимал их, и они меня тоже. Может, все дело в том, что до института я работал слесарем, а потом служил в армии и дослужился всего лишь до старшего сержанта. Дипломную работу я защитил всего полмесяца назад и еще не привык к своему инженерству. И Соня, кажется, ценила, что я не шибко задаюсь перед ней высшим своим образованием. Просто я учился в институте, а ей не пришлось, вот и вся меж нами разница…

Говорили мы с Соней лишь о работе. О том, например, что дров нынче идет много, а вот пиловочника маловато. Или о том, что сплотчики ловят ворон и скоро некуда будет отсортировывать рудстойку. Я тут же указывал сплотчикам на их промашку, и Соня благодарно кивала мне, радуясь, что у нас с ней все выходит так оперативно, без всякой бюрократии.

Как и все кадровые сплавщики, Соня была загорелой. Только загар этот совсем не такой, как у тех, кто поджаривается на Черноморском побережье и мажется ореховым маслом, чтобы загореть до африканской черноты. В Сонином загаре был прочный кирпичный оттенок, и тут уж скорей пахло не Африкой, а Америкой с ее краснокожими индейцами. Это был профессиональный загар сплавщика, и в нем больше от мороза и ветра, чем от