Перекрестки сумерек - Роберт Джордан

– Сперва Анайя, а теперь Кайрин. Обе из Голубой Айя. Ты не знаешь, их связывало что-нибудь еще?

Нисао покачала головой:

– Анайя была Айз Седай уже пятьдесят или шестьдесят лет, когда Кайрин пришла в Башню, насколько я помню. Возможно, у них были общие знакомые. Я просто не знаю, Мать. – Теперь ее голос звучал устало, а плечи немного поникли. Ее тайное расследование смерти Анайи ни к чему не привело, и теперь она несомненно ждала, что Эгвейн собирается добавить к этому и Кайрин.

– Выясни это, – приказала Эгвейн. – Только осторожно. – Второе убийство вызовет немалый переполох, незачем подливать масла в огонь. Какое-то мгновение она разглядывала стоящую перед ней сестру. Нисао могла привести оправдания впоследствии или заявить, что сомневалась с самого начала, но до сих пор она была образчиком самоуверенности, характерной для Желтых Айя. Впрочем, не сейчас. – Много ли сестер разгуливают вокруг, удерживая саидар?

– Я заметила нескольких, Мать, – принужденно ответила Ни-сао. Она несколько вызывающе приподняла подбородок. Впрочем, через мгновение сияние вокруг нее пропало. Она плотнее закуталась в плащ, словно внезапно озябла. – Сомневаюсь, что Кайрин это помогло бы. Ее смерть была слишком внезапной. Но это дает ощущение… уверенности.

Когда невысокая женщина покинула палатку, Эгвейн осталась сидеть, помешивая ложечкой кашу. Она больше не видела в ней черных пятнышек, но аппетит пропал. В конце концов она поднялась и накинула на шею семицветный палантин и набросила на плечи плащ. Сегодня как никогда ей нельзя сидеть, погрузившись в мрачные размышления. Сегодня как никогда она должна скрупулезно пройти через всю ежедневную рутину.

Снаружи по промерзшим колеям бивачных улиц грохотали повозки на высоких колесах, нагруженные большими бочонками для воды, дровами и мешками с углем; и возчики, и грузчики, идущие позади, кутались от холода в плащи. Как обычно, «семьи» послушниц торопились по деревянным настилам, умудряясь выказывать знаки внимания проходящим Айз Седай, не замедляя шага. Послушница, не выказавшая должное уважение сестре, могла заслужить порку, но то же ждало и послушницу, опоздавшую на занятия, а наставницы чаще всего оказывались гораздо менее терпимыми, нежели Айз Седай, случайно встреченные по дороге, которые по крайней мере могли найти оправдание для послушницы, стремглав промчавшейся мимо.

Одетые в белое женщины, разумеется, по-прежнему спешили убраться с дороги при виде полосатого палантина, видневшегося под капюшоном Эгвейн, но она не желала портить себе настроение еще больше, чем оно уже было испорчено, обращая внимание на то, как послушницы приседают посреди улицы, поскальзываясь на промерзшей земле и иногда чуть ли не падая лицом вперед, прежде чем их «кузины» успеют удержать их. «Кузинами» называли друг друга члены одной «семьи», и каким-то образом это, казалось, связывало их друг с другом сильнее, чем если бы они в самом деле были родственницами и даже на самом деле кузинами. Настроение Эгвейн портили немногочисленные Айз Седай, которых она видела то там то здесь, скользящие по деревянным помостам, окруженные рябью реверансов. Ей встретилось не больше дюжины на пути от ее палатки до «кабинета» Амерлин, но три из четырех кроме плаща были закутаны также в сияние Силы. Они предпочитали ходить по двое и в сопровождении всех Стражей, какие у них были. И те, что были окутаны саидар, и остальные выглядели настороженными, их капюшоны поворачивались из стороны в сторону, словно они постоянно осматривали местность вокруг себя.

Это напомнило Эгвейн те времена, когда Эмондов Луг поразила эпидемия сыпного тифа, и каждый, кто выходил из дома, прижимал к носу смоченный бренди носовой платок, поскольку Дорал Барран, которая была тогда Мудрой, сказала, что это поможет отвести заразу; они прижимали к носу платки и всматривались друг в друга, ожидая, кто следующий внезапно покроется пятнами и упадет на землю в беспамятстве. Одиннадцать человек умерло, прежде чем болезнь ушла из деревни, но прошел еще месяц после того, как заболел последний человек, прежде чем люди согласились выходить на улицу без платков. Долгое время после этого запах бренди связан был у нее со страхом. Сейчас она почти чувствовала его. Две сестры убиты прямо посреди лагеря, убиты мужчиной, который мог направлять Силу, не говоря уже о том, что он, по-видимому, имел возможность приходить и уходить, когда захочет. Страх поражал Айз Седай быстрее, чем любая болезнь.

Палатка, которую она отвела себе под рабочий кабинет, была уже теплой, когда она пришла, с жаровни поднимался аромат розовых лепестков. Стоячие светильники с отражателями и настольная лампа горели. Повседневный порядок был ей хорошо известен. Повесив плащ на вешалку в углу, она опустилась на складной стул возле своего письменного стола, автоматически поймав ненадежную ножку, которая вечно норовила сложиться. Все, что от нее требовалось, – это следовать рутине. Завтра она сможет объявить о том, что было сделано.

Первая посетительница оказалась для Эгвейн полной неожиданностью, возможно это была последняя женщина, которую она ожидала увидеть входящей в свою палатку. Теодрин была гибкой круглощекой Коричневой сестрой, меднокожей доманийкой с упрямой складкой у рта. Когда-то она выглядела постоянно готовой улыбнуться. Она плавно прошла по истертому ковру, подойдя настолько близко, что бахрома ее шали чуть не смела бумаги с письменного стола.

Когда Теодрин присела в очень формальном реверансе, Эгвейн протянула ей левую руку, чтобы та поцеловала ее кольцо Великого Змея. Формальность должна быть встречена формальностью.

– Романда желает знать, Мать, не может ли она встретиться с вами сегодня, – проговорила высокая Коричневая. Ее тон был мягким, но в нем звучала также и настойчивость.

– Скажи ей, дочь моя, что она может прийти в любое удобное для нее время, – осторожно ответила Эгвейн.

Теодрин сделала еще один реверанс, не меняя выражения лица.

Когда Коричневая сестра уже повернулась, чтобы уйти, в палатку мимо нее проскользнула одна из Принятых, откидывая белый капюшон. Эмара была тоненькой и почти такого же низкого роста, как Нисао. Казалось, сильный порыв ветра способен унести ее, однако она держала вверенных ей послушниц весьма твердой рукой, более твердой, чем у многих сестер. Впрочем, к себе она относилась не менее жестко, а жизнь послушницы и предполагалась несладкой. Серые глаза Эмары скользнули по бахроме на шали Те-одрин, и ее рот изогнулся в презрительной усмешке, которая тут же разгладилась, когда она раскинула свои снежно-белые юбки с разноцветной каймой в реверансе перед Эгвейн. Алые пятна краски вспыхнули на щеках Теодрин.