Весь Дэн Браун в одном томе - Дэн Браун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Возможно, он еще более древний, — предположил Тибинг.
— А что такое неккудот? — спросила Софи. Не отводя глаз от шкатулки, Тибинг ответил:
— В большинстве современных семитских алфавитов отсутствуют гласные, вместо них используется неккудот. Это такие крохотные точечки и черточки, которые пишут под согласными или внутри их, чтобы показать, что они сопровождаются гласной. В чисто историческом плане неккудот — относительно современное дополнение к языку.
Лэнгдон по-прежнему сидел, склонившись над текстом.
— Может, сефардическая транслитерация?..
Тибинг был не в состоянии больше ждать.
— Возможно, если вы позволите мне… — И с этими словами он ухватил шкатулку и придвинул к себе. Без сомнения, Лэнгдон хорошо знаком с такими древними языками, как греческий, латынь, языки романо-германской группы, однако и беглого взгляда на текст Тибингу было достаточно, чтобы понять: этот язык куда более редкий и древний. Возможно, курсив Раши[160], или еврейское письмо с коронками.
Затаив дыхание, Тибинг впился взглядом в надпись. Он довольно долго молчал. Время шло, и уверенность Тибинга испарялась с каждой секундой.
— Честно признаться, — заявил он наконец, — я удивлен. Этот язык не похож ни на один из тех, что мне доводилось видеть прежде!
Лэнгдон сгорбился в кресле.
— Можно мне взглянуть? — спросила Софи. Тибинг притворился, что не слышал ее слов.
— Роберт, вы вроде бы говорили, что где-то видели нечто подобное раньше?
Лэнгдон нахмурился:
— Да, так мне показалось. Но теперь я не уверен. И все же… этот текст кажется знакомым.
— Лью! — нетерпеливо окликнула Тибинга Софи, недовольная тем, что ее исключили из этой дискуссии. — Может, вы все-таки позволите взглянуть на шкатулку, которую сделал мой дед?
— Конечно, дорогая, — спохватился Тибинг и придвинул шкатулку к ней. Ему совсем не хотелось обижать эту милую молодую даму, хотя он и считал, что «весовые категории» у них разные. Если уж член Британского королевского исторического общества и виднейший гарвардский специалист по символам не могут определить, что это за язык…
— Ага… — протянула Софи несколько секунд спустя. — Мне следовало бы догадаться сразу.
Тибинг с Лэнгдоном дружно подняли головы и уставились на нее.
— Догадаться о чем? — спросил Тибинг. Софи пожала плечами:
— Ну, хотя бы о том, что дед изберет для надписи на шкатулке именно этот язык.
— Вы хотите сказать, что можете прочесть этот текст? — воскликнул Тибинг.
— Запросто, — усмехнулась явно довольная собой Софи. — Дед научил меня этому языку, когда мне было всего шесть лет. И я довольно бегло говорю на нем. — Она перегнулась через стол и уставилась на Тибинга зелеными насмешливыми глазами. — И честно говоря, сэр, учитывая вашу близость к короне, я немного удивлена, что вы не узнали этого языка.
В ту же секунду Лэнгдон все понял. Неудивительно, что текст показался знакомым! Несколько лет назад Лэнгдон посетил музей Фогга в Гарварде. Гарвардский выпускник Билл Гейтс в знак признательности сделал своей alma mater подарок, передал в музей бесценный экспонат — восемнадцать листов бумаги, приобретенных им на аукционе, из коллекции Арманда Хаммера.
Он не моргнув глазом выложил за этот лот целых тридцать миллионов восемьсот тысяч долларов.
Автором работ был Леонардо да Винчи.
Восемнадцать листов, теперь известных как «Лестерский кодекс» (по имени их прежнего знаменитого владельца, герцога Лестерского), представляли собой уцелевшие фрагменты знаменитых блокнотов Леонардо. То были эссе и рисунки, где описывались весьма прогрессивные для тех времен теории Леонардо по астрономии, геологии, архитектуре и гидрологии.
Лэнгдон никогда не забудет этого похода в музей. После долгого стояния в очереди он наконец созерцал бесценные листы пергамента. Полное разочарование! Разобрать, что написано на страницах, было невозможно. И это несмотря на то что они прекрасно сохранились и были исписаны изящнейшим каллиграфическим почерком, красными чернилами по светло-кремовой бумаге. Текст был абсолютно не читаем. Сначала Лэнгдон подумал, что не понимает ни слова потому, что да Винчи делал записи на архаичном итальянском. Но, более пристально всмотревшись в текст, он понял, что не видит в нем ни единого итальянского слова.
— Попробуйте с этим, сэр, — шепнула ему женщина-доцент, дежурившая у стенда. И указала на ручное зеркальце, прикрепленное к стенду на цепочке. Лэнгдон взял зеркальце и поднес к тексту.
И все стало ясно.
Лэнгдон так горел нетерпением ознакомиться с идеями великого мыслителя, что напрочь забыл об одном из удивительных артистических талантов гения — способности писать в зеркальном отражении, чтобы никто, кроме него, не мог прочесть эти записи. Историки по сию пору спорят о том, делал ли это да Винчи просто для собственного развлечения, или же для того, чтобы люди, заглядывающие ему через плечо, не крали у него идеи. Видно, это так и останется тайной.
Софи улыбнулась: она обрадовалась, что Лэнгдон наконец понял.
— Что ж, прочту для начала первые несколько слов, — сказала она. — Это английский.
Тибинг все еще недоумевал:
— Что происходит?
— Перевернутый текст, — сказал Лэнгдон. — Нам нужно зеркало.
— Нет, не нужно, — возразила Софи. — Я в этом достаточно хорошо натренировалась. — Она поднесла шкатулку к лампе на стене и начала осматривать внутреннюю сторону крышки. Дед не умел писать задом наперед, а потому пускался на небольшую хитрость: писал нормально, затем переворачивал листок бумаги и выводил буквы в обратном направлении. Софи догадалась, что он, видимо, выжег нормальный текст на куске дерева, а затем прогонял этот кусок через станок до тех пор, пока дерево совсем не истончилось и выжженные на нем буквы не стало видно насквозь. После чего он просто перевернул этот истончившийся кусок и вклеил в крышку.
Придвинув шкатулку поближе к свету, Софи поняла, догадка ее верна. Луч просвечивал через тонкий слой дерева, глазам предстал текст уже в нормальном виде.
Вполне разборчивый.
— Английский, — крякнул Тибинг и стыдливо потупил глаза. — Мой родной язык.
Сидевший в хвостовом отсеке Реми Легалудек силился расслышать, о чем идет речь в салоне, но мешал рев моторов. Реми совсем не нравилось, как развивались события. Совсем. Он перевел взгляд на лежавшего у его ног монаха. Тот окончательно затих, больше не барахтался, не пытался высвободиться из Лежал, точно в трансе от отчаяния, а может, мысленно читал молитву, моля Господа об освобождении.
Глава 72
Находившийся на высоте пятнадцати тысяч футов Роберт Лэнгдон вдруг почувствовал, что реальный физический мир бледнеет, отступает куда-то и что все его мысли заняты исключительно стихотворными строками Соньера, которые вдруг высветились на крышке шкатулки.
Софи быстро нашла листок бумаги и записала текст в обычном порядке. Закончила, и вот все трое
